Мужчины шагали, не боясь промочить ноги и замерзнуть или случайно сбить ногу о камни — тонкие, точно пенка на молоке, костюмы защищали их не хуже брони, гасили излучения тел, сохраняли оптимальную температуру внутри и укрывали не хуже шкуры хамелеона.

— Что-то в этом есть неправильное, — пошлепал пухлыми губами Люб, когда обрыв скрылся в туманной дымке за подпирающими небо вековыми деревьями. По толстым шершавым стволам скользила туда-сюда мелкая живность, во всю пели птицы, игнорируя пришельцев. Колыхались папоротники и огромные, как супницы, разноцветные колокольчики. Ручей журчал, шевеля прибрежные травы, перебирая песчинки на дне. Вода была прозрачной и ледяной — как убедился Риндир, стянув перчатку.

— Я бы попробовал.

— Анализы вредных примесей в воде не выявили. Можешь пить спокойно.

— А вдруг какой-нибудь местный медведь в верховьях козло-оленя задрал и сейчас обедает?

Люб оперся в кулаки подбородком и закивал головой, глядя на друга с сочувствием, как на убогого:

— Ни один зверь не станет водопой себе портить.

Легонько стукнул указательным пальцем себя в висок.

— Только отдельно взятые не сильно образованные личности. Ты знаешь, почему Фрезия в грузовом трюме нашим котикам еду в один угол ставит, а воду в другой?

— Ну, в котиках ты лучше меня разбираешься, — штурман фыркнул. — Откуда ж мне, убогому, знать?

— А потому что у них инстинкт сохранился от диких предков — не портить задранными жертвами воду, — отозвался Люб назидательно и, усевшись над склонившийся над водами гнилой обомшелый пень, стал раздеваться. Пень был изумрудный, точно бархатный, хотелось его погладить и казалось, что он заурчит в ответ.

От берега ручья вверх уходили хвойные деревья и валуны, торчала вверх похожая на клинки трава. Лежал бурелом, из-под воздушных камней время от времени осыпались комочки земли. Ветер, дувший над ручьем, сносил кусачую живность.

— И правда что-то неправильное… — признал Риндир. — На Финляндию похоже. Или, скорее, нарисованную с нее компьютерную игрушку.

Он повернул голову: среди топырящихся кустов, усыпанных крупными сизыми ягодами, прыгала похожая на сойку птица. Нагло поглядывала на штурмана круглым глазом, склевывала ягоду за ягодой, глотала и поскрипывала — то ли от удовольствия, то ли отпугивая незваного пришлеца. Риндир нагнулся за ягодой, птица улетела.

— Без анализа не ешь, — предупредил Люб.

— А ты не подсматривай. Кста-ати… Ты раздеваешься зачем? Искупаться решил?

— Нет, внести коррективы в наш священный поход. Одежду на робота свалю и приму кошачью форму.

— Спятил, — и штурман на автомате проглотил ягоду. Была она на вкус, как черника. А, элвилин яды не берут. Будет в худшем случае легкое несварение.

— А если мы с местными встретимся? — осторожно спросил Люба он.

— Котиков все любят!

— «И сказал кот человеческим голосом: «Я с приветом к вам от сириусян». А его за связь с дьяволом на костер», — процитировал штурман старую любимую фантастику.

Люб обиделся и надулся. Впрочем, дулся недолго:

— А я с ними разговаривать не стану. Да и вообще, о приближении чего-то крупного мы узнаем заранее.

— А связь? Ты представляешь, что с нами за такое Аурора сделает, когда такое увидит? — штурман прислушался к себе с удивлением: это чтобы он да взывал к здравому смыслу? Не иначе, что-то крупное в лесу этом сдохло: медведь кадьяк. Или даже мамонт.

— Отобьемся, — фыркнул Люб. — Нам, главное, по часам подтверждать, что мы живы. И возвратиться по графику.

Риндир раскинул мысленную сеть, где яркими огоньками трепетала жизнь, выделил самые крупные и яркие объекты — обладающие зачатками разума. Все они были достаточно далеко, авантюра Сингарда пройдет без последствий. Пусть делается котом, если ему так хочется.

— …нас же и делали такими, чтобы мы не опирались на костыли из машин, а пробовали мир на цвет, на вкус…

— На зуб. Ты как насчет того, чтобы позавтракать?

— Не сейчас, — Люб прихлопнул на голой волосатой груди комара и сложил в пакетик для образцов. — Отвернись, я превращаться буду.

Риндир буркнул что-то насчет ненужного смущения, но послушался и поднял взгляд к небу. Древесные вершины колыхались в необъятной вышине, густо-голубой, как бы даже непривычной летом. Сейчас бы и вправду сбросить защитный костюм и улететь туда, ощущать трепетание воздушных потоков длинными маховыми перьями, резко нырять вниз, разворачиваться, опираться на восходящие потоки и парить, острым взглядом высматривая добычу…

Рыжая мохнатая туша потерлась о колени Риндира, чуть-чуть не уронив его в ручей. Грезы разбились, вырвавшись яростным:

— Ха!

А довольный и наглый Люб, взмахнув палкой-хвостом, окольцованным белыми полосами, уплощившись, нырнул в щель между кустами и беззвучно скрылся из виду. Риндир проводил котище взглядом и отправился собирать образцы, часть съедобных закидывая в рот. Запил водой из ручья. Дышалось без фильтров и маски как-то по-особенному, тончайший аромат воды и зелени плыл над ручьем, заставлял ноздри трепетать и вдыхать полной грудью, а мозг старался выдергивать из общего аромата и идентифицировать запахи разнотравья, каждой травы отдельно. Риндиру почти казалось, что он сейчас на Земле, бродит по полю с зарослями цикория и летней пыльной полыни, вдыхает пух цветущего чертополоха, смешно чихает, улыбается до ушей. Или просто, грызя травинку, смотрит в небо. Ощущение было таким пронзительным, что он даже удивился, как сам не стал локальными Вратами, чтобы вернуться домой.

Через полчаса притащился крайне довольный Люб, толстая кошачья морда благостно лучилась, хвостище дергался и бил хозяина по бокам. Врач держал в зубах пеструю птицу. Аккуратно выплюнул, лапой снял с морды перья и, наклонив голову, заметил:

— По-моему, ты заболел.

— С чего это?

— У тебя губы и рот фиолетовые.

— Уж кто бы говорил… — Риндир ухмыльнулся. Осмотрел несчастную птицу со всех сторон:

— И как мне это понимать?

— Инстинкты.

Врач уселся на хвост и стал вылизывать заднюю правую лапу. Попал языком на колючку, сплюнул:

— Это ты в двуногом облике такой эстет. Небось, соколом кривиться и не вздумаешь. Тьфу на тебя.

— Вот и лишимся мы одного из трех врачей, — штурман обратил печальные серые очи к небу. — Моя-то профессия сейчас абсолютно не востребована…

— А как же четвертая кровь?

— Для запуска Врат? — Риндир вернул дыхательную маску на место, отсекая сладковатый запах птичьей тушки. — Моя кузина Инга Абранавель прекрасно с этим справится. Как и с расчетам курсов, между прочим. Так все-таки, что ты с птичкой станешь делать?

— Съем, — прижмурил золотые глазищи Люб. Риндир с задумчивым видом обошел кота посолонь:

— Ты будешь есть мясо?

— Я буду есть мясо. Запасов собственной синтезированной пищи нам хватит года на три, потом все равно придется переходить на здешнюю диету. Так что побуду подопытным кроликом.

— Подопытным котиком.

Люб шутливо толкнул Риндира в бедро. Тот покачнулся и шлепнулся на кошачью добычу задом. Подскочил и стал отряхиваться, хотя защитный комбинезон был настроен на самоочистку.

— Я ее ощипывать не буду.

— А и не надо, — заметил Сингард, начиная обратное превращение. — Мы ее в глине запечем. Идем копать глину.

Костер они устроили на берегу ручья, в той самой яме, откуда глину брали. К выбору топлива подошли тщательно — чтобы не дымило, не привлекло ненужного внимания и не отпугнуло никого. Риндир аккуратно поджег тонкие сухие веточки и, дождавшись, чтобы как следует занялись, стал подкладывать сучки потолще. Жар от пламени заставил колебаться хрустальный воздух над огнем. Люб улегся, заложив руки за голову, дожидаясь, пока костер прогорит, и обмазанную глиной тушку можно будет закопать в горячие угли.

— Хорошо, — сказал он. — Полетай, если хочешь. Я здесь сам покараулю.

Штурман не заставил себя упрашивать. Выкинув из головы страшное видение разгневанной Ауроры, выбрался из комбинезона, легко запрыгнул на обрывистый берег, шагнул с него… взлетел рыжим соколом, ловя серповидными крыльями ветер, и, заложив круг, устремился в небо, чтобы лечь на упругий воздух и парить выше верхушек деревьев. Резко обострились зрение и слух, мир сделался объемным, а ветер теребил шелестящие перья.