Поход отменили.

- Раз стрелял в Свенцицкого - значит, тот заслужил, - убежденно говорил Сева. Он набрасывался на всех, кто утверждал, что комиссар питал личную неприязнь к Свенцицкому, как к бывшему офицеру.

- Чепуху говоришь! Не таков комиссар!

Какие-то идиоты додумались, что ссора произошла изза женщины.

- Да где ты видал, чтобы из-за женщины коммунист стал стрелять в беспартийного? - бушевал Сева. - Чушь!

Наконец настал день суда.

Трибунал заседал в маленьком клубе одной из частей. На скамье подсудимых, ничем не отделенной от прочих скамеек, сидел Вахрамеев, уперев руки в колени; он был спокоен. Председатель, старик в потрепанном кителе, похожий на всероссийского старосту, полистал пухлое дело в коричневой папке и заговорил буднично, торопливо, словно спеша поскорее отделаться от неприятной обязанности:

- Слушается дело по обвинению Вахрамеева Леонида Карповича, тысяча восемьсот восемьдесят пятого года рождения, из рабочих, города Бежецка, несудимого, неженатого, члена РКП (б) с тысяча девятьсот восемнадцатого года, занимавшего должность комиссара дивизиона торпедных катеров Черноморского флота...

Обвинительное заключение было составлено таким канцелярским, судейским слогом, что я с трудом его понимал.

- Обвиняемый Вахрамеев, - спросил председатель (комиссар, как по команде, вскочил и стал "смирно"), - признаете себя виновным?

- Признаю, - тяжело и четко бухнул комиссар.

- Объясните суду, почему вы стреляли в военного моряка Свенцицкого.

- Потому что он гад и белогвардейская контра, - отчетливо, на весь зал сказал комиссар.

- Почему вы решили, что Свенцицкий контрреволюционер? - спросил председатель сердитым старческим голосом.

- Разрешите объяснить, - сказал комиссар. - Аккурат накануне похода ко мне пришел командир катера товарищ Алехин...

- Тоже, как и Свенцицкий, бывший офицер бывшего царского флота? перебил председатель.

- Так точно, товарищ Алехин, - подчеркнул Вахрамеев слово "товарищ", пришел к нам из царского флота.

- Продолжайте, обвиняемый.

- Пришел и докладывает, что этот гад, эта белогвардейская контра, продажная сволочь, непримиримый наш враг, сделал ему, товарищу Алехину, гнуснейшее предложение.

- Может быть, вы, обвиняемый, воздержитесь от эпитетов? Употребление их перед судом неуместно. Так какое же предложение сделал Свенцицкий?

- Этот гад предложил товарищу Алехину увести катер со всей командой в соседнюю капиталистическую страну. Он, сукин сын, провокацию развел, будто бы ему досконально известно, что не сегодня, так завтра все бывшие офицеры царского флота будут арестованы и высланы в концентрационные лагеря.

- Вы говорите, что Свенцицкий запугивал командира катера и убеждал, что ему другого выхода нет. Но что бы сказала команда?

- По мысли этого гада...

- Обвиняемый, я вас предупреждал...

- По мысли Свенцицкого, команда бы ничего не знала. Есть задание идти и идут, а куда придут, то одному лишь начальству известно. Свенцицкий намеренно убрал из команды двух комсомольцев и заменил их своими людьми, такими же продажными шкурами, как и он сам...

- Насколько мне известно, на подобные перемещения

нужна санкция комиссара?

- Так точно. И я приказ подписал.

- Как же вы это так? - развел председатель руками.

- Он ловко подвел, гад, сыграв на комсомольской прослойке. Мол, комсомольцы поднимают дух беспартийных, так дадим же по комсомольцу на катер! Я с таким предложением был солидарно согласен.

- Допустим. Теперь ответьте на новый вопрос, обвиняемый. Как же так получилось, что вы целиком поверили военмору Алехину, и вам в голову не пришло, что, быть может, у него есть личные счеты с Свенцицким? Ведь они бывшие царские офицеры.

- Не способен на подлость Алехин! Я с ним пуд соли съел.

- И вы решили расправиться со Свенцицким своим судом? Вы коммунист, Вахрамеев! - возмущенно выкрикнул старичок председатель.

- Я забрал с собой Алехина, живого свидетеля. И он повторил в лицо гаду всю правду. Тот бледнел и краснел. Потом закричал, что своим наговором Алехин подрывает авторитет и честь командира Рабоче-Крестьянского Флота, выхватил пистолет... Он бы прикончил Алехина. Тут я и выстрелил...

- Вы собирались убить Свенцицкого?

- Он как змей к нам пробрался. За пазухой камень носил. Людям жизнь хотел испоганить, завезти на чужбину. Последний катер - у нас их два, три и обчелся - у Советской власти угнать. Разве чего другого заслужил он, подлая сволочь?

Вахрамеев весь ощерился, так он был зол. О своей судьбе он, казалось, не думал.

- У вас есть вопросы к подсудимому? - спросил председатель членов суда.

- Вы увидели, что Свенцицкий ранен, и ушли? - поинтересовался член трибунала.

- Так точно. Пожалел, что только перебил ему руку.

Зато он выстрелить в товарища Алехина не поспел!

Я позвал Алехина, и мы пошли в Особый отдел.

- Вы, - спросил второй член трибунала, - служили на эскадренном миноносце "Керчь"?

- Так точно. Служил торпедистом.

- И принимали непосредственное участие в потоплении флота?

- Так точно, торпеды мои пошли точно в цель. Приказ от товарища Ленина был - разве можно ослушаться? Плакали мы, горько плакали, - тут Вахрамеев вытер ладонью глаза, - но чем сволочам-интервентам флот наш отдать, лучше пусть лежит на дне моря...

- Вы и на берегу воевали?

- Так точно, на бронепоезде.

- Ранены были?

- Шесть раз.

- Тяжело?

- В госпиталях не отлеживался. Когда беляки бронепоезд - он "Революция или смерть" прозывался - взорвали, сознание потерял... Очнулся, а руки накрепко связаны... В балку нас повели... Стойкий был среди нас комендор со "Свободной России"... Покажем, говорит, братцы, как умирают красные моряки... "Вставай, проклятьем заклейменный..." запел... Ну и мы подхватили...

Допеть до конца, гады, не дали! Очнулся я под мертвецами. Кое-как выполз. Крестьянка одна в своей хате меня сохранила... Анной Архиповной звать... Потом воевал.

В горкоме партии работал. А после по решению Цека нашей партии вернулся на флот. Вот, пожалуй, и все...

- Садитесь, подсудимый, - мягко сказал председатель.

Вызывали свидетелей.

Алехин был бледен. Он подробно отвечал на вопросы суда. Да, Свенцицкий учился с ним в корпусе, был старше его двумя курсами. Свенцицкого не любили за гонор, заносчивость.

- Я не знаю, как он пришел в Красный флот, мы об этом с ним не беседовали. Я же лично считал, что иного пути для нас, молодых офицеров, нет. Служить России...

- Врангелевцы тоже считали, что служат России, - оборвал его председатель.

- Говоря о России, - вспыхнул Алехин, - я говорю о той власти, за которой народ, а не о той, у которой нет за душой ничего.

Он слово в слово повторил рассказ Вахрамеева.

- Вы свободны, свидетель. Свидетель Сучковский!

В зал вошел один из вновь прибывших краснофлотцев.

- Что вы можете показать по данному делу, свидетель Сучковский? спросил председатель.

- Моя настоящая фамилия не Сучковский, - волнуясь, заговорил краснофлотец. - Я сын адмирала Бартеньева. Отец после революции ушел с флота и забрал меня с собою на юг. Он говорил, что Россия пропала, надо перебираться в другие страны. Я отказался с ним ехать. Я с детства хотел стать моряком. Под фамилией матери я записался добровольцем на флот. Но черт дернул меня зайти с отцом к бывшему старшему лейтенанту Свенцицкому! Он, придя к нам на катер, спросил меня: "Хотите, я вас переброшу к отцу?"

Я отказался.

"А вы знаете, что с вами сделают, если в Особом отделе узнают, кто вы? Вас расстреляют..."

Он сказал, что уведет катер за морскую границу.

"Если кто-либо из команды заподозрит неладное, стреляйте без промедления. За вами станет смотреть Головач, а стреляет он метко..."