Мы остановились в ближайшей фанзе, где уже стоит высланный нами вперед транспорт. Оказывается, что мы совсем налегке. Все наши консервы — супы, щи, мясо в разных видах — все это ушло в Херион, а капуста, хлеб, картофель, молоко и взятые с собой консервы и масло уже вышли. И так как ничего этого в Корее нет, то мы сразу очутились на три дня, до Хериона, в отношении питания в условиях страны.

К нашим услугам: просяная каша, кукуруза, курица и яйца. И, собственно говоря, этого вполне достаточно, если к этому есть чай и сахар. Все остальное — излишняя и крайне дорогая роскошь, осложняющая., замедляющая и удорожающая экспедицию.

Так, мой отряд состоит из меня и восьми человек; но, сверх восьми лошадей, идет еще пять своих вьючных, две вьючных наемных, три арбы с быками — все это багаж и провиант. Сверх этого отправлены для всех партий провианты еще в два пункта Кореи.

Откровенно говоря, все это лишнее. Если путешествовать, то надо и вполне можно доверяться средствам страны и способу ее питания. Кому не нравятся щенята, пусть не ест, но можно есть кур, свиней, можно, наконец, охотиться и иметь к столу и дичь и рыбу. Одни эти ужасные сборы с багажом, благодаря которым раньше восьми часов никогда не выедешь и не сделаешь в день больше тридцати верст.

Если бы не вершина Ченьбошана — Пектусан, — на двести верст совершенно необитаемая, исследовать которую мне надо, я бы уже бросил все. Но как только покончу с Ченьбошаном и его таинственным Драконовым озером, я распускаю весь обоз и не беру больше никаких припасов.

Только что мы расположились на отдых, явился полицейский от камни с просьбой показать наши паспорта. При этом полицейский, одетый как и все остальные корейцы, настаивал, чтобы я сам шел к камни. Идти к камни — значит нести ему подарки. Я от всяких подарков решительно отказался, не взял ни одного из экспедиционных и только на свой счет купил несколько безделушек, чтобы дарить тем, кто лично мне окажет услугу. Начальства я решил не унижать и подарков им никаких не делать.

Кончили тем, что идет Н. Е. и переводчик, а я сажусь работать. Я посылаю свои карточки по-корейски и китайски, извиняясь, что обоз увез мое визитное платье.

Через полчаса Н. Е. возвратился.

Камни, маленького роста человек, принял его в фанзе, такой же, как и наша, посадил на стул, сожалел, что мы не остаемся ночевать, извинялся за помещение, сказал, что он был в Лондоне, и прислал мне свою карточку: «Когнский камни Пак-ы-пен».

Это знаменитый род, который пятьсот лет тому назад боролся с родом Ли за престол. Оба эти рода из Когнского округа. Ли из деревни Сорбой, Пак из деревни Намбой. Эти деревни друг от друга в трех верстах и в семнадцати верстах на запад от Когна. В каждой из них памятники богатырям Ли и Паку, такие же, какой описан мной в деревне Косани, в бухте Гашкевича.

Вот легенда об этой борьбе двух родов из-за престола.

Пятьсот лет тому назад в провинции Ханюндю, округа Когн, жили двое, Ли и Пак. Ли в деревне Сорбой, а Пак в Намбой. И Ли и Пак были богатыри.

Богатырями называются рожденные от женщины и луча священной горы (мён-сан-сёрг). Богатырь рождается ровно через двенадцать месяцев, совершенно бесследно, и тотчас же улетает с помощью двух имеющихся у него крыльев на священную гору. Там и живет он у покровителя горы, белого как серебро лицом и волосами старика, упражняясь под его покровительством в военном искусстве. В дни младенчества он кормится грудью матери, летая для этого к ней с священной горы, но он невидим, и сама мать не знает, когда он выпивает ее молоко.

Вообще родители видят своих богатырей-детей только в самых редких случаях: в минуты, например, исключительной, грозящей им опасности, от которой и освобождают их дети, их богатыри. Но и то при условии соблюдения строжайшей тайны со стороны родителей о том, что у них есть сын-богатырь. Проболтавшимся об этом родителям сын-богатырь никогда больше не явится.

Бывают времена, впрочем, когда и для всех делаются видимыми богатыри. Это времена войн, государственных смут, избрания на престол новой династии.

Одна глупая мать из города Тан-чен, зная уже, что у нее родится богатырь, решила удержать его возле себя и в самый момент его рождения, — единственный, когда его видит мать, — обрезала у сына крылья. Сын действительно остался при матери, вырос, был такой силы, что поднимал быка с ношей, но и глуп был, как бык. Он и сейчас живет в городе Тан-чен, и, когда его быки заболевают, сам носит из лесу деревья, и глупая мать с ним живет, давшая ему долю быка, тогда как небо готовило ему светлую долю богатыря, за которым в старости спустится дракон и живым унесет его на небо к великому хозяину небесного сада Оконшанте, у которого и живут вечно все богатыри.

Вот такими богатырями и были Ли и Пак, когда корейский народ выбирал себе, пятьсот лет назад, новую, ныне царствующую династию. И вот как Ли был избран.

Когда он спал, явился к нему во сне его покойный отец и сказал:

— Завтра ночью не спи. Завтра ночью на озере Цок-чи-нуп будут драться два дракона: синий и желтый, желтый — я, синий — отец Пака. И когда синий станет побеждать меня, ты пусти в него свою стрелу.

Так и сделал богатырь Ли.

Тогда раненый синий дракон поднялся на воздух и полетел было, но сил не было в нем больше, и он упал в реку Туманган, а желтый бросился за ним по земле и такой след оставил, что с тех пор озеро Цок-чи-нуп соединилось с Туманган, и называется та речка Цок-чи.

А на другую ночь к Паку явился отец его и сказал:

— Сын Ли не убил меня, отец его не догнал меня, и через пятьсот лет твой род сменит на престоле род Ли. Но берегись Ли и потомство свое спрячь от него.

Чтоб обмануть Ли, Пак с своими воинами пошел в монахи (бонзы). Они поселились между Когном и Херионом, в непроходимых горах и, боясь преследовании и выслеживаний, обращались крайне грубо с приходившими к ним богомольцами.

Вступив на престол, Ли, боясь Пака, послал узнать, как он живет. Но когда Ли узнал, как Пак обходится со своими прихожанами, он рассмеялся и сказал:

— Ну, когда так, он не страшен мне, а чтоб не был страшен и вперед, я выдам его монастырю привилегию — вечное право ругать и бить всех и крестьян и дворян. Тогда у него много будет друзей.

Монастырь и до сих пор существует, продолжая пользоваться своим правом и соответственной репутацией, а весь прямой род Пака, — после того как родоначальник его был унесен драконом в небо, — исчез. — Это тем более интересует теперь корейцев, что с того времени прошло уже пятьсот четыре года, и, следовательно, Пак с минуты на минуту должен появиться.

Правда, ходят темные слухи, что теперь Пак, по прямой линии, живет на одном из островов Японского моря. Но пока он еще не видим. С моря слышны иногда с того острова песни, топот, шум. Но что там, — никто наверно не знает, потому что никто еще из пристававших к тому острову назад не возвращался. Предполагают, что именно из них и комплектует себе Пак то войско, которое понадобится ему, когда он явится законным претендентом на корейский престол.

Род нашего переводчика П. Н. тоже из Когнского округа. И он рассказал нам историю своего рода. Собственно, род его из старого города Коубе, где мы сегодня ночевали. Дед его был очень богатый человек. Но однажды дед его по торговым делам переплыл Туманган, то есть перешел границу. Об этом узнали, и он был приговорен к смертной казни. Тогда он бежал. Сына его высекли и потребовали, чтобы он разыскал отца, угрожая и ему в противном случае смертной казнью. Тогда и сын с семьей однажды ночью вплавь и вброд, все голые, перешли границу. Имущество их конфисковали. В их доме жил камни, но с упразднением его развалился и дом.

Остальной род П. Н. Кима продолжает жить в Корее, главным образом в Когнском округе, и так как родовые связи очень сильны в Корее, то и встречают. его здесь как близкого родственника.

Родовые отношения и родовая месть (еман-аман) во всей силе в Корее. Корейская пословица говорит, что жизнь одного корейца стоит иногда тысячи человек. Эта месть идет из рода в род.