— Только вы двое остались? Вы и ваша сестра? — опечаленно переспросила Мадам. — И ваша сестра замужем за иностранцем?

— За новозеландцем, — поправил Саймон. — Мы тоже уже новозеландцы.

— Ничего подобного! — Глаза Мадам негодующе сверкнули. — Хотя ваша ветвь семьи жила за границей три поколения, тем не менее вы родом из этих мест и ваше место здесь. Сент-Финбар, «Галеон-Хаус», море и опасность — все это часть вас, как часть каждого Тревейна...

«Как часть ее самой, Лео и меня», — подумала Андреа. Крылатые слова так взволновали ее, что на мгновение девушка забыла свою обиду.

Голос Мадам понизился до тихого, проникновенно-напевного, обладавшего почти гипнотической силой.

— Вы забудете все остальные места, которые до этого времени знали, — говорила она, устремив взгляд прямо перед собой, как будто вглядываясь в будущее. — Здесь будет центр всего, что вам дорого, и, когда вы его покинете, это покажется вам концом самой жизни.

Ее слова повисли в молчании, которое, казалось, объединило в себе прошлое, настоящее и будущее. Затем, разбивая вдребезги тишину, над домом с ревом пролетел самолет, и чары были разрушены. Мадам провела рукой по глазам, словно смахивая остатки грез.

— Вы, должно быть, думаете, что я выжившая из ума старуха, — заметила она, нерешительно улыбаясь Саймону. — Но бывают времена, когда ты ощущаешь, что... в общем... видишь намного дальше... — Она остановилась и покачала головой, как будто сама не совсем понимая, что означают эти слова.

— Я думаю, что вы оказали мне замечательный прием, Мадам, — тихо сказал Саймон. — Такой, которого я никогда не забуду. И я вполне могу поверить, что только здесь человек может обрести счастье... помимо всего прочего.

Лео засмеялся своим раскатистым добродушным смехом и хлопнул кузена по плечу.

— Мадам, в одно мгновение вам удалось превратить нашего родича в придворного льстеца, — заявил он весело.

Мадам ласково улыбнулась:

— Тебе следует показать Саймону наши места, Лео. — Это звучало не более чем предложение, но все знали, что это приказ. — Но помни! — Она предостерегающе подняла палец. — Никакого «Баклана» сегодня вечером! В честь приезда Саймона мы ужинаем семьей.

Она неподвижно наблюдала, как двое мужчин удалялись по длинной галерее. Когда дверь за ними закрылась, Мадам, не поворачиваясь, спросила:

— Ну?

— Сплошное разочарование! — равнодушно и пренебрежительно ответила Андреа. — С трудом можно поверить, что он Тревейн. Так бестактен! Так глуп!

— Глуп?! — Мадам выплюнула слово так злобно, что Андреа невольно отступила на шаг. — Потому что он не поцеловал тебе руку? Если ты так думаешь, ты просто маленькая идиотка! Этот мужчина имеет ум, такой же острый и беспощадный, как рапира. Он может пользоваться словами не только для выражения своих мыслей... что довольно легко. Но и чтобы скрывать их, а вот это совсем другое дело. Он действительно опасный человек! — Ее пальцы беспокойно застучали по подлокотнику кресла. — Хотелось бы мне, чтобы он всегда оставался на другом конце света!

— Но вы сказали... — озадаченно начала Андреа.

— Дитя мое, видно, ты никогда не повзрослеешь! — резко перебила ее Мадам. — Я сказала это, чтобы он понял — я знаю, что у него на уме, и предупреждаю его, что это полное безумие. И его ответ подтвердил, что я права... но мое предупреждение сильно опоздало... — Она глубоко вздохнула.

— Я не понимаю... — призналась Андреа.

— Лео тоже не понял, — заметила Мадам и внезапно остановилась, как будто сожалея о своих словах. — Помоги мне дойти до моей комнаты. Мне нужно отдохнуть, если я собираюсь получить этим вечером удовольствие от общества нашего гостя.

Глава 2

Саймон переодевался к ужину с особенной тщательностью. Его вновь обретенные родственники, как оказалось, были людьми особенными, и он хотел... нет, ему просто необходимо было время, чтобы оценить и обдумать впечатления, головокружительной неразберихой нахлынувшие на него в последние несколько часов, прежде чем вновь встретиться с этим поразительным трио.

Его на самом деле не особенно удивила собственная реакция на «Галеон-Хаус», когда он подумал: «Я бывал здесь и прежде». Все время, пока его ветвь семьи устраивала свою жизнь на новом континенте, самые подробные мелочи о Сент-Финбаре и «Галеон-Хаусе» были постоянно у него на слуху еще с отрочества. Ребенком он с восторгом слушал рассказы деда, который с ностальгией и любовью, как может рассказывать только человек, знающий, что больше никогда этого не увидит, говорил об обшитых деревянными панелями залах, бесценных гобеленах, высоких подсвечниках на алтаре, сделанных не из меди, а из чистого золота, о драгоценностях, которые носили женщины Тревейнов, о сундуках с сокровищами, спрятанных под домом в самой середине каменного мыса, который служил его основанием.

Саймон не знал, верить ли во все это, но история манила волшебством и казалась нереальной сказкой. Он даже колебался, прежде чем написать письмо Лео, боясь, что реальность разрушит это очарование. Но Саймон беспокоился напрасно — все оказалось именно так, как он себе и представлял. И к своему первому впечатлению он мог бы добавить только одно: «Ничего не изменилось». Казалось, что он просто вернулся домой.

На него нахлынули чувства, пробуждающие инстинктивную жажду приключений, дремавшую в нем, и это было новым переживанием для Саймона. Но не корнуолльский дикий пейзаж так взволновал его, даже не сам дом, а люди, которые в нем жили.

Они были фантастические! Он никогда прежде не встречал подобных и не смог бы раньше даже вообразить, что такие еще существуют в природе. Похожие чем-то на свой дом, они обладали высоким достоинством, которое не поддавалось изменчивому течению времени.

Лео, с его крепкой фигурой, улыбающимся бородатым лицом и настороженными глазами... В другой одежде он вполне мог бы стать в эпоху Елизаветы I еще одним Дрейком[1] или Рэли[2], джентльменом удачи, пиратом...

Еще была Мадам. Такие женщины, как она, держат замки неприкосновенными, пока их лорды сражаются на войне. Заставляя себя забыть жалость, они воспитывают своих сыновей так, чтобы те шли по стопам отцов, а дочерей учат воспитывать последующие поколения в тех же традициях. Как она сейчас воспитывает эту девушку, Андреа...

Лео небрежно сказал ему об их помолвке, и он сам видел на тонкой левой руке Андреа обручальное кольцо Тревейнов с огромным рубином. Но в ту же минуту, как он остановил на ней взгляд, Саймон ощутил исходящую от нее непокорность. Это было видно и по гордой посадке ее головы, и по взгляду презрительных зеленых глаз. Уверенная в себе... и все же слегка смущенная и растерянная от прозвучавшего в ее душе сигнала пробуждающейся и расцветающей женственности, уже так легко угадываемой.

Она ожидала, что он поцелует ей руку, как Мадам. Он был уверен, что она этого хотела... но только для того, чтобы потешить свое юное тщеславие. Это было бы признанием с его стороны, что он находит ее красивой и очаровательной женщиной. И все же Саймон готов был поклясться, что в ней не было ничего от кокетки. Тогда почему?.. Потому что она хотела убедиться, что может рассчитывать на мужскую галантность? Нет, чепуха! Несомненно, девушка, способная завоевать сердце такого мужчины, как Лео, не будет сомневаться в своей желанности. Если, конечно, не... Саймон сложил губы в беззвучном свисте. Не один Тревейн женился на девушке своей крови. «Только им они могли доверять!» — вспомнил он, как однажды сказал его дед, легкомысленно хихикнув. Но дед всегда отказывался объяснять, что скрывалось за этой сентенцией.

Если этот был брак по целесообразности, а не по любви, это многое объясняло. Андреа, девушка, рожденная для любви, инстинктивно чувствует, что что-то для нее потеряно. Может быть, он и ошибается, но у него сразу же сложилось о Лео впечатление, что это не тот мужчина, который может когда-либо преклонить колени перед женщиной... за исключением, конечно, Мадам. Высокомерный... берущий от жизни все, что хочет, как будто это его право. Для него не существует никаких законов, кроме его собственного мнения.