Боев. Нет, уж вы или дороги почините, или сделайте мне на земский счет такой тарантас, в котором бы можно было ездить по вашим дорогам. Да вот кстати об лесных-то матерьялах… (Ашметъеву.) Я вам лес сосватал, завтра мы вам деньги привезем.

Ашметьев. Благодарю вас.

Боев. Мне, красной девке, словесной благодарности мало.

Ашметьев. Что же вам?

Боев. Магарыч.

Ашметьев. Какого рода?

Боев. Завтрак хороший.

Ашметьев. С удовольствием.

Мальков. Что бы вам, Александр Львович, ту рощу продать, которая за парком.

Ашметьев. Что вы, помилуйте! Такой старый лес.

Мальков. Молодые-то леса красивее старых.

Ашметьев. Вот странно, в первый раз слышу. Почему же это?

Мальков. Во-первых потому, что все молодое лучше старого, а во-вторых, в молодых лесах большой прирост, много процентов приростом дают; а старые уж не растут.

Ашметьев. Особенный взгляд на природу, новая теория ландшафта.

Мальков. Ландшафты-то хороши, да убыточны: не по деньгам нам; мы, по глупости, больше со стороны доходности смотрим… Мекаем да по пальцам рассчитываем.

Ашметьев. Как ни смотрите, а прекрасное все-таки останется прекрасным; законы изящного неизменны.

Мальков. Ну, виноват! Вперед не буду. Нет, я к тому, что доходные-то имения прочней!

Боев. Да, они долго хозяев не меняют.

Мальков. А ландшафтами-то любуются, любуются, ан глядишь — и сукцион.

Боев. А с укциону-то купит купец; через полгода, вместо ландшафтов, всё полусажёнки стоят.

Вершинский. Нет, господа, не доросли мы, далеко нам! Где нам общественные вопросы, экономические задачи решать: съедемся об деле говорить, а начнем об ландшафтах. Ведь нельзя ж мне одному все взвалить на плечи! Шилом моря не нагреешь. Ведь если мы хотим себе добра, мы должны всю свою энергию употребить, — нам придется все вновь, с самого начала начинать. Один мой знакомый говорит, что в России, чтоб завести что-нибудь порядочное, нужно прежде — все урочища, все деревни назвать иначе, хоть по-немецки, а старые названия строго приказать забыть.

Ашметьев. Довольно радикальная мера.

Вершинский. Оригинально — это правда, но тут есть смысл. Чтобы сеять новое, нужно старое вырвать с корнем и сравнять местность. Что такое все эти урочища, все российские обыкновения и обычаи? Стоит ли их жалеть? Они продукт нашей милой старины, а русская старина и невежество — синонимы. А у нас апатия, лень или расчет на наживу, а зачастую и просто враждебное отношение к делу и всяческие тормозы. Один шутит, другой отдыхает.

Ашметьев (Варе тихо). Это на мой счет.

Варя (Малькову серьезно). Что лучше: отдыхать или новое сеять?

Мальков. Отдыхать.

Варя. Почему?

Мальков. Во-первых, покойнее, а во-вторых, меньше глупостей наделаешь.

Боев. Про меня грех сказать, чтоб я никакой пользы не приносил земству. Я составляю нейтральную почву; всех я — и отсталых, и передовых — обнимаю и лобызаю, как друзей и братьев. И отсталые и передовые без разбору милы моему сердцу; да нынче и разобрать-то нет никакой возможности, кто отсталый, кто передовой. У меня перевязочный пункт; я после ожесточенных битв врачую их раны наливками и настойками… А вот у меня аптекарь. (Указывая на Малькова.) Такие специи знает…

Вертинский. Да, действительно между вами много общего.

Боев. Как вы проницательны! Не только много общего, но полное сходство. Он дело делает с утра до ночи, а я баклуши бью; он наживает, а я проживаю; у него свои деньги в кармане, а у меня чужие; он больше молчит, а я болтаю безумолку; он скоро богат будет, а у меня скоро только один тарантас останется.

Зубарев. Ах, Михайло Тарасыч, все-то тебе весело, и когда-то ты над чем-нибудь задумаешься?

Боев. Сейчас задумывался, душа моя! Денег нет, а нужны дозарезу; хорошо, что твои как раз попались, я и взял.

Зубарев. Какие у меня деньги, откуда! Где ты их нашел?

Боев. Не веришь? (Вынимает бумажник.) Вот смотри: три радужные! Это мое «хрестьянство православное» платит тебе за аренду Кривого луга. Понял? Ты с них очень дорого берешь: ну, вот за это я оставляю деньги у себя, на некоторое неопределенное время; они мне нужны очень. (Прячет бумажник.)

Зубарев. Нет, этого нельзя, Михайло Тарасыч, этого нельзя. Отдай, пожалуйста! Мне самому нужно.

Боев. Поди ты! Господа! Вот в какой форме возможно только в наше время заключение займа! Это называется «самопомощь»!

Вершинский (Зубареву). Кирилл Максимыч, на два слова.

Зубарев. К вашим услугам. (Уходят.)

Ашметьев, Марья Петровна, Варя, Боев, Мальков.

Варя (Малькову). Что ж вы не спорите с Вертинским? А еще мужчина!

Мальков. Что мне за охота беспокоиться! Себе дороже.

Боев. Да, пожалуй, и не сговоришь.

Мальков. Да и то не сговоришь: они разговаривать-то учились, особенно о высоких предметах.

Варя. А вы чему учились?

Мальков. А мы учились маленькое дело делать.

Варя. Что же лучше: разговаривать о высоких предметах или маленькое дело делать?

Мальков. Разговаривать лучше.

Варя. Почему?

Мальков. Благороднее.

Боев. Да и чище; от купоросного масла — ногти желтеют. (Малькову.) А как ты думаешь, не покупаться ли нам с тобой?

Мальков. Пойдем пополощемся малым делом.

Боев. Зима хоть два года продолжайся, я и «ох» не молвлю, а уж летом нет несчастней девушки меня. (Боев и Мальков уходят.)

Марья Петровна. Варя, пойдем гулять! (Берет мужа за руку.)

Варя. Мне надо подождать отца. Идите, я после. (Ашметьев и Марья Петровна уходят. Варя подбегает к двери и прислушивается.) Идут, идут! Ну, была не была!

Входят Вершинский и Зубарев.

Варя, Вершинский и Зубарев.

Зубарев. Так соскучилась, так соскучилась, Виктор Васильич, не поверите! Три дня не изволили быть; мы думаем, уж не гневаетесь ли за что на нас.

Вершинский. Что вы, помилуйте! За что мне гневаться, какое право я имею?

Зубарев (указывая на Варю). Вот-с, очень желала вас видеть.

Вершинский. Значит — к лучшему, что я не был: явилось желание видеть меня. Это всегда так бывает.

Зубарев. Вы ее хорошенько, Виктор Васильич, коли она в чем провинилась. А она должна понимать и чувствовать, благодарить должна за внимание. (Варе.) А ты ребячество-то в сторону! Конечно, тебе, по необразованию твоему, прощают, а уж пора и поумней быть! (Вертинскому.) А я на луг сбегаю: косят под самым домом. (Уходит.)

Вертинский и Варя.

Вертинский. Вы обо мне соскучились?

Варя. Не очень.

Вертинский. Однако хотели меня видеть?

Варя. Да, хотела.

Вертинский. Значит, вы имеете что-нибудь сказать мне?

Варя. Да.

Вертинский. Я жду, давно жду и, признаюсь, мне это ожидание порядочно надоело; выходит что-то глупое в моем положении.

Варя. Ну, вот теперь это положение кончится. Я хотела сказать, что я не пойду за вас.

Вертинский (отшатнувшись, изменившимся голосом). Как вы сказали?

Варя. Так: «Не пойду за вас».

Вертинский (подумав). Гм! Что же вы медлили, чего вы дожидались, чтоб сообщить мне такую приятную новость?

Варя. Думала.

Вертинский. Думала, ого! Интересно бы знать тот умственный процесс, который вы принимаете за думанье.