Дома, расположенные на крутых улочках в старой части города, так нагреваются за день, что и ночью от них несет теплом. Несмотря на поздний час, двери открыты… Просидев целый день над записями, я бесцельно брожу по улицам…

Когда бог делил между людьми землю, явились к нему и грузины. Выстроилась длинная очередь, а кому охота в ней стоять? Грузины расположились в тенечке под деревьями и попивали винцо. Когда же они явились перед богом, то очереди уже не было, но и земли не осталось.

— Где же вы были? — спросил грузин господь, когда те объяснили ему, за чем пожаловали.

— Мы пили вино в тени деревьев, — ответили они ему.

— Неплохое занятие, — признал творец и задумался. Но поскольку в те далекие времена, когда было что дарить, даритель не забывал себя — надо ли говорить, что для себя-то бог припрятал завидный кусочек. Расщедрившись, он отдал его грузинам.

И вот появилась Грузия — залитая солнцем, с неповторимой природой, богатая традициями.

Так рассказывается в древней легенде (хотя с течением времени она, наверное, и осовременилась). Добавим только, что добрый господь бог не очень-то знал, что дарил. Подарок оказался с изъяном — малярией.

— Малярия всегда представляла собой самую большую проблему для здравоохранения Грузии, — говорит мне профессор Ираклий Иванович Топурия, заместитель директора Тбилисского института паразитологии и тропической медицины им. С. С. Вирсаладзе. — В 1921 году малярией болел каждый третий житель республики, а в Восточной Грузии были районы, где ею болели 80 процентов населения. Жизнь человека была непродолжительной…

В начале 20-х годов эпидемия малярии захватила один из районов города, лежавший на болоте. В те годы инсектицидные средства были неизвестны и казалось, что помочь людям, фактически предоставленным самим себе, почти невозможно. Это было отступление как во времена средневековья, когда клич fugocito, vade longe, rediiarde («беги быстрее, уходи подальше, возвращайся помедленнее») был призывом и спасением для охваченных ужасом людей.

Около трех тысяч человек жили тогда в том районе — каждый шестой погиб от малярии; кто оставался в живых, бросал дома и имущество на произвол судьбы и уходил. Это бедствие было данью войне, которую заплатили с известным опозданием. Во время первой мировой войны на фронт ушли почти все мужчины и для управления сложной оросительной системой не хватало рук. Когда же солдаты вернулись, их послали… хоронить умерших, потому что во многих семьях это уже некому было делать.

Когда сейчас смотришь на этот район современных зданий и широких улиц, трудно даже вообразить, что во время эпидемии над его старыми домишками витала тень смерти. Но еще труднее представить себе, что можно встретить очевидца тех событий.

Профессор Георгий Нестерович Гордадзе был тогда студентом медицинского института. Сначала он учился в Москве, потому что в Грузии тогда не было такого института, а уж потом перевелся в Тифлис.

Институт, в котором мы сейчас беседуем с ним, окружен небольшим садом, и городской шум сюда не доносится. Профессор рассказывает мне о своей жизни и о малярии. Для него малярия — не болезнь, вычитанная из учебника, он испытал ее на себе. Сначала от нее страдал, а потом с ней боролся. Вся долгая жизнь врача прошла под знаком малярии.

Он родился в Западной Грузии в деревне, где всегда болели малярией. Раньше здесь сажали кукурузу, разводили виноградники, а теперь выращивают чай. Первый раз он заболел малярией в детстве, когда ему было три года, а потом болезнь постоянно повторялась.

— А лечение?

— О, лечение, — улыбается профессор, — если это можно назвать лечением…

Хинин стоил дорого: четыре грамма — столько же, сколько шестнадцать килограммов кукурузы. Крестьяне лечились у колдунов; те объясняли малярию проделками дьявола и наглядно подтверждали это… с помощью простого трюка: нагревали пустой горшок и, когда там образовывался относительный вакуум, плотно прикрывали крышкой. Она так прилипала к горшку, что ее невозможно было оторвать.

— Вот она, дьявольская сила, — восклицала старуха-колдунья, и больной понимал, что вылечиться будет нелегко и недешево.

Чтобы снять чары, больному надо было в один день посетить девять колдуний, живших в разных деревнях. Профессор Гордадзе и сейчас помнит, как он еле-еле плелся за больной матерью, уцепившись за ее юбку, когда та вела его из одной деревни в другую.

Еще будучи студентом, он твердо решил посвятить себя борьбе с малярией, зная по себе, сколь опасна эта болезнь. Кроме того, большое влияние на него оказал известный грузинский маляриолог профессор Вирсаладзе, имя которого носит теперь институт.

Малярия не оставляла Гордадзе и когда он вырос. Он рассказывает, как однажды студентом приехал к себе в деревню на каникулы, но вместо отдыха пролежал с приступом малярии — болела вся деревня. Он и сейчас с гордостью воина, защитившего родной дом, вспоминает, что из всех заболевших не смог спасти тогда только двоих…

— А как было, когда вспыхнула эпидемия в одном из районов Тифлиса? Ведь хинина не хватало — он был импортным лекарством. Врачей тоже не хватало, и мобилизовали студентов-медиков.

— В тот район тогда ходил трамвай, но мы все больше бегали пешком, потому что ни у кого не было денег на билет, — вспоминает профессор. — Мы работали каждый день с утра до позднего вечера и по воскресеньям… Как нам тогда говорили, малярия не признает воскресений… Осушили болота (нам помогали люди, уже переболевшие малярией), продезинфицировали воду, чтобы уничтожить личинки комара… Когда опасность миновала, жители начали потихоньку возвращаться домой…

Во время Великой Отечественной войны профессор Гордадзе был маляриологом Закавказского фронта. По его настоянию в тылу солдат обучали не только умению воевать с противником, но и с малярией, на случай если война дошла бы до малярийных районов.

Проводили работу и среди гражданского населения, потому что во время войны массовые передвижения людей могли способствовать распространению малярии.-

Упоминавшийся пример о малярии в Грузии во время мировой войны — не единственное тому доказательство. Известно, какие страшные опустошения произвели тиф и холера во время Крымской войны.

Словом, кто не усвоил уроков истории, тот неизбежно может повторить ошибки.

— Я был всего-навсего майором, а меня слушались и генералы, — вспоминает профессор, — потому что понимали: к маляриологу надо прислушиваться.

— Представьте себе, профессор, что вы снова студент и перед вами стоит проблема выбора. Кем бы решили стать?

— Маляриологом, потому что, оглядываясь назад, я испытываю чувство большого удовлетворения.

Если бы нашелся режиссер, пожелавший поставить по этому незамысловатому сюжету пьесу о Грузии и о малярии, ему следовало бы обратить внимание на то, что здесь уже нет неуверенности, характерной для стран, где с малярией не только не покончено, а даже наоборот: она перешла в наступление. Директор Института им. Вирсаладзе, с которым я беседую, говорит, что, по предсказаниям врачей, в Грузии малярия полностью исчезнет по прошествии ближайших десяти лет, однако сам он склонен считать, что это время наступит значительно раньше.

Итак, усилия людей направляются сегодня на укрепление достигнутых результатов. Человек в силах бороться с малярией. Я бы даже сказал, что в Советском Союзе сейчас полностью окупились колоссальные материальные затраты, вложенные почти полвека назад в борьбу за здоровье людей. Хотя не все проходило гладко, борьба потребовала многих жертв, огромных средств…

Как пишет один французский автор в статье, посвященной достижениям советской гериатрии[29], — «русские не хотят умирать». Я не запомнил всех статистических данных, а лишь человека, который ребенком тащился за матерью из одной деревни в другую, человека, болевшего малярией в детстве и в расцвете сил и всю свою жизнь посвятившего борьбе с нею. Его работа принесла ему такое же удовлетворение, какое испытывает врач, отошедший от постели больного с чувством выполненного долга. Диагноз поставлен правильно, прописанные лекарства — действенны, рецидив болезни — исключен, выздоровление — полное… Немногим врачам дано испытать чувство безграничного удовлетворения, тем более что пациентом был почти весь народ.