Обер-лейтенант внимательно посмотрел на Млынского и ответил по-русски:
— Прикажите развязать мне руки!
— Развяжите!
Офицер подошел к скамейке, тяжело опустился на нее и сказал:
— Нам нужно поговорить наедине.
Млынский взглянул на Алиева, посмотрел на офицера. Алиев молча кивнул и вышел из избы. Удивленные Сашка и Лукьянов — следом.
Млынский молча смотрит на обер-лейтенанта.
— Вы майор Млынский? — спросил офицер.
— Предположим, — ответил Млынский.
— В Москве безоблачное небо!..
— Что вы сказали? — спросил майор.
— В Москве безоблачное небо!.. — четко повторил офицер.
— Капитан Афанасьев!.. В Берлине скоро будет пасмурно!.. — ответил Млынский. — Мы ж вас повсюду разыскиваем!
Афанасьев молча подошел к печке, взял чайник, налил себе кипятку. Небольшими частыми глотками начал пить. Медленно снял шинель, фуражку и присел к столу.
— Мне нужно связаться с Центром.
Млынский достал кусок сала, хлеб и бутылку с оставшейся на дне водкой.
— Нате, выпейте, согреетесь.
Афанасьев налил себе, залпом выпил, закусил кусочком сала. Закурив сигарету, прислонился к теплой печке.
— Случилась беда, товарищ майор!.. Мой радист и рация погибли… Связи с фронтом нет. Явок в городе у меня тоже нет. Ну а сам я в плену у вас. — И грустно улыбнулся.
— Что же произошло?
— Не знаю, — устало сказал Афанасьев. — Засекли пеленгаторы или выдал кто… пока не знаю.
— А явки? Что с ними?
— На всех — сигнал опасности. Одна уничтожена. Надо срочно связаться с Центром.
— Егорычев! — крикнул майор.
Вошел часовой.
— Вакуленчука быстро ко мне!
— Есть! — Часовой ушел.
— Не вышел на встречу и мой запасной связной, служивший в полиции, — продолжал Афанасьев. — Кстати, вы получили наше предупреждение о гестаповских агентах в отряде?
— Да, спасибо, но еще до вашего сообщения к нам в отряд пришел с повинной полицай Охрим Шмиль. Правда, он ничего не сказал об остальных заброшенных к нам гестапо.
— Темнил?
— Похоже, не знает. Ну, на всякий случай мы ведем наблюдение за всеми пришедшими к нам в отряд. Что-то недоговаривает этот Шмиль, а что — понять не могу.
— Надо бы с ним побеседовать… Может, удастся узнать что-нибудь о моем пропавшем связном.
— А вы его знаете?
— Только словесный портрет.
Входит Вакуленчук.
— Разрешите?
— Да, мичман. Охрима Шмиля ко мне и предупреди Наташу, чтоб готовила рацию, срочно.
— Есть! — ответил мичман, удивленно покосившись на «обер-лейтенанта».
— Он далеко? — опросил Афанасьев.
— Да нет, здесь рядом. — Вакуленчук вышел.
Млынский протянул Афанасьеву телогрейку.
— Возьмите пока…
— Благодарю вас, — сказал Афанасьев. Взял телогрейку, поднялся, услышав, как хлопнула дверь в сенях. — Я оттуда, из-за занавески, погляжу на этого типа.
Едва Афанасьев скрылся за занавеской, как Вакуленчук привел заспанного Охрима.
— Разрешите?
— Расскажите, Шмиль, о всех сотрудниках полиции, которые служат в городе, — сказал майор.
— О тех, которых знаю?
— Ну разумеется.
— Я служил в караульном взводе… Иногда мы обслуживали комендатуру и гестапо.
Млынский. Так, по порядку. О полицаях вашего взвода. Как они выглядят. Поподробнее.
Шмиль. Ну, нас было человек двадцать пять, и…
Из-за занавески неожиданно выходит Афанасьев. Шмиль, мельком взглянув на него, отворачивается.
— Скажите, Шмиль, — спрашивает Афанасьев, — где вы бывали каждый вторник между часом и двумя?
Млынский удивленно посмотрел на Афанасьева. А Шмиль, подумав, спокойно произнес:
— На Центральной улице, в галантерейной лавке, над дверями которой висит подкова.
— Зачем?
— Ко мне должен был подойти человек с вопросом…
— У вас нет зажигалки? — сказал Афанасьев.
— Зажигалки нет, есть спички довоенного производства.
— Ну здравствуй, — улыбнулся в ответ Афанасьев и повернулся к Млынскому. — Вот, товарищ майор, прошу любить и жаловать: мой пропавший связной. Да, не думал я вас здесь встретить…
— Так получилось, — сказал Охрим и добавил, обращаясь к Млынскому: — Простите, что все не мог вам сказать, товарищ майор.
— Понятно, товарищ Шмиль, — кивнул майор и протянул ему руку. — Ну, давайте мозговать, как быть дальше.
Афанасьев. Мне нужно все время быть в городе.
Млынский. Тогда вам потребуется постоянная связь.
Афанасьев. И явка тоже.
— Я просил меня отпустить, — сказал Охрим, — но мне отказали.
Афанасьев. Вам нельзя появляться в городе, не выполнив задания гестапо. Ну, связь мы наладим.
Млынский, помолчав, сказал:
— А что касается явки, то у меня есть на примете один человек в городе — отец Павел. Можно держать связь через него.
Афанасьев, взглянув на майора, усмехнулся.
— Чему вы улыбаетесь, капитан?
— Да так… давно я к этому попу приглядываюсь…
Оба рассмеялись.
Штаб генерала Ермолаева. В кабинете — Ермолаев и член Военного совета фронта Садовников.
— Фашисты заканчивают сосредоточение своих сил, — говорит Ермолаев. — И в ближайшие дни можно ожидать наступления.
— Какие дивизии у них на главном направлении удара? — спрашивает Садовников.
— 2-я, 12-я и танковая «Рейх».
— Это точные сведения?
— Да, получены из разных источников и подтверждены капитаном Афанасьевым.
— Они ничего не сняли для укрепления своих тылов? Вы докладывали, что отряд майора Млынского активна действует на коммуникациях противника.
— Фон Хорн — старая лиса. Он не снял с фронта ни одного солдата.
— Что будем делать, Сергей Павлович?
Ермолаев подходит к большой оперативной карте, занимающей всю стену кабинета. Молча рассматривает ее. К карте подошел и Садовников.
— Они могут прорвать нашу оборону, — замечает Ермолаев. — У нас здесь, — доказывает на карту, — только
три дивизии, измотанные в боях, и по численности фактически полки… и артучилище…
Садовников, не отрывая глаз от карты, спрашивает:
— Что у нас в резерве?
— Две танковые бригады и дивизия Казакова.
— А что если, не дожидаясь наступления противника, опередить его нанесением контрудара… — размышляет Садовников.
— Чем?
— Ввести резервы.
— Ну, если фон Хорн перебросит с другого участка свежие силы, тогда нам будет тяжело.
Садовников смотрит на карту.
— Откуда он может снять свои части?
— Допустим, с левого фланга…
— Это 18-я танковая.
— Совершенно верно.
Немного подумав, Садовников предлагает:
— А что если сосед справа поможет ударить вместе с вами?
— Хорошо бы.
Член Военного совета продолжает рассуждать:
— Значит, мы с вами должны подумать, каким образом мы можем воспрепятствовать переброске частей противника.
Поддерживая эту мысль Садовникова, Ермолаев замечает:
— Это можно было бы сделать, если бы хотя бы на несколько дней вывести из строя узловую станцию, взорвать мост вот на этой дороге. И тогда при теперешних погодных условиях противник был бы лишен возможности маневра.
— Тогда, может быть, подключить авиацию и разбомбить этот узел? — продолжает Садовников.
— Это малоэффективно. У них там сильная противовоздушная оборона. А при такой погоде невозможно прицельное бомбометание.
— А что если… одновременно с авиацией подключить отряд Млынского?.. Летчики начнут, а Млынский закончит, — предлагает Садовников.
— Резонно, резонно! — немного подумав, отвечает Ермолаев. — Но для этого нужно, чтобы удары были нанесены накануне наступления. Надо точно знать час наступления фон Хорна…