Судьба на этот раз была милостива к Агамемнону. Книга раскрылась на «Вечере накануне Ивана Купала».

Так Николай Васильевич Гоголь приобрел еще одного фанатичного апологета, а молодой человек узнал в кратчайшие сроки, как и где можно раздобыть настоящий клад. Тайная пагубная семейная страсть вырвалась, наконец, на свободу.

Главным доступным специалистом в окружении молодого исследователя был и оставался, конечно, отец. Но тот, к несчастью, отсутствовал в пределах досягаемости, отбыв несколько месяцев назад на продолжительные, но интересные раскопки за рубеж.

Поэтому Агамемнону пришлось ограничиться другом Гришей. Тот, так и не вступив на сложный путь самолетостроителя, ограничился Институтом стали и сплавов. Впрочем, страсть к металлу у Гриши прослеживалась с детства. Еще в третьем классе, чудом обнаружив в песочнице около дома потерянную кем-то загадочную монету, Гриша Палий объявил себя нумизматом. Позже выяснилось, что найденная медная плюшка вовсе не монета, а ловко подсунутая на рельсы электрички раздавленная пробка от жигулевского пива, но пути назад для Григория уже не было. Он заболел всерьез и надолго.

Ранним утром, после ночного и плотного знакомства с творчеством Николая Васильевича, Агамемнон связался с Гришей.

— Клад? — искренне удивился сонный Григорий. — А зачем тебе?

— Просто так, — не менее искренне растерялся Агамемнон. — Что бы деньги были.

— Отпрашивайся и приходи ко мне, — подумав мгновение, распорядился Гриша. — Я тебя введу в курс дела.

Через час Агамемнон уже сидел на его кухне.

Григорий слегка подрагивающими руками листал перед ним толстые папки с прозрачными страницами. Внутри них, словно листья в гербарии гнездились его персональные сокровища.

— Понимаешь ли, Ан, — сказал Гриша. — Клады бывают разные. Тебя какие интересуют? Я так понимаю, что с монетами.

— А меня где денег побольше, — признался Агамемнон. — Ну и вообще интересно. Ты Индиану Джонса видел?

— Конечно, — усмехнулся Гриша. — Но это все бред товарища Спилберга. Давай-ка его сразу отметем.

— Давай, — охотно согласился Агамемнон.

— Итак, монеты. Они бывают тоже разные. Клад ты собираешься искать не за границей, верно? Значит, остается наша родная и могучая. Что можно найти здесь? Кучу и кучу всего, — и тут же пояснил. — Площадь большая.

— Верно.

— Стоимость клада тоже бывает разная, — продолжал Гриша. — Ты, конечно, думаешь, что чем старше, тем дороже? Биг мистейк, дружище. Все зависит от состояния, материала и редкости. Вот смотри, деньга Ивана Грозного. Сделана хрен знает когда, а стоит — двести рублей в лучшем случае. Потому что не сильно она кому и нужна. Материал — дрянь, печать нечеткая, сохранность — и того хуже, не видно толком ничего. А теперь возьмем десять рубликов девятисотого года, — Гриша осторожно выудил из кляссера маленькую желтую монету. — Вроде и недавно совсем, верно, а цена ее уже другая совсем. Шесть-семь тысяч наших российских рубликов. Если повезет, баксов за двести сторгуешься. Почему? Во-первых, металл — золото и проба высокая. Во-вторых, глянь какая сохранность, а? Идеал!

— Дай-ка посмотреть, — попросил Агамемнон.

— Позже, — строго отрезал Гриша и монета исчезла в недрах папки. — Понимаешь теперь?

— Левее — правее, — признался Агамемнон, несколько оскорбленный жадностью старинного друга. — И это все?

— Конечно, нет, — ответил Григорий. — Стоимость повышается и от редкости. Монеты, которых большим тиражом выпущены, цену имеют невысокую. Ну, туда-сюда, ты теперь понимаешь. Смотрим на гурт, это кантик монетный, по-простому, там всегда клейма монетного двора стоят. Если редкие клейма — цена может в несколько раз возрасти. Опять же брак заводской — тоже стоимость лезет вверх. А уж если монета твоя поддельная, но именно подделки тех лет, то ты считай, вообще в шоколаде.

— И сколько такая редкая монета стоить может? — слегка просевшим голосом поинтересовался Агамемнон.

— Тысяч до тридцати-сорока легко, — пожал плечами специалист, но, увидев на лице новичка легкую тень разочарования, не замедлил разъяснить. — И не рублей, балда, евро.

— Да ладно, — не поверил потрясенный Агамемнон.

— Могу в Интернете показать, — заверил Гриша. — Там, конечно, цены сильно завышенные, но общее представление получить можно.

Сорока минут вполне хватило для получения общего представления.

Агамемнон загрустил.

— Да-а, — протянул он, откинувшись в кресле возле компьютера. — Нам бы клад из платиновых монет найти, да еще и фальшивых. Здорово было бы, да? Где ж его взять-то? До Ивана Купалы еще целый год почти, а где еще искать — ума не приложу.

— Так хочется?

— Невтерпеж, — признался Агамемнон. — Может прабабку свою потрясти?

— Ого! — восхитился Григорий. — У тебя еще есть живая прабабка?!

— А мы живучие, Рождественские, — задумчиво пробормотал Агамемнон. — Только вот помнит ли что?

— А что она должна помнить? Где чекисты золото прятали? — рассмеялся Гриша. — Откуда у нее клад? Она уж у тебя в деревне глухой проживает вроде.

— Она раньше дворянкой была, — обиделся Агамемнон за родню. — А вот потом…

— И что? Ты «Двенадцать стульев» читал? Она что, тоже свое золото дворянское в стулья зашила?

— Хватит хохмить! — вспылил Агамемнон. — Денег у нее куча была! Целая усадьба, понимаешь?! И причем, не самая маленькая в уезде. Но главное, не это. Главное — это то, что прадед мой совсем не простой человек был. Одержимый. Болел он азартными играми. Серьезно болел, почти как ты монетками своими. Так вот, помниться, бабка еще моя рассказывала, что его осудили то ли за растрату какую-то, то ли — внимание! — за подделку денег.

Гриша минуту переваривал.

— Это он, наверное, бумажные деньги подделывал. Или облигации какие-нибудь. Тогда мода такая была.

— Как же, — фыркнул Агамемнон и отлил последнюю пулю. — У него друг на монетном дворе то ли управляющим был, то ли помощником.

Нумизмат оказался сражен наповал.

— И ты об этом столько лет молчал! — возмутился он.

— А мне это надо было вынести на заседание совета дружины? — ехидно прищурился Агамемнон.

— Ну, мне-то мог бы сказать!

— Вот и говорю.

Гриша исчез с кухни и вернулся с толстым атласом автомобильных дорог Подмосковья.

— Это сколько километров от Москвы? — раскрыв атлас на оглавлении, уставился он на друга.

— Полтораста, в сторону Рязани. Мать моя точно знает.

— Ясно, — кивнул Гриша, ведя пальцем по списку дорог. — А где машину возьмешь?

Агамемнон поднял голубые глаза на нумизмата.

— А твоя машина разве не ездит?

— На моей…? — оторопев, присел Гриша на табуретку. — Ах, вот зачем ты заявился…

Агамемнон смерил его оценивающим взглядом.

— А ты думал на чьей?! — возмутился он для вида. — Твоих же в деле десять процентов!

— Пятьдесят, — обиделся Палий.

— Двадцать, — отрезал Агамемнон и протянул ему руку.

— Когда тронемся? — обреченно спросил Гриша, пожимая его ладонь.

Руководитель экспедиции посмотрел на часы.

— Сейчас восемь, — задумчиво сказал он. — Собирайся в темпе. Через час и тронемся.

— Сегодня? — оторопел нумизмат.

— А что тянуть-то?

Когда Агамемнон видел впереди ясную цель, препятствия ломались на его пути словно спички.

Когда Анатолий, наконец, прибыл на место, горящие обломки первого джипа сопровождения уже удалось потушить.

Начальник группы Матвей Мохов — перемазанное в саже и крови лицо, черные руки и опаленные волосы — метался среди исковерканного металлолома.

— Наконец-то! — крикнул он, махая рукой. — Мы заждались.

— Пробки, — коротко бросил Анатолий, выбираясь из машины и оглядывая поле боя.

Перевернутый джип справа в кювете напоминал решето с вывороченным перекрученным металлом, без стекол и со свисающей с колес рваной резиной. Обломки второго мирно курились неподалеку. Чуть дальше стояла, перегородив один ряд почти полностью, головная машина — с отметинами от пуль на боку тяжелый бронированный «мерин». Он горел смрадным черным дымом, а возле него суетились двое с огнетушителями.