— Не выдавать? — усмехнулась Александра Сергеевна. — Увы, я, кажется, уже невольно выдала тебя. Впрочем, идем!..

Малолетний джентльмен в гордой позе стоял в прихожей у вешалки, прижимая к животу шляпу, тросточку и перчатки.

— Я к тебе на минуту, — сказал он, поздоровавшись с Ленькой. И, бросив усмешку в сторону Александры Сергеевны, добавил: — Ты, я слышал, был у меня?

— Да… то есть нет, — пробормотал Ленька.

— Оказывается, это я напутала, — улыбнулась Александра Сергеевна. — Леша только собирался к вам…

Ленька предложил Волкову раздеться.

— Нет, благодарю, мне некогда. Я только хотел взять у тебя своего Ефименко. Ведь завтра у нас история. Ты не забыл?

— Я уже выучил, — унылым голосом промямлил Ленька и, покосившись в сторону матери, увидел, что на лице ее опять появилось гневное и огорченное выражение. Он принес книгу и, когда Волков попросил проводить его, быстро и охотно согласился. Объясняться с матерью ему сейчас не хотелось.

Когда они вышли на улицу, Волков оглянулся и сказал:

— Послушай, в чем дело? Зачем ты наврал своей маме, будто был у меня?

— Я не врал. Это она ошиблась, — мрачно ответил Ленька.

— Да? А ведь я знаю, где ты был.

— Где?

— Я видел тебя из окна. Я сам думал, что ты ко мне идешь.

— Ну?

— Ты был у матросов. А? Что, неправда? Покраснел?

— И не думал краснеть, — сказал Ленька, трогая рукой щеку. Почему-то ему было противно объяснять Волкову, зачем он ходил в экипаж.

— Был?

— Ну, и был.

Волков с усмешкой посмотрел на него.

— А ты, кажется, и в самом деле большевик?

— Я?! Ты что — с ума сошел?

— Неизвестно еще, кто сошел.

— Так чего ж ты ругаешься?

— А зачем же ты ходил к матросам?

— Ну, и ходил. Ну, и что?

— А то, что матросы все поголовно большевики. Может быть, ты этого не знаешь?..

Нет, Ленька этого не знал. Он остановился и испуганно посмотрел на товарища:

— Шпионы? Все?!

Волков громко расхохотался.

Ленька вдруг почувствовал, что у него стучат зубы. Его знобило.

— Что с тобой? — спросил Волков, переставая смеяться.

— Мне нездоровится. Я пойду домой. Извини, пожалуйста, — сказал Ленька.

Но домой он не пошел. От объяснений с матерью он ничего хорошего не ждал. Да и стыдно ему было: никогда в жизни он столько не врал и вообще не совершал столько проступков, как в этот день.

Часа полтора он слонялся по окрестным улицам, читал афиши и плакаты на стенах, останавливался у витрин магазинов, смотрел, как работает землечерпалка на Фонтанке…

У ворот Усачевских бань сидели и стояли, дожидаясь очереди, человек двадцать матросов. Эти веселые загорелые парни в черных коротких бушлатах и в серых парусиновых штанах ничем не напоминали шпионов. Под мышками у них торчали свертки с бельем, веники и мочалки.

Ленька подошел ближе, чтобы послушать, о чем говорят моряки. В это время из ворот бань вышел толстый, раскрасневшийся офицер с маленьким и тоже очень толстым и румяным мальчиком, которого он вел за руку. Два или три матроса поднялись и отдали офицеру честь, остальные продолжали сидеть. Молодой парень в надвинутой на нос бескозырке что-то сказал вдогонку офицеру. Товарищи его засмеялись. Офицер прошел мимо Леньки, и тот слышал, как толстяк заскрипел зубами и вполголоса сказал:

— Погодите, большевистские морды!..

Леньке вдруг захотелось в баню. Захотелось — на самую верхнюю полку, в самую горячую воду.

По спине его бегали мурашки, голова кружилась, зубы стучали.

…Было уже темно и на улице зажигались фонари, когда он вернулся домой.

Дверь ему открыл Вася. Глаза у малыша были круглые, как у филина, и сияли восторгом и ужасом.

— У нас воры были! — раскатисто на букве «р» объявил он, еще не успев как следует снять цепочку с двери.

— Что? Когда? Где? — оживился Ленька.

Как и любой другой мальчик на свете, он не мог не испытать радости при этом сообщении. Кто бы ни пострадал от воров — знакомые, родственники, родной отец или родная мать, — все равно сердце мальчика не может не дрогнуть от предвкушения тех ни с чем не сравнимых блаженств, которые сопутствуют обычно этому печальному происшествию. В квартире появляются дворники, околоточный, может быть, приедет настоящий сыщик, может быть, даже вызовут полицейскую собаку-ищейку.

Скинув шинель, Ленька уже собирался бежать в комнаты, но тут услышал за дверью «темненькой» Стешин голос, и сразу весь его пыл ушел, вместе с душой, в пятки. Стеша горько плакала и, всхлипывая, сквозь слезы говорила:

— Александра Сергеевна! Барыня! Да что же это! Кто же это мог! Вы посмотрите: все, все перерыто, перекомкано… И замок сломан… И петельки сдернуты…

Ленька заметался, кинулся обратно к вешалке, схватил в охапку шинель, но в эту минуту из «темненькой» быстрыми шагами вышла мать. Лицо ее под черной повязкой пылало. Увидев Леньку, она остановилась в дверях и тихим, дрогнувшим голосом проговорила:

— Боже мой! Создатель! Только этого и недоставало! Вор!

— Кто вор? — опешил Ленька.

— Вор! Вор! — повторила она, схватившись за голову. — В собственном доме — вор!

— Врет она! — закричал Ленька. — Притворяется… Изменница!..

Но мать не дала договорить ему.

— Идем за мной! — крикнула она и, схватив Леньку за руку, поволокла его в свою комнату.

— Уйди! — отбивался и руками и ногами Ленька. — Оставь меня! Я не вор… Отстань! Отпусти!..

Мать волокла его, приговаривая:

— Позор! Позор! Боже мой! Мерзость!.. Какая мерзость!..

— Отпусти меня! — закричал Ленька и, извернувшись, укусил мать за руку. Она вскрикнула, выпустила его и заплакала. Он тоже закричал на всю квартиру, повалился на кушетку и, уткнувшись лицом в подушки, зарыдал, забился в истерике…

Через минуту Александра Сергеевна уже сидела с ним рядом на низенькой кушетке, целовала мальчика в стриженый затылок и уговаривала:

— Леша! Ну, Лешенька! Ну, хватит, ну, успокойся, мое золотко. Ну, что с тобой, мой маленький?..

— Уйди! — бормотал он, стуча зубами. — Оставь меня! Ты же не знаешь! Ты ничего не знаешь…

Потом быстро поднял голову и, глядя матери прямо в глаза, прокричал:

— Ссте-те-те-ша… у нас… шпионка!

— Господи! — сквозь слезы рассмеялась Александра Сергеевна. — Какие глупости! С чего ты взял?

— Да? Глупости? Ты думаешь — глупости?

И, приподнявшись над подушкой, всхлипывая, глотая слезы, он рассказал матери все.

Терпеливо выслушав его, Александра Сергеевна грустно усмехнулась и покачала головой.

— Боже мой!.. И откуда у этого ребенка столько фантазии?

Потом подумала минутку, нахмурилась и сказала:

— Я не знала, что Стеша — большевичка. Но это, мой дорогой, вовсе не значит, что она шпионка.

— Как не значит? Ведь большевики — шпионы?

Александра Сергеевна еще раз поцеловала сына.

— Дурашка ты мой! Это только так говорят…

— Как «только говорят»?

— Ну… ты этого еще не поймешь. Вырастешь — тогда узнаешь.

В голове у Леньки стучало, как будто туда повесили тяжелый железный маятник. Что же это такое? Что значит «только говорят»? Значит, взрослые врут? Значит, инженер Волков наврал, когда говорил, что большевики — шпионы? Значит, и все его гости — эти почтенные, богатые, интеллигентные люди — тоже вруны и обманщики?!

Перед глазами у него все поплыло; замелькали, как бабочки, золотистые цветы на розовых обоях, потом эти бабочки стали темнеть, стали черными, стали расти, стали махать крыльями… Он почувствовал, как на лоб ему легла холодная рука матери, и услыхал ее громкий испуганный голос:

— Лешенька! Сынок! Что с тобой? У тебя жар! Ты весь горишь!..

Ленька хотел сказать: «Да, горю». Но губы его не разжимались. Плечи и горло сводило судорогой. В голове стучали железные молотки.

— Стеша! Стеша! Скорей! Принесите градусник! Он в детской, в комоде, во втором ящике…