– Валентина Ивановна, – вошел я следом за тещей на кухню. – Супчик и рыбка – это хорошо. Только вы мне все же ответьте: что я должен знать об Оле? Или не должен, но все равно не знаю… А вы знаете. Так ведь? Я тоже хочу знать это. Мне это нужно, поверьте!

Теща продолжала молча возиться у плиты, гремя посудой. Я терпеливо ждал. И дождался.

– Да что уж теперь… – вздохнула Валентина Ивановна. – Умела Олечка делать чудеса. Нечасто, правда… Всего я и не помню, да не всегда и понимала, что это дочкиных рук дело. Ну, не рук, конечно, а чего – я и догадываться боюсь… Но один случай мне запомнился хорошо. Оле тогда лет восемь было, не больше. Мне муж в последний свой год чашку подарил, большую, красивую, с солнышком нарисованным. Он чувствовал уже, что недолго ему осталось – подарил эту чашку и говорит: «Ну вот, Валюша, солнышко мое, будешь потом чаек пить и меня вспоминать…» – Теща тихонечко всхлипнула, приложила к глазам край фартука, и продолжила рассказ дальше: – Так вот, Оля эту чашку разбила. Я ей ее и трогать запрещала, но вот… А может и не брала она эту чашку, а задела только. Только пришла я с работы, собралась чаю попить, а чашки нет. Я все полки обыскала, хотя всегда ее в одно место ставила. И Оли дома нет, хотя поздно уже было… Вот тогда я и подумала, что дочка чашку разбила, испугалась и убежала. Я уже не столько из-за чашки переживала, сколько из-за дочери. Уже и дома не сиделось – вышла на улицу. Стемнело уже, фонари зажглись. И так вышло, что я под ноги глянула, а на земле осколок белеет, с кусочком нарисованного солнышка. Видать, пошла Ольга осколки выбрасывать, да один обронила. Подняла я его, в карман положила, а тут смотрю – и Оля идет. Я думала, она плакать станет, прощенья просить, собралась ее пожалеть – все-таки чашка хоть и дорога мне, а ребенок дороже. Только дочка плакать и не собиралась. Увидела меня, подбежала, улыбается. И стала мне что-то про подружек рассказывать, как они играли интересно, что и о времени забыли. А мне так обидно стало, что Ольга мне про чашку не признается – я возьми да спроси. Оля глаза большие сделала: «Какая чашка?..» Ну, тут я совсем из себя вышла, чуть руку на нее не подняла за вранье. А про осколок-то в кармане и забыла сгоряча. Ольга вырвалась от меня, в подъезд забежала и поскакала по лестнице вверх. Я поднялась за ней, в квартиру зашла, а дочка меня за руку тянет на кухню: «Эта, что ли, чашка?» Я гляжу – и глазам не верю: чашка моя, любимым мужем дареная, посреди стола стоит, и солнышко с ее бока мне улыбается!.. Если бы не осколок, что в кармане лежал, я бы на рассеянность свою подумала, конечно: мол, везде искала, а прямо под носом увидеть не могла. Но про осколок этот я как раз и вспомнила. Достала из кармана и молча Оле показываю. Та вспыхнула – ярче солнышка на чашке – и в комнату свою убежала. А я чашку в руки взяла и донышком вверх перевернула. Там пятнышко приметное было – голубенькая краска чуток подтекла… Ведь я-то что подумала: Оля пошла по магазинам бродить и нашла такую же чашку… Хотя прошло-то уже лет пять тогда, как Валера мне ее подарил, да и где бы Олечка денег взяла? Только пятнышко-то на месте оказалось. Та это чашка была! Та самая!..

– И что Ольга? Созналась? – выдохнул я.

– А я и не спрашивала. Страшно мне стало. И Оля ничего мне говорить сама не стала. Я даже в дневник ее заглянула, хоть и знаю, что нельзя это делать, некрасиво очень… Но не удержалась…

– Ольга вела дневник? – удивился я.

– Всегда вела. Как писать научилась. У меня все ее тетрадки собраны. Но я не читаю. Я… Олюшку жду… Все думаю – если начну их читать, значит, признаю Олину гибель…

– А мне дайте!.. – внезапно охрипнув, просипел я.

– И тебе не дам, – помотала головой теща. – Пока не дам… Подождем еще. Не сердись только, Саша.

– Ладно, – откашлялся я. – Но что вы тогда-то прочитали? Как Оля чашку вернула?

– Ничего она толком не написала. Только о том, что поступила очень плохо, расстроила маму, а потом еще и обманула. Но пишет: «Я очень-очень люблю мою мамочку, поэтому я смогла снова сделать это. Когда любишь – это не трудно».

– «Снова»? – переспросил я. – Она так и написала: «Снова?..»

– Да, так. Ну, может, «опять», а не «снова». Смысл-то один.

Валентина Ивановна после этого воспоминания замкнулась, ушла в себя. Больше я от нее в тот день ничего так и не услышал, кроме односложных ответов, и то не всегда по делу. Я быстро пообедал, попрощался и поспешил домой.

Недавний страх мой исчез бесследно. Наоборот, мне не терпелось скорей оказаться в своей квартире… То, что Ольга вела дневник, оказалось для меня открытием! И я не был столь щепетильным, как Валентина Ивановна. Я решил, что если обнаружу дома тетрадки жены с личными записями, обязательно их прочитаю!..

Нет, я не собирался искать в них какие-то личные тайны, признания в неведомых мне непристойных грехах… Я твердо знал, что жена была честна со мной, а что происходило в Олиной личной жизни до меня – касалось лишь ее одной. Такие записи я читать и не думал. Мне хотелось найти одно – подтверждение того, что Ольга могла исправлять линию жизни, или, как говорил «приснившийся» мне врач Николай, «изменять код программы». И я должен был понять: как она это делала!

Дома я перерыл все ящики письменного стола, комода, книжные полки… Порылся даже в белье, аккуратно разложенным Олей на полках шкафа. Залез на антресоли, наглотавшись пыли… Никакого дневника я не нашел.

Уставший и раздосадованный, я открыл ноутбук. Надо было просмотреть почту, наверняка изрядно накопившуюся за полтора месяца… Не то чтобы очень надо, конечно. Просто хотелось себя чем-то занять.

Загрузка дошла до страницы приветствия и остановилась, ожидая мой выбор. На голубом фоне болтались две картинки: стартующий «Шаттл» с надписью «Оля» под ним и рыбка, возле которой значилось «Alex». Я подвел курсор к рыбке и вдруг… меня осенило!.. Ну конечно же! Зачем моя жена стала бы строчить что-то в тетради, когда у нас есть компьютер?!

Я щелкнул на «космическом» Олином значке. Ага!.. Вот уж не думал, что у Ольги могут быть от меня секреты… Система требовала пароль. Впрочем, почему обязательно секреты? У любого человека есть право на что-то личное, которое принадлежит лишь ему одному. Пусть это всего лишь невинные глупые стишки, которые рвутся порой из души, но не предназначены для чужих глаз и ушей. Или переписка… Не обязательно с любовником, пусть даже с подругами. Пусть и нет в этих письмах ничего такого… Разве посплетничают чуток, перемелют косточки паре-тройке знакомых – все равно ведь неприятно, когда предназначенные тебе письма читает кто-то еще.

Так что я Ольгу за пароль ничуть не осуждал. Только мне все-таки нужно было его как-то узнать… Сначала я попробовал ввести инициалы жены: «БОВ». Фиг вам!.. Повторил то же, но латинскими буквами. Аналогичный результат. Ввел «Оля», «Ольга», потом то же в разных вариантах транслитерации… Дату рождения, домашний адрес. Мимо.

Отчаявшись, я набрал свое имя. Сначала полное. Кириллицей, латиницей. Потом написал: «Саша». Затем – «Sasha»… На мониторе появились и завертелись песочные часики. Я взметнул ввысь кулаки. Но кроме радости от успеха, я почувствовал, как обдало теплом сердце… Олюшка использовала в качестве пароля мое имя!.. Словно даже здесь искала моей защиты. А я… Я не смог ее защитить! Не сумел спасти… Наоборот, это Оля кинулась спасать меня! И спасла. Но какой ценой!..

Ничего! Я стукнул кулаками по коленям. Теперь моя очередь!.. Я взломаю эту чертову программу! Я не дам тебе погибнуть, слышишь, Олюшка?!..

Найти дневник жены оказалось нетрудно. Файл назывался незатейливо – diary.doc. Он тоже оказался защищен паролем. Как выяснилось, тем же самым.

Я растянулся на диване, согнув колени, водрузил на живот ноутбук и занялся не самым красивым делом: стал совать нос в чужую жизнь… Хотя понятие «чужая» в данном случае меня откровенно коробило. Не было для меня ничего ближе и роднее того, что хоть как-то касалось моей Олюшки. Даже собственная жизнь отходила далеко на задний план. Та что… особых угрызений совести я не испытывал.