- Так точно, исходят! - Майор повернулся и ловко выскользнул из палатки.

Возвратился дивизионный разведчик не скоро. Человек предусмотрительный, он не только расспросил Шацкого, но и посоветовал ему изложить свой рассказ в письменном виде. К огорчению майора, и устно и письменно Шацкий сообщил ему одно и то же.

Войдя в палатку, майор без особого энтузиазма доложил командиру дивизии о разговоре с москвичом.

- Здесь все зафиксировано,-он протянул листы из школьной тетради, исписанные карандашом,- так сказать, собственноручно…

Полковник улыбнулся чему-то и стал читать молча:

«Я, инструктор экспертирования НКО старший лейтенант Шацкий Петр Александрович, подтверждаю, что. сегодня, 22 июня 1943 года, в четыре или пять часов утра ко мне пришел начальник штаба полка, разбудил меня и сказал, чтобы я поговорил с одним капитаном, личность которого подозрительна. Когда я вышел из своей палатки, то капитан был уже на подходе. Я предъявил капитану свое командировочное удостоверение, он мне - удостоверение личности, а затем удостоверение разведотдела Западного фронта. Затем он предложил мне отойти в сторону. Отойдя на 50 метров, капитан попросил меня оказать содействие, чтобы его быстрее доставили в штаб фронта.

- Это надо сделать через командира полка,- сказал я.

- Я не могу всего говорить командиру полка,- волнуясь, ответил он и помолчал.- Понимаете, не могу. Поскольку вы являетесь представителем Генштаба, вам скажу: прислан я сюда со специальным заданием. Сегодня ночью сброшен со скоростного немецкого бомбардировщика. Имею чрезвычайно важные сведения, которые должен доставить начальнику разведывательного отдела фронта…»

- Выходит, он не обманывает нас,- дочитав написанное Шацким, сказал командир дивизии.- А вы-«насквозь вижу»…

- Ошибся, товарищ полковник!

- Разведчику ошибаться не положено… Как и саперу… Ну что ж, теперь можно согласиться, что гвардии капитан Раевский явился к нам по собственной инициативе. Это коренным образом меняет положение дела.

- Невероятно! - Майор не сдавал своих позиций.

- И вероятно, и факт! - сказал полковник, впервые повысив голос. - Он же наш, русский. В плен его взяли силой и силой принудили стать агентом. Пока держали в своих лапах - будто бы повиновался. А выпустили из клетки - он сразу к нам. Ведь вы, наверное, воевали? - обратился командир дивизии к Козлову.- И_, отправляясь на фронт, надеялись праздновать победу за победой? Ведь так же?

Козлов отрицательно покачал головой:

- Нет, тогда уже не надеялся… На фронт меня отправили в июле сорок первого. А что было до этого? Одни поражения! Мы думали лишь о том, как бы остановить немца. Но в первом же бою, под Вязьмой, от нашего полка остались рожки да ножки.

- А если бы вас не разбили? Если бы полк перешел в контрнаступление?

- Тогда, наверное, и я воевал бы… До сих пор…

- Почему наверное? Наверняка! - оживился командир дивизии.- Да еще как! Вся грудь была бы в орденах и медалях. И гвардейский значок по праву носил бы… А так сплошная бутафория… К тому же неграмотная. Педантичные фрицы не заметили, что значок у гвардейцев теперь на правой стороне груди. Спросили бы у начштаба полка Чанова. Глазастый он у нас, черт, - комдив перевел взгляд на своего разведчика,- не забудьте со временем представить его к поощрению.- После небольшой паузы спросил: - Ну а с этим-то что делать будем? Поверим или под трибунал, а?

Полковнику было за пятьдесят, повидал он на своем веку, конечно, всего, особенно за эти два военных года. Разные люди служили в его дивизии, попадались и отпетые негодяи, из-за собственной трусости оставлявшие поле боя, поднимавшие перед фашистскими убийцами руки… ©н научился раскусывать этих людишек и видел их насквозь. А ненавидел он их даже больше, чем самих фашистов. Но вот сейчас перед ним сидел человек, тоже побывавший в плену, однако на него у полковника не было ни малейшей злости.

Вопрос комдива привел разведчика в замешательство. Он не мог не уловить в отношении своего командира к немецкому парашютисту некоторого сочувствия и даже доброты, что пока никак не укладывалось в его голове. Тем более что сам он с первой же минуты не скрывал своих чувств к ночному гостю. Более того, задержание в одном из полков дивизии, в которой он служил, фашистского разведчика было для него равнозначно крупной победе в бою. Как поступали в подобных случаях с вражескими лазутчиками, полковник хорошо знал. Почему же он на этот раз спрашивает совета у подчиненного?

- Я полагаю,- майор все еще цеплялся за свои позиции,-с ним надо тщательно разобраться. Мы еще не выслушали свидетелей, очевидцев происшедшего, не затребовали от них положенных в таких случаях показаний. На чем основываться? Достаточно ли этих торопливо исписанных листков старшего лейтенанта Шацкого?

- Может быть, и достаточно,- равнодушно обронил комдив.

- Ну если так…- майор развел руками.

- Так, товарищ майор, так. Иногда итак,- несколько раз повторил командир дивизии.- Конечно, в полку обязаны соответствующим образом все оформить и представить нам письменный рапорт. Но мы, полагаю, можем сметь и свое суждение иметь. Что касается меня, то я глубоко убежден, что так называемый гвардии капитан Раевский пришел к. нам с чистой совестью. Я верю ему. Не знаю, хорошо это или плохо, но верю. Его просьбу - не поднимать шума в полку - надо учесть. Пусть пока считают, что парашютиста мы проморгали.

Командир дивизии велел майору уточнить для доклада вышестоящему командованию, когда и где приземлился парашютист, что и в каком месте найдено во время прочесывания леса и о чем говорил капитан Раевский с рядовыми бойцами и с начальником штаба полка.

- Его увезем с собой,- полковник кивнул в сторону Козлова,- как представителя разведотдела фронта. Багаж тоже прихватим. Надеюсь, гвардии капитан не возражает? Или поездка с нами не входит в ваши планы?

- С вами я охотно,- Козлов искренне обрадовался.- Надеюсь, вы отправите меня потом и дальше?

- Куда именно?- насторожился майор, которому не хотелось выпускать из своих рук шпиона.

- В разведотдел штаба фронта,- подсказал комдив.

- И дальше?

- А дальше я не могу.- Полковник встал из-за стола, дав понять, что пора ехать.- На «дальше» моих прав не хватает…

В середине июня Романов принял от «доктора» несколько шифровок. В них сообщалось, что обещанная посылка будет направлена со дня на день. Так, 15 июня центр радировал:

«Курьер к вам непредвиденно задержался. Не унывайте. Приветом. Доктор».

Вероятно, текст радиограммы был составлен самим шефом. Трайзе, конечно, учитывал, что батареи у Романова уже сели. Он написал всего-навсего одну фразу:

«Ждите нашей посылки».

Но Трайзе не учитывал главного. Он и не подозревал, что все его так старательно зашифрованные указания Романов и Глухов сразу же передавали сотрудникам государственной безопасности и что все разведданные, полученные от них в штабе «Абверкоманды-103», были составлены теми же сотрудниками. Не подозревал он и того, что связной, якобы убитый при попытке перейти линию фронта, на самом деле был выслежен чекистами и схвачен с поличным. Посылка для Романова находилась при нем, ведь ему так хотелось выслужиться перед шефом. После благополучного приземления он долго бродил по лесу, пока не нашел чемодан, спущенный на грузовом парашюте. Однако в радиограмме, полученной центром 8 мая, утверждалось, что Шубов посылки не принес. Можно было предполагать, что, получив это сообщение, полковник не замедлит послать на связь с Романовым нового агента. И чекисты не ошиблись. Слезливыми радиограммами в штаб Трайзе им удалось разжалобить старика и заставить его активно действовать. Прошло полтора месяца, и он снарядил в путь еще одного курьера.

Курьера поджидали с нетерпением. 19 июня Романов отстучал на ключе:

«Лично доктору. Нетерпением ждем обещанное нашему адресу: Липки, Путейцев, двадцать три. Заранее сердечно благодарим. Не забудьте прислать новые документы. Объявленная советскими властями перерегистрация отпускников из госпиталей началась».