Естественно, не могло быть и речи, чтобы садить эту РЫБУ в аквариум с декоративными рыбками - она же всех их съест за полчаса! Но и отступать было нельзя. И я пересадил это страшилище в отдельный небольшой аквариум, в который, обычно сажал "на карантин" принесённых рыбок, или отсаживал самочек на период нереста. Сейчас этот аквариум был пуст, и я пересадил в него принесённую рыбу. Плюхнувшись, рыба уткнулась мордой в нижний угол стеклянного паралеллепипеда - а её хвост едва не высовывался из воды в районе верхнего угла, расположенного по диагонали. Маневрировать рыбине в новом "жилище" было негде.

 Двое суток рыбина прожила в этом тесном отдельном аквариуме; двое суток она смотрела на меня из нижнего угла, почти не шевелясь, и лишь постоянно шевелила губами, как будто что-то хотела сказать. И двое суток я терялся в догадках, что же с ней делать? как же она жить-то будет?... плавать-то ей где?... кормить чем?... И, в конце концов, я решился.

 Ведра в квартире не было. Вернее, было одно - мусорное, но с ним по городу не пойдёшь. Пришлось арендовать у бабушки самую большую эмалированную кастрюлю (или это был даже бак? неважно), приделывать к ней ручку из бельевой верёвки. Потом в это импровизированное "ведро" я пересадил свою чудо-рыбу, и мы пошли с ней вдвоём - рыба и я. Мы шли на остров Юности: там, между островом и набережной, с одной стороны есть большой "лягушатник" для купания, окружённый с двух сторон глухими дамбами - а с другой стороны дамбы получился большой искусственный залив Ангары. Вот к этому заливу мы и шли.

 Я выпустил рыбу в реку - что может быть естественнее? Большому кораблю - большая торпеда, а вольной рыбе - вольную воду! Рыба и нырнула в воду - а я, выпуская её, присел на корточки, чтобы было удобнее - и чтобы посмотреть, как моя рыба уйдёт в глубину. И она ушла в глубину - а мне, почему-то, стало и очень хорошо, и очень грустно: хорошо оттого, что уж теперь-то рыба вернулась в свою естественную среду,теперь-то она будет жить и не пропадёт - ну, а грустно... Сами понимаете.

 А потом произошло вот что: я ещё не успел подняться с колен - а рыба вернулась. Она поднялась с глубины на мелководье, подплыла к самому берегу, и теперь смотрела на меня из воды! Она смотрела на меня своими круглыми рыбьими глазами, она почти не шевелилась - и только губы у неё постоянно открывались и закрывались, будто рыба что-то говорила. А я смотрел на неё, и в солнечных лучах, пронизывавших воду, она не казалась мне больше буро-зелёной - скорее, она была зеленовато-золотистой, и... очень красивой.

 Честное слово, мы смотрели друг на друга минуты три, не меньше! А потом рыба уплыла на глубину. А я пошёл домой. Я не знаю, какой породы была эта рыба, к какому виду-подвиду, классу-отряду она относится - мне кажется только, что это был детёныш какой-то ОЧЕНЬ БОЛЬШОЙ РЫБЫ, налима или сома. А ОЧЕНЬ БОЛЬШИЕ РЫБЫ живут очень долго - по сотне лет, а то и больше... И, может быть, где-то плавает сейчас она, эта рыба, и хоть иногда вспоминает меня? Хотелось бы надеяться...

Не знаю, друзья мои, приходилось ли кому-либо из вас держать в доме прислугу? Причём, не нянечку, и не приходящую горничную, а самого настоящего камердинера - в ливрее с позументом? Мне - приходилось. Жизнь - она, вообще, удивительная и непредсказуемая штука: вот проснёшься утром, ещё не имея при себе никаких камердинеров - а к вечеру, глядишь, и обзавёлся...

 Впрочем, сейчас расскажу подробно, как это вышло.

 Есть у меня один знакомый - отставной военный юрист, майор Андрей Васильев, большой любитель причинять добро в особо крупных размерах всем своим друзьям и знакомым. Когда-то Андрей работал в гарнизонной военной прокуратуре, и занимался тем, что вылавливал дезертиров, бежавших из "непобедимой и легендарной" совецкой армии. А выйдя в отставку, занялся тем, что стал консультировать потенциальных дезертиров, которым корячилось сомнительное счастье загреметь под призыв, как этого дела можно избежать - на вполне законных основаниях.

 Здесь надо сделать одно очень важное уточнение: ещё в те годы, когда майор Васильев работал в своей военной прокуратуре, он питал какую-то малопонятную симпатию к призывникам коренных сибирских национальностей - бурятам, якутам, эвенкам, тувинцам и прочим юкагирам. И дело здесь вовсе не в какой-то нетрадиционной ориентации майора Васильева - с этим-то у Андрея, как раз, всё в порядке - просто, он всегда старался собрать вокруг себя именно этих парней. А в ответ на недоумённые вопросы, отвечал:

 - Между прочим, мои азиаты - самые лучшие солдаты! Наши деревенские русаки - те сразу в казарме начинают права качать, "дедовщину" всякую разводить; городские - это, вообще, не солдаты: или начинающие алкаши - или "маменькины сынки". А эти - тут обычно Андрей трепал по плечу какого-нибудь парнишку-бурята или тувинца, - эти уж точно, никогда не подведут! С дисциплиной у них - полный порядок, никакого казарменного мордобоя не устраивают - а если и устраивают, то, значит, на то есть серьёзные причины. Они ж с детства в семье помогают: на охоту ходят, скот пасут, коней объезжают, с младшими возятся - у них дисциплина в крови!... - а дальше, обычно, шли рассуждения на исторические темы, и майор Васильев углублялся в подробности вторжения в европу гуннов (прямыми потомками которых он считал бурят), вспоминал добрым словом воинство Чингиз-Хана, полушёпотом произносил имя Унгерна (барон для него и в совецкое время был кумиром и авторитетом) - а заканчивал, обычно, очень просто:

 - Да что там говорить! Они - самые лучшие солдаты! И почерк, кстати, у всех хороший!

 И действительно, как я потом узнал, все документы, в которых требовалось от руки вписать что-то красивым и разборчивым почерком - например, служебные удостоверения - выдавались майору Васильеву. А уж он садил за стол какого-нибудь якута-первогодка, наливал ему кофе - и медленно, по буквам, диктовал, что нужно вписывать в ту или иную графу.

 - Ты же Стаса помнишь? - говорил мне майор Васильев - и я вспоминал здоровенного парня-якута, который в 1990-92 годах был при майоре кем-то, вроде порученца, - вот у кого почерк был! А, между прочим, у Стасика в школе во русскому двойка была, он в слове из трёх букв пять ошибок делал! Но - почерк!...

 Почерк у этого Стаса был, действительно, какой-то образцово-каллиграфический. Это я помнил...

 Ну, да ладно, перейдём к сути смысла. Дело в том, что капитан Васильев не только пристраивал этих тувинцев, бурят и якутов служить при военной прокуратуре - он и после армии продолжал поддерживать с ними связь. Нередко случалось так, что под началом Васильева, один за другим, службу проходили двое, трое, а то и четверо братьев из одной семьи. А ещё очень часто кто-то из тех, кто уже отслужил, через год приезжал поступать в иркутский Политех или Медицинский институт - и тогда абитуриент останавливался у "товарища майора" - а Андрей начинал обзванивать разных знакомых, имевших отношение к аренде недвижимости, чтобы определить будущего студента за умеренную плату на квартиру. Ну, и когда Васильев вышел в отставку, к нему продолжали ехать парни из бурятских улусов и якутских посёлков - и он консультировал их на предмет того, чтобы военкомат оставил их в покое.

 Гости, к слову сказать, ехали к нему не с пустыми руками - и очень часто майор вечером звонил (да и до сих пор продолжает звонить) мне с одним и тем же вопросом:

 - Mon Sir, тебе мяса/рыбы надо? А то, тут друг приехал, привёз - а в холодильник не помещается. Возьммёшь немножко? Ну и прекрасно! Тогда мы сейчас придём к тебе, занесём - ну, и... посидим немножко.

 И они приходили вдвоём с каким-нибудь парнем-азиатом, и Васильев знакомил меня с ним, представляя меня "писателем" - а потом мы выпивали по рюмке неизменной "Смирновки" - и они уходили, а моя жена начинала плакать, потому что принесённая баранина/изюбрятина/конина/косуля/омуль/хариус в холодильник никак не утрамбовывались...