Рабачев. Ольга, довольно; пора кончить этот разговор!

Оля. Ты ведь не пойдешь к ней больше?

Рабачев. Сказано тебе, не сто раз повторять!

Оля. Ну, так вот видишь: у меня даже слезы от радости, так мне хорошо!

Рабачев. И мне так хорошо, что и домой тебя отпускать не хочется.

Оля. И мне уходить не хочется.

Рабачев. Так оставайся! Что тут еще бобы-то разводить! Вот и хозяйничай!

Оля. Нет, нет, что ты! Как можно! Ты поезжай поскорей к отцу-то!

Рабачев. Завтра же поеду! Да скажу ему, что, пожалуйста, мол, поскорей свадьбу, я церемоний не люблю; а то, мол, я и так увезу.

Оля. Ты только отцу-то скажи; а то, пожалуй, увози. Ох, что-то уж и не верится такому счастью!

Рабачев. Осенью у меня будут деньги, выстрою новый дом, небольшой; комнатки маленькие, чисто, светло, цветов побольше…

Оля. Да!.. А окнами чтобы выходил на реку… весело: ходят барки, народ…

Рабачев. На реку и будет. Потом сад побольше разобьем; в саду будем работать вместе.

Оля. Буду; я очень люблю копаться в саду… Ах!

Рабачев. Что ты?

Оля (указывая налево). Смотри — она! Идет сюда… Я спрячусь!..

Уходит в дом. В калитку входит Ренева.

Рабачев и Ренева.

Ренева. Хорош, хорош! Как же вы смели два дня не являться? Видите, сама пришла.

Рабачев. Я был очень занят-с.

Ренева. Могу спросить, чем?

Рабачев. Рабочая пора, мало ли дела!

Ренева. Ну, вот сегодня, сейчас, например, что вы делали?

Рабачев. Собирался косить в саду.

Ренева. Собираться не значит еще делать!

Рабачев (указывая). Вон косу точил.

Ренева. С вами никого не было?

Рабачев. Когда?

Ренева. Сейчас?

Рабачев. Никого. Я один.

Ренева (с улыбкой). А мне послышался чей-то голос.

Рабачев. Что это, допрос, что ли? (Садится.)

Ренева. Так что же, хоть бы и допрос!

Рабачев. Права-то у вас нет, кажется!

Ренева. А если есть, если я интересуюсь вами, как, может быть, никем и никогда?

Рабачев. Полноте шутить! Какой интерес, и на что я вам?

Ренева. А вот какой: я волнуюсь, тоскую; я умирала эти дни и все ждала вас. А у него, видите ли, какие-то дела важные!

Рабачев. Не важные, а насущный хлеб.

Ренева. Фи, стыдитесь! Такой молодец и толкует о насущном хлебе, как старик о богадельне! Умрете, что ли, с голоду? Одним словом, как хотите, а на несколько дней еще вы мой. Вы не можете, не смеете отказать!

Рабачев. Эх!.. Право, ведь… знаете… (Ходит.)

Ренева. Ничего не знаю и не хочу знать!.. Что это!.. Мне даже стыдно за вас!.. Но вы поймите, ведь только на несколько дней! Если сегодня Худобаев не ответит решительно, то есть попросту, тогда я продам имение крестьянам, за что бы только ни продать и не медля уеду, и прощайте навсегда!.. А вы уж рады, что исчезнет, испарится эта досадная женщина, которая так тревожит вас!

Рабачев. Нисколько. А признайтесь, что сами вы желаете поскорей уехать отсюда, скучно вам здесь с нами.

Ренева. Скучно, да, смертельно скучно! А тут вы еще, жестокий, отталкиваете меня. Погодите, уеду, так вспомните, может быть, и не раз!

Рабачев. Вспомню, конечно; уж наверно вспомню.

Ренева. Как? Злом или добром?.. А? Злом?

Рабачев. За что же мне вас вспоминать злом?

Ренева. И я так думаю. Женщин вы, конечно, встретите еще много в жизни; полюбите, пожалуй женитесь; будет у вас хорошая жена и поинтересней, получше, нежели у Залешина Авдотья Васильевна; но все же такую, как я, вряд ли уже увидите! Я для вас новость, как и вы для меня. Женщина вольная, как птица! Есть ли у вас такие?

Рабачев. Да, у нас тут таких не встретишь.

Ренева. Вот и насмотритесь на меня хорошенько! Не все же одни и те же лица, одни и те же чувства. Эх, господа, как посмотрю я на вас да подумаю над вашим благоденствием! Нет, не хочу, не променяю я своего бездолья и бесприютности на него! Я живу, а вы здесь прозябаете!.. Да, а что же Залешин? Неужели он не приедет даже проститься со мной?

Рабачев. Не знаю; я думаю, что приедет.

Ренева. Что он?

Рабачев. Не хочется говорить! Хандрит и дурит!

Ренева. Как я довольна за него, что он хандрит! Авось похудеет; а то он очень толст и близок к удару. И осиротеет его Авдотья Васильевна!.. А, вот и мой Денис Иваныч шествует ко мне.

Рабачев. А меня уж извините, я на минуту, мне нужно в дом. Позвольте!

Ренева. Позволяю!

Рабачев уходит в дом. В калитку входит Дерюгин.

Ренева и Дерюгин.

Дерюгин. Был у вас, барышня, сюда послали.

Ренева. Что скажете?

Дерюгин (подает письмо). Вам от барина-с.

Ренева (быстро распечатывает и пробегает). Что такое?.. Ничего не понимаю! (Читает вслух.) «Неведомое мне до сей поры чувство охватило все мое существо! Дни и ночи я провожу в смятении и думах: то блеснет луч надежды, то угаснет, и я снова во мраке и страдаю! По долговременном и зрелом размышлении я, наконец, решаюсь и завтра буду иметь честь явиться, дабы выслушать свой приговор. С чувством наиглубочайшего уважения…»

Дерюгин. Ишь ты как! Только это насчет чего же-с он, примерно?

Ренева. Не знаю!.. Я вас спрашиваю.

Дерюгин. Мы не могим знать!

Ренева. Да он здоров?

Дерюгин. Он не то чтобы вполне, а ничего, кажись; встал с постели это, похаживает.

Ренева. Нет, я не то спрашиваю! А что его голова, то есть не помешался ли он?

Дерюгин. Хм! Незаметно; а будто только что-то он держит в голове такое, особенное.

Ренева. Да что же это наконец? Ничего он не говорил вам?

Дерюгин. Ни-ни, сикрет! А только наказывал доложить вашей милости, что завтра сам явится и будет у него объяснение с вами наедине.

Ренева. Нет, он свихнулся! Как же? Жду, жду, наконец пишу, спрашиваю коротко: покупает он или нет? И вдруг ответ: неведомое чувство, смятение и думы! И в заключение — еще какое-то объяснение наедине!

Дерюгин. Да вот завтра узнаем, барышня; надо до завтра уж подождать.

Ренева. Только до завтра, — больше я не жду! Так ему и передайте.

Дерюгин. Слушаю-с.

Ренева. Ну, уж благодарю, отыскал покупщика, Денис Иваныч!

Дерюгин. Ах, барышня, я и сам не рад, что связался: замучил он меня своей канителью!

Ренева. И я уверена, что с ним пива не сваришь, как говорится! Я еще раз предлагаю вам: покупайте вы именье!

Дерюгин. Барышня, денег нет у нас.

Ренева. Есть у вас деньги, Денис Иваныч! Хотите, я сделаю вам рассрочку? Не упускайте!

Дерюгин. Гм!.. Коли ежели скидочку изволите…

Ренева. Ну! Торговаться!.. Ступайте и подумайте; а завтра чтоб и у вас был готов ответ на случай, да и деньги.

Дерюгин. Вашей милости мы рабы верные, должны покоряться! Подумать можно. А пока, барышня, просим прощения!

Ренева. Прощайте! Так помните, завтра!

Дерюгин. Будем помнить-с!

Уходит. Входит Рабачев.

Ренева и Рабачев.

Ренева. Так вы и не скажете мне?

Рабачев (задумчиво). Чего? Что вам угодно?

Ренева. Мне все сдается, вы не одни были, когда я пришла, что у вас был кто-то и я спугнула. Может быть, и теперь здесь…

Рабачев. Ну, был, был… и теперь здесь.

Ренева. Женщина, конечно?