И он тоже.

— Могу я попросить прощения? — спрашиваю я.

— За что?

— Кто знает? — говорю я. — Я чувствую, что мы не с того начали, и если это что-то, что сделала я, то мне жаль.

— Ты извиняешься за то, что разрушила мое уединение и строишь SPA-салон прямо на краю моего участка? — спрашивает он меня, положив руку на дверной косяк и наклоняясь ко мне.

— Неужели ты серьезно? — спрашиваю я.

— Ну а как иначе? — говорит он.

Я вздыхаю, не смея говорить о маме Эмили. Я пытаюсь придумать что-нибудь, что могу сказать, чтобы деликатно решить эту проблему. Даже если этот человек никогда не посмотрит на меня так, я хочу, чтобы он, по крайней мере, не всегда был со мной в контрах.

— Мы можем быть друзьями? — спрашиваю я. — Строительство SPA закончат, и я практически целыми днями буду торчать за забором. Думаю, будет лучше, если мы будем в хороших отношениях друг с другом.

Он пожимает плечами.

— Думаю, ты права.

— Поэтому, что бы я ни делала, что беспокоит тебя... я просто не буду этого делать.

Он смотрит мне прямо в глаза.

Мне кажется, я знаю, что это такое. Я не осмеливаюсь сказать ему об этом. Думаю, он беспокоится, что я стану для Эмили кем-то вроде матери. Он беспокоится, что если я буду слишком хорошо ладить с Эмили, то это может испортить то, чего он достиг, будучи отцом-одиночкой. И даже если он заинтересован во мне больше, чем в друге, он беспокоится, что преследование чего-то подобного смутит Эмили.

— Просто друзья, — повторяю я. — Я могу одолжить твою бензопилу, а ты можешь воспользоваться моей сауной.

— С чего бы мне вообще хотеть пользоваться сауной? — спрашивает он. — Я же мужчина.

— Не знаю... если ты когда-нибудь станешь встречаться с кем-то, ты можешь отправить ее в мою сауну. Или если вас навещает твоя мать, она может прийти на бесплатный массаж. Дружелюбный сосед... понятен смысл?

Он кивает.

— Ладно.

Я протягиваю руку, и он пожимает ее.