Нина Александровна. Хорошо, поговорю. Но как я его увижу? У него теперь гости.
Елена. Вероятно, он выйдет; придет же он хоть поклониться нам.
Нина Александровна. Да, конечно. Пойдем отдохни, успокойся. Ты не спала, вот и расстроилась!
Уходят направо. Входят Андрей и Прохор.
Андрей, Прохор, потом Агишин.
Андрей. Какой там дурак накрывал? Шампанского нет. Скажи, чтоб подали бутылки две-три. Нешто проводы без шампанского бывают?
Прохор. Слушаю-с.
Идет к двери и встречается с Агишиным. Андрей идет к двери налево, но, увидав Агишина, останавливается у двери.
Агишин. (не видя Андрея). Кто дома?
Прохор. Елена Васильевна и Андрей Гаврилыч
Агишин. А!.. Он дома?
Прохор. Дома-с, да и родители его здесь.
Агишин. Семейная картина! Ну, так я после зайду. Ты не говори, что я был.
Андрей (подходит к Агишину и берет его за pyку). Нет, что ж, куда же бежать? Уж это зачем же?
Агишин. Новый способ иметь гостей! Тащить их силой, за ворот! Но я, друг мой, зашел мимоходом. Мне очень нужно тут, недалеко, по одному делу…
Андрей. Ну, да полно городить-то! Сюда шел; здесь твои все мысли, и всё — здесь и ждут тебя. А меня и сунуло тебе навстречу. Ну, да ничего, я сейчас еду на фабрику.
Агишин. Ты говоришь какую-то дичь! И вообще я замечаю с некоторых пор, что ты ко мне странно относишься. Ты что-нибудь имеешь против меня? Если мы тобой не объяснимся и если мы не станем по-старому приятелями, то я должен буду расстаться с тобой навсегда, как мне ни приятно знакомство с вашим домом.
Андрей. «Что-то» да «как-то» — это все канитель! Ну какого еще черта! А по-нашему — начистоту! Коли заговорили, так давай договаривать. Ты думаешь, я ваших штук не вижу? А если вы хотели меня дурачить, так ошиблись!
Агишин. Но я не понимаю… я все-таки не понимаю… Для меня ново, неожиданно…
Андрей. Полно, Николай Егорыч, полно! Что тень-то наводить — дело ясное. На дуэли мы с тобой драться не будем: коли дело плохо, ты его стрельбой не поправишь; сколько ни пали, а черное белым не сделать! А если у вас дальше пойдет и шашни свои ты не оставишь, так, пожалуй, ноги я тебе переломаю; за это я не ручаюсь, от меня станется. Вот теперь разговаривай с женой. Прохор, доложи Елене Васильевне, что господин Агишин желает их видеть.
Прохор уходит в дверь направо.
А со мною говорить больше не об чем; я все сказал, что тебе знать нужно. (Уходит в дверь налево.)
Агишин. Нет ничего хуже, как иметь дело с этими дикими. Какой дурацкий апломб! Какая уверенность в своих супружеских правах! То ли дело — развитые, современные мужья! Они как будто конфузятся, стыдятся своего привилегированного положения и уж нисколько не верят в неприкосновенность своих прав. Порядочный муж, коли заметит что-нибудь такое, он сейчас устранит себя… Как-нибудь да устранит… ну, там застрелится, что ли… А этот говорит: «ноги переломаю»… Да он и сделает. Вот так и гляди теперь по всем сторонам, так и поглядывай.
Входят Елена и Прохор, который проходит в среднюю дверь.
Агишин, Елена, потом Нина Александровна.
Елена. А, Николай Егорыч! как кстати! я вас ждала. Ну, что же, мы едем за границу? Вы обдумали, решили, готовы?
Агишин (оглядываясь). Что вам угодно? Что вам угодно? (Тихо.) Да, я готов.
Елена. Ну, так пойдемте и объявим об этом открыто мужу. Надо ж его, бедного, развязать и дать ему право совсем освободиться от меня.
Агишин (улыбаясь). «Бедному»! А вы, кажется начинаете чувствовать нежность к вашему мужу?
Елена. Что бы я ни чувствовала, а иначе поступить не могу! Вы готовы? Говорите: готовы?
Агишин. Что вы меня так строго допрашиваете? Да вы сами-то готовы ли? Какие у вас средства бросить мужа и жить самостоятельно?
Елена. У меня семьдесят пять тысяч… то есть нет, меньше: мама, по своей доброте, раздала взаймы больше половины своим знакомым, с которых никогда не получишь.
Агишин. Так ведь это нищенство! Вас замучает только одно сожаление о покинутой роскоши, о кружевах, о бархате. Уж до любви ли тут! Вот если б вы успели в этот месяц, пользуясь его безумной, дикой любовью, заручиться состоянием тысяч в триста, тогда бы вы могли жить самостоятельно и счастливо, как душе угодно.
Елена. Значит, по-вашему, чтобы быть счастливым, надо прежде ограбить кого-нибудь?
Агишин. Ну, да как хотите рассуждайте; а вы сделали ошибку большую! Задумали-то хорошо, а исполнить — характера не хватило. Вот плоды сентиментального воспитания.
Елена. Да, то есть ум-то вы успели во мне развратить, а волю-то не умели — вот вы о чем жалеете! Помешали вам мои хорошие природные инстинкты. А я этому очень рада…
Агишин. Так об чем же нам еще разговаривать, madame Белугина?
Елена. Да я и не желаю с вами разговаривать ни о чем, monsieur Агишин.
Агишин. И прекрасно. Желаю вам всякого благополучия.
Входит Нина Александровна Агишин раскланивается и уходит.
Елена. Мама, я прогнала Агишина.
Нина Александровна. Я тебя за это бранить не стану, моя Лена. Мне он давно не нравился, я только боялась сказать тебе.
Андрей выглядывает из двери.
Елена. Сделай же то, о чем я тебя просила: поговори с ним. (Уходит в дверь направо.)
Андрей выходит.
Нина Александровна и Андрей.
Андрей. Где же Агишин?
Нина Александровна. Лена его прогнала.
Андрей. Что же так-с: чем не кавалер? За что же гнать хорошего человека? А я было, признаться, хотел ему стакан шампанского предложить.
Нина Александровна. Андрей Гаврилыч!
Андрей. Что прикажете?
Нина Александровна. Я с вами хочу поговорить о Лене…
Андрей. Насчет чего-с?
Нина Александровна. Вы обижаете жену.
Андрей. Помилуйте, что вы! могу ли я?
Нина Александровна. Вы ее вините.
Андрей. В чем это? и не думал-с!
Нина Александровна. А вы сами неправы…
Андрей. Чем же-с?
Нина Александровна. Знаете, в вас нет этого «чего-то»…
Андрей. Да чего — «чего-то»?
Нина Александровна. Вот этого, что нравится женщинам, что покоряет их… Ах, в вас совсем нет.
Андрей. Да уж сколько ни ахайте: коли нет, так где же мне взять?
Нина Александровна. Если бы вы были несколько образованнее…
Андрей. Да бог с вами! Когда мне теперь для вас образовываться! до того ли мне? у меня фабрика остановилась! Нет, это пустой разговор-с.
Нина Александровна. Она, конечно, чувствует и сама, что не совсем права перед вами.
Андрей. Да-с.
Нина Александровна. Она действительно доставила вам много огорчения…
Андрей. Ну, так что же-с? Пусть и покается!
Нина Александровна. Ах, разве вы не знаете, как всякой женщине трудно сознаться перед мужчиной в своей вине? А тем более моей Лене, потому что она не знает, не уверена, как будут ее слова приняты вами: достаточно вы деликатны, чтобы не вышло какой-нибудь сцены, унизительной для нее?
Андрей. Так кому ж нужно: нешто кто их заставляет?
Нина Александровна. Ах, ей самой нужно. Она не хочет, чтоб у вас оставалось неудовольствие на нее; она не может быть покойна, ей будет больно, очень 6ольно.
Андрей. Стало быть, я же виноват. Этого никак понять невозможно, да и не до того мне теперь: серьезные дела в голове. Чего же им нужно еще от меня?
Нина Александровна. Ах, очень просто! Чтоб вы не сердились на нее, не жаловались; чтоб вы пощадили ее: у ней натура нежная, деликатная — она вся в меня.