— Как же он может позвать их, если они утонули? — скептически приподнял бровь Риндир.

— Там спрятана веревка от била. То есть, две. Но одну нельзя трогать.

— Он тебя просто пугает, маленькая.

— Нет!

— Мне тоже снятся страшные сны. А потом я просыпаюсь и просто над ними смеюсь. Если тебе приснится страшный сон — просто помни, что я рядом. Как человек или как золотой сокол. Хорошо?

Бранни кивнула.

Риндир аккуратно уложил девочку на кровать. Присел рядом, напевая на родном языке:

…Мы без спроса пришли, мы однажды уйдем,

чтоб вернуться опять через пару веков,

нам сказали, что где-то найдется наш дом,

далеко, далеко-далеко.

Наше право — сгореть, словно листья, в костре,

Наше право — тонуть, словно листья, в ручье,

Для детей ноября есть реальность и бред,

Только нет лишь вопроса – зачем?..

Королева уснула, словно под колыбельную, разметавшись на постели. Щеки были мокрыми от слез, но на губах играла улыбка. Гадкий чепец сполз, по подушкам рассыпались яркие рыжие волосы. Штурман поежился от тянущегося из окон сквозняка, укрыл девочку меховыми одеялами. И отправился наверх, вернуть на место одолженный у Трилла плащ.

Риндир сидел на лавке с ногами, прикрываясь плащом Ауроры, и мечтал, чтобы обильная резьба так не резала зад. В коробе под лавкой определенно имелись подушки, чтобы сиденье умягчить, но штурман малодушно не собирался босиком опять ступать на каменный пол, по которому тянули сквозняки. Холод накрыл Риндира как-то внезапно, и он бы уже маялся простудой — если бы не зверский элвилинский иммунитет. Еще ему хотелось привалиться к спинке лавки — такой же резной, и чего местных тянет все подобным образом украшать? — и подремать хоть немного, но Аурору уймешь сейчас, пожалуй!

Штурман бросил тоскливый взгляд поверх ее плеча на окно-отвор без рамы. Холод вливался в него и выползал под двери вместе со звездным светом, звезды были крупные, яркие, и свет плошек, стоящих перед ликом Судии в локоть величиной и у постели, не глушил его, а скорее гармонировал.

Стражникам караван-ханум постель не полагалась. Они обходились горой подушек и меховых одеял, разбросанных перед дверью, но не спали — вот же гады — а с интересом пялились на происходящее. И сна у них, в отличие от перенервничавшего Риндира, не было ни в одном глазу. Фенхель так и вовсе подтянул к груди колено, возложил на него ладони, на ладони подбородок, и с интересом стрелял глазами, точно филин, то на жертву распекания, то на сдерживающее ярость начальство. Своды и стены в замке, конечно, прочные, да и двери, утопленные в арку, им не сильно уступают. Тут хоть весь изорись, хоть убийца тебе в спину ножичком тыкай — не услышат и не прибегут. Да и под дверью подслушивай кто — дроны в ту же секунду доложили бы. И все же Аурора блюла реноме, распекала Риндира вполголоса, отчего ему, впрочем, легче не становилось. Что выражения, что интонации, что взгляды — впору отравиться.

Адам из-за спины госпожи Бьяники подавал штурману ободряющие знаки, показывая, что всецело на его стороне. Ганелон, третий охранник, молчал. Возможно, даже дремал, сохраняя на лице сосредоточенное выражение и пялясь круглыми глазами перед собой.

— Ты понимаешь, что поставил под угрозу наше дело?

Риндир помотал головой.

— Практически сорвал так успешно начатые переговоры? Зачем тебя туда вообще понесло?

— Цмин отпустил.

— С Цмином я еще поговорю.

— То есть, ради решения наших проблем я обязан был оставить девочку во власти сладострастного садиста?

— Я этого не говорила, — прошипела Бьяника.

— Нет, сказали.

— Не ссорьтесь, девочки, — разрядил обстановку Фенхель. — Кто соберет больше вагонов — тот и будет паровоз.

На него зашипели с обеих сторон.

— Кто тебя вообще звал во все это вмешаться? Спал бы спокойно у костра или концентраты наворачивал. Прямо вот сейчас хоронят кого-то, кого медведь задрал или женщина родами померла. Мы не можем, просто не можем физически спасти всех, — прошипела Аурора яростно в глаза Риндиру. — Думаешь, я не жалела, не мечтала спасти в детстве Спартака или Жанну д’Арк? Чтобы счастья всем и никто не ушел обиженным? Сколько их, погибших несправедливо, изнасилованных, осужденных без вины только в одной истории человечества? О некоторых даже памяти не осталось…

Штурман посмотрел скептически в ее выпуклые глаза, на покрасневшее от гнева лицо.

— И жалела и плакала когда-то. И мне вовсе не хочется, чтобы такое происходило и с нами. Из-за твоего необдуманного донкихотства. Думаешь, устав по контактам бездушные бюрократы писали?

Риндир кивнул: он ровно так и думает.

— Каждое слово в этом уставе, буквально каждое, — страстно стиснула кулаки Аурора, — оплачено кровью. Оплачено потерями. Нашими — и тех цивилизаций, с кем мы входили в контакт. Потому и составлено так, чтобы исключить… юношеский максимализм.

Штурман скрипнул зубами.

— Да хоть у Фенхеля спроси, хоть у Альва. Если не веришь мне, — журила (пеняла) она. Далеко не все, что мы видим — мы правильно истолковываем. Мы иногда друг друга не можем понять, хотя не один пуд соли вместе съели. А тут гуманоиды, похожие на людей, но культура их может быть принципиально другая. И внешнее сходство поведения — обманка, повод для ошибок.

— Он ее бил. И пытался изнасиловать, — рявкнул Риндир. — И хоть из шкуры вылезьте — не докажете мне, что это не так.

— Хорошо. Допустим — так. Ты все истолковал верно. Мы все равно не можем всем помочь.

Штурман поднял на нее серые продолговатые глаза:

— Всем не можем. А Бранвен — должны. Неужели из-за вашего прагматичного выбора мы бросим ее насильнику и убийце?

— Я отстраняю вас от этого дела, Абранавель. Вместо чем создавать нам сложности, возвращайтесь на «Твиллег» и остудите голову.

Он поднял голову:

— Какие сложности я вам создаю? Мешаю договариваться с драгоценным Триллом? Адекватным и договороспособным? А плащ могу и вернуть.

— Боюсь, сейчас он не такой адекватный, как был до встречи с вами, — хмыкнул Фенхель. — Наши окна не выходят на Соколиную. Мне пришлось идти по крышам в кошачьей ипостаси и с аптечкой на спине. Без страховки. Удовольствие то еще. Епископ едва не задохся под плащом. Ему пришлось вкатить дозу снотворного и успокоительного прежде, чем обработать рану. И рана, скажу я вам… Вроде сокол не орел…

— Будь у меня больше пространства для разгона — я бы ему позвонок выбил, — пригрозил штурман. — Или позвоночник вырвал. Ну что, Трилл ваш драгоценный жив?

— Не скончался пока, — Фенхель сузил глаза. — Спит перед Судией, аки младенец. Никто ничего не слышал. Но когда его найдут утром — подумают на нас. Это уж непременно. Чужаки в замок — демон в замок. Или там психованная летучая мышь-исполин.

Ганелон с Адамом едва слышно засмеялись.

— Можете меня отстранять, — уперся Риндир. — Я все равно буду защищать Бранвен от него. Все наше счастье ничего не стоит, если оплачено слезами ребенка.

— Сколько угодно, — бросила вполголоса яростная Аурора. — Успокойтесь наконец! Нам надо подумать, как купировать созданную вами, Абранавель, проблему.

— Никакой проблемы не вижу, — пожал плечами Фенхель. — Наоборот, мы можем обратить ранение Трилла нам на пользу. Вы знаете, насколько древние люди верят в вещие сны?

Аурора перевела дыхание. Уселась напротив антрополога, сложив красивые руки на коленях.

— Говорите.

— Представьте, что Судия послал вам вещий сон. Вы видели раненного епископа в храме и бросились за помощью. Главное, сыграть все это убедительно.

— Настроюсь и сыграю, — она поджала подведенные губы. — Только святилище мне покажите, какие-нибудь интересные подробности — чтобы поверили.

— И еще, госпожа начальница, если примете мой совет, — узкое лицо Фенхеля озарила задорная улыбка, разом делая строгого антрополога намного моложе. — Не кладите яйца в одну корзину. Любой человек смертен. Внезапно смертен. Тем более правитель. Даже такой почтенный и уважаемый, как епископ Трилл. И попрошу заметить, такое может случится и без нашего вмешательства. На этот случай стоило бы сохранить хорошие отношения с королевой Бранвен.