Буденный взял бумагу и жестом пригласил гонца в штабной вагон. Там уже ждал их начальник штаба.

Надев гимнастерку и нацепив шашку, командарм подошел к висящей на стене карте.

— Все партизанские отряды, расположенные в этом районе, насколько я знаю, разбиты атаманом Бурнашом, — сказал Семен Михайлович.

— Так точно.

— А здесь что написано?

— Станица Збруевка освобождена отрядом каких-то мстителей, — доложил вестовой.

— Каких-то? А каких? — спросил командарм.

— Простите, неизвестно в точности.

— Вы связь-то с ними пытались наладить?

— Это невозможно, товарищ командарм.

— Почему?

— Их нет.

— Кого?

— Мстителей.

— А Збруевка? — показал Буденный на карту.

— Збруевка есть.

Командарм подкрутил пышные усы.

— Хм, ничего не понимаю. А ты?

Начальник штаба пожал плечами.

И в тот же час, недалеко от той самой Збруевки, по пыльной малорусской дороге катила черная рессорная кибитка, запряженная четверкой добрых коней. Неторопливой рысцой бежали кони, возница на козлах то ли дремал, то ли думу думал. И долго бы еще продолжалось путешествие, если бы сзади, на высоком откосе, не показалась четверка всадников. С минуту они наблюдали за кибиткой, величиной меньше спичечного коробка.

Яшкина лошадь поднялась на дыбы и заржала.

— Ку-ка-ре-ку!

Возница мгновенно ожил и хлестнул лоснящиеся спины коней.

— Ку-ка-ре-ку!

Яшка усмирил лошадь и послал ее верхом — по косогору, параллельным курсом. Остальные трое всадников дали шпоры и погнались по следам черной кибитки.

— Мстители! Красные мстители! — истошно завопил возница и уже ни на секунду не опускал кнута. Бесконечные, жалящие, как сто слепней, удары заставили коней нестись во весь опор.

Из окошка кибитки высунулся парень в темной папахе и белой черкеске с газырями. С тревогой он оглянулся назад: всадники неумолимо сокращали расстояние между ними. Парень достал маузер и стал стрелять по погоне, над его ухом в поддержку бабахнул обрез возницы.

Мстители не остались в долгу и тоже открыли стрельбу по кибитке. Занятый пальбой и кнутом, возница не заметил, как один всадник, скакавший по косогору, приблизился к кибитке, прыгнул прямо с лошади и, зацепившись, влез на крышу. Казак как раз перезаряжал карабин и, когда попытался навести оружие, Яшка пинком выбил его в дорожную пыль. Следующий удар отправил на землю самого возницу. Стрельба прекратилась. Цыган спустился на козлы, но добраться до вожжей не смог, казак их уронил. Яшка прицелился, лихим прыжком оседлал одну из лошадей, натянул поводья, и разгоряченная гонкой четверка остановилась.

Сзади подъехали остальные красные Мстители. Данька спешился и, держа наготове револьвер, распахнул дверцу кибитки. В проем свесилось мертвое тело в белой черкеске.

— Пацан! — удивилась Ксанка.

Командир убрал пистолет и осмотрел одежду убитого. Во внутреннем кармане у сердца нашлось письмо. «Гнату Бурнашу, самолично».

— Ну-ка, Валерка, глянь.

Валерка взял конверт и достал бумагу.

— «Здорово, кум Гнат. Посылаю к тебе сына своего Григория. Чую, будет он добрым казаком, не посмотри, что он молод. Будет рубать красных бандитов не хуже меня. Знал бы ты, как самому в другой раз хочется сесть на коня, но сила уже в руках не та, да и ноги не слушаются. Ну, прощай, друг батька, твой старый казак Семен Кондыба».

— А Григорий-то ростом с меня…

— О чем ты? — спросил Валерка.

— Да думаю: не пора ли к самому батьке Бурнашу в гости пожаловать?

— Это очень рискованно, Данька.

— С таким письмом ни черта не страшно.

— А если признают? — спросил Яшка.

— Кто? Лютого нет в живых, а больше меня никто не знает.

— Подумать надо, — сказал все-таки Валерка.

— Подумаем, — пообещал командир. — Надо место под лагерь рядом с Липатовской отыскать и о связи условиться.

— Да все вы, барчуки, так гутарите, — усмехнулась Настя. — Только веры вам нет.

— Но какой же я барчук?

— А кто? — спросила девушка, и Данька прикусил язык, чтобы не сболтнуть лишнего.

— И подарки мне ваши не нужны, — сказала Настя, — знаю как заготовлены.

— Не знаешь, Настя, не знаешь, — вспыхнул румянцем Данька, но не скажет же он ей, что не бандит, и людей по хуторам не грабил. — Вот, глянь, какие руки.

Хлопец показал свои ладони, твердые как дерево от постоянных упражнений.

— Та твой батька мог бы еще батрака нанять и сынка работой не мучить! — продолжала издеваться девушка. — Жадоба давит?

Данька промолчал, не зная, что ответить. Видя, что парень совсем смутился, Настя упорхнула:

— У меня дел полно, пойду.

Данька взял палочку и стал со злостью кромсать ее ножом. Что за черт с ним случился? Видели бы его Мстители — обсмеяли б похуже Насти. Вместо того чтоб дело делать, он за какой-то девчонкой чипляется. И чем она ему нравится? И не нравится вовсе: нос курносый, весь в веснушках, а характер, как у змеи. Так и жалит. То барчуком обзовет, то хохочет, как он самовар атаману раздувает. Морока с ней одна. Угораздило же Бурнаша встать на постой в хате, где хозяйской дочкой оказалась такая заноза. Между прочим, сама она не бедняцкого рода, Данькина родная хата в половину этой будет.

В первые дни, когда явился Данька под видом Григория Кандыбы к атаману Бурнашу, Настька сама с вопросами лезла. Даньке не до девчонки, нужно было и самому атаману понравиться, и с казачками дружбу свести. Постепенно Данька освоился, вник в дела Бурнаша. Тот его, как сына старого товарища по сражениям, взял к себе в штаб казачком. Он и ординарец тебе, и писарь. Хорошая должность, теперь Данька про всех все знал и даже расспросами подозрения не вызывал. Может, это через казачка сам атаман интересуется! А Гнат его любил, секретов не таил, работой не перегружал, от себя не отсылал. Так что даже записки для Ксанки в условленном месте оставлять было не просто. В любой момент атаман Бурнаш мог хватиться дорогого «Гриню», которому гады красные всю спину нагайкой исполосовали!

Вот тут и приметил Данька курносую веселую девчонку. С казаками ему из себя фигуру представлять надо было, а с Настей можно поболтать по-свойски. Только теперь она все больше насмехаться стала, с чего это? И чем больше Данька ломал голову, тем больше хотелось поговорить с ней, чтоб разобраться…

Данька сам не заметил, как достругал палочку до самых пальцев. Бросил огрызок и про себя решил так, что негоже красному Мстителю раскисать квашней из-за какой-то девчонки, тем более, когда он находится в тылу врага на разведке.

Размышления Даньки прервало появление на улице десятка пустых тарахтящих телег и полусотни бывшего хорунжего Славкина. Сам он ехал впереди на чалом жеребце и неловко держал кое-как перевязанную правую руку. Его люди едва тащились, свесив головы, чуяли, должно быть, что сейчас будет.

Из дома выскочил Бурнаш в расстегнутой рубахе и с бешено горящими глазами.

— Что? Опять?.. Молчать! Сопляк ты! — атаман ткнул пальцем в Славкина. — Где хлеб? Вошь, а не казак! Почему не выполнил приказ? Сейчас каждого второго — к стенке! — Бурнаш схватился за бок, где должен висеть маузер, но оружия при себе не оказалось. — Гринька — маузер!

Данька бодро забежал в сени и остановился прислушиваясь.

— Я тебя спрашиваю!

— Не виноваты, мы, батька, — пробормотал Славкин. — Как есть — не виноваты. Нету в той Медянке хлеба.

— А разведка что, врет?

— Разведка не врет, атаман, но только когда мы приехали, амбары пустыми стояли.

— Как же вы ехали, что они хлеб у вас перед носом спрятали? В трактире усы мочили, бисово отродье?

— Никак нет, затемно выехали, — вскинул голову Славкин, — вот те крест, атаман! На зорьке уже к околице подъехали, а хлеба уже нема.

— Да то обратно красные Мстители предупредили, — встрял в разговор Пасюк. — А нас глянь, батька, вилами встречают! — казак указал на раненого хорунжего.