Объяснял он это следующим образом: «Грамматикия есть начало и конец всякому любомудрию…»; тот, кто прилежно ее изучает, «благоумнейшая все собирает»; тот, кто ею владеет, никогда не погрешает «в разуме ее глаголаний», «о сей познавается устав нашего естества», «сия ражает души неисследная благоразумения»; с помощью грамматики от любящих ее прогоняется «всякое мраковидное неразумие». Больше того, Максим Грек видит в грамматике и оружие идеологической борьбы: «Сия копие и меч на чужеименное еретичество».

Перечислив все достоинства грамматики, Максим Грек заключает:

«Вкупе реку: сия зерцало пресветлейшее всяческим, еже в нас и в наших всех… Велика бо и преславна вещь и дивна ми бывает и слышанием, коль же паче тоя разумением».

Этот гимн грамматике, гимн изучению родного языка должен был оказать большое влияние на современников. Издание первопечатных книг шло под знаком именно такого внимания к грамматике, проведения стройной грамматической системы в первопечатных текстах.

Царь Иван IV. С портрета из «Титулярника» 1672 г.

В свое изложение грамматических правил Максим Грек положил уже известное учение о восьми частях речи, но внес некоторые изменения. Он дал другие названия частям речи, ввел новый падеж — сказательный. Дав пример грамматического разбора двух текстов, он предлагает так же разбирать и каждое произведение. Он говорит: «Поскольку дано уму человеческому рассуждать и языку глаголати, частями сими осмью разводи и родами разбирай, и начертания объявляй, и падежи узнавай, и склонения не забывай, и залоги и времена рассуждай, и качества расписывай с любомудрым тщанием, аще хощеши известно ведати осмочастный разум; вне бо сих ничтоже есть и немощно слова изъяснити без сих…» При этом он советует подвергать такому разбору не только «божественные писания», но и «внешних беседований словеса». Такое отношение к светской литературе, несомненно, было передовым для того времени.

Максим Грек еще не составил русской грамматики в настоящем смысле этого слова, но своей деятельностью в этой области облегчил труд позднейших составителей грамматики. Его мысли о грамматике еще долго пользовались уважением и изучались в России.

Он оставил на случай своей смерти наставление о том, как проверить грамотность переводчика. Это наставление интересно, между прочим, тем, что свидетельствует о наличии большого количества людей, занимавшихся книжным делом, как профессией. По распространенности Максим Грек ставит этот тип людей рядом с купцами и ремесленниками: «Мнози обходят грады и земли, овы (иные) убо куплею, овы же художеством всяким и ремеслом, ини же и книжным искусством или греческим или латинским… И овы убо совершени суть, овы же исполу, ини же и отнюдь не вкусивше художного ведения книжного, рекше грамматикийского и риторского и прочих чудных учительств еллинских, обаче хвалятся ведети вся, корыстовати желающе и кормыхатися…»

Очевидно, это была доходная профессия, если она уже привлекала и любителей легкой наживы.

Максим Грек и оставил указания «на искушение всякого хвалящегося». Если человек выдержит испытание, то, говорит Максим, «приимите его с любовию и честию и, елико время у вас жити произволяет, жалуйте его нещадно, и егда же хощет возвратитися восвояси, отпустите его с миром, а силою не держите у себя таковых».

В этих словах звучит грусть человека, которого не отпустили на родину. Максим Грек находит убедительные доводы, чтобы показать, как нехорошо задерживать чужестранца: «Несть бо похвально, ниже праведно, но да полезно земли вашей, якоже и Гомер глаголет премудрый, законополагая страннолюбию: лепо есть, рече, любити гостя, у нас живуща, а хотяща отъити — пустити».

Во времена Ивана IV литература и публицистика достигли поразительного блеска и положили основание дальнейшему развитию передовой русской литературы. Когда мы встречаем два века спустя в знаменитом «Путешествии из Петербурга в Москву» Радищева смелый протест против крепостного права, то слышим в нем не только отзвуки Великой французской революции, но и отголосок страстных обличений Вассиана Патрикеева и Максима Грека. И когда читаем сатирическую восточную повесть «Каиб» юного Крылова, в нашей памяти невольно перекликаются с ней повести Ивана Пересветова.

Но политическая литература не может существовать и развиваться в рукописной форме. Зародившись при письменном способе производства книги, она для своего существования и подлинного развития требует нового, более верного, скорого и массового способа распространения ее идей — печатного.

Если в Киевской Руси литература, обусловленная тогдашним уровнем экономических и общественных отношений, отражала действительность в более отвлеченной форме и именно потому могла опираться и на письменную книгу, политическая литература Московского государства, с ее животрепещущим, злободневным, полемическим и публицистическим содержанием, должна была опереться на новую, книгопечатную технику. Письменное производство книги, не отвечавшее более всему духу и характеру новой литературы, должно было смениться книгопечатанием.

Неудивительно, что именно из кружка одного из крупнейших публицистов — Максима Грека, — кружка, к которому принадлежал и митрополит Макарий, вышла идея введения книгопечатания на Руси.

Вполне законно, что публицистическая литература особенно развилась при Иване IV, который завершил дело, начатое его отцом и дедом. Иван IV первый из московских государей объявил себя самодержавным царем, нанес сокрушительный удар боярству рядом экономических и законодательных мероприятий, а в борьбе с внешними врагами уничтожил таких давних врагов России, как татарское Казанское царство и Ливонский орден крестоносцев.

Иван IV и сам был знатоком и любителем книг, выдающимся оратором и писателем. Его богатейшая библиотека приводила в изумление иностранных гостей. Он видел, какое значение приобрела печатная книга на Западе, и, стремясь воспитать людей в своем государстве на книгах, прославляющих царскую власть, задумал ввести книгопечатание в Москве.

Еще в 1547 году, семнадцатилетним юношей, поручил он одному иностранцу, оказавшемуся в то время в Москве, Шлитту, пригласить из Германии в Россию большую группу ремесленников, художников, лекарей — людей, искусных в различных областях, в том числе и книгопечатников.

Семнадцатилетний Иван IV произносит речь перед народом с Лобного места. Красная площадь. 1547 г. С рисунка Шарлеманя.

Шлитт получил от Ивана IV необходимые средства, поехал в Германию и действительно завербовал больше ста двадцати охотников поехать в Россию. Среди них были четыре медика, восемь подлекарей, четыре аптекаря, восемь цырюльников, были архитекторы, каменщики, плотники, рудокопы, литейщики, а также один бумажный мастер, один переплетчик, один типографщик.

Собрав их всех в Любеке, Шлитт намеревался отплыть с ними в Россию, но иноземные купцы и дворяне не захотели этого допустить. Союз немецких купцов — Ганза, которому принадлежала власть в Любеке, арестовал Шлитта; ганзейцев поддержали и крестоносцы. Они заявили, что в Россию нельзя пускать мастеров, что Россия и так приобрела исключительную силу и влияние, не надо открывать свободный доступ в нее для западных мастеров и ремесленников, чтобы она не сделалась еще сильней и могущественней. Почти десять лет просидел Шлитт в тюрьме за свою попытку выполнить поручение Ивана IV. Спутники его рассеялись, и лишь некоторые из них добрались до Москвы.

Но если первая попытка найти книгопечатников и не дала результата, то погибнуть эта идея уже не могла; она поддерживалась самой жизнью, возросшими потребностями государства. Иван IV находит книгопечатников внутри страны.

У кого же учились своему искусству первые русские книгопечатники? С тем же успехом можно было бы спросить, кто обучил мастерству первого портного, первого столяра и так далее.