Коноводы подвели лошадей. Семиренко и партизаны сели в седла и сразу же приняли лихой вид.

    Млынский крикнул шутливо:

    — С новым пополнением ты теперь не соскучишься!..

    — Хорошее пополнение. — Секретарь улыбнулся Ирине Петровне и за словом в карман не полез: — А лучшую-то у себя оставляешь. До войны к ней в больницу не лечиться, а смотреть на нее ходили… Ну, бывайте здорованьки! Эх!

    Партизаны хлестнули коней и поскакали, только комья снега летели из-под копыт.

    Штурмбанфюрер Занге, в расстегнутом кожаном черном пальто, которое он еще не успел привести в порядок после ночной передряги, вошел в приемную начальника отдела безопасности группы армий. Непрестанно звонили телефоны.

    — Адъютант бригаденфюрера Вольфа! — сказал, сняв трубку одного из трех телефонов, немолодой оберштурм-фюрер, похожий в своих роговых очках скорее на школьного учителя, чем на гестаповца. — Сожалею, но не могу соединить с ним вас, господин комендант…

    Занге решительно направился к дверям кабинета, на ходу отстранив адъютанта, пытавшегося загородить ему дорогу.

    Сквозь двойные двери шум не проникал в кабинет бригаденфюрера Вольфа. Здесь, в полумраке (шторы для затемнения на окнах едва были приподняты), царили совсем иные звуки. Глубоко сидя в кресле и упершись в грудь подбородком, бригаденфюрер слушал фортепьянный концерт. В автоматической радиоле «Филипс» мягко, без шипения крутился большой диск пластинки.

    — Музыка по-прежнему успокаивает нервы? — спросил вместо приветствия Занге.

    — A-а, ты еще жив? — ответил Вольф, взглянув на вошедшего исподлобья, не подняв головы. Вяло шевельнув рукой, он велел адъютанту, стоявшему позади Занге, выйти.

    Пока Занге снимал пальто, Вольф приглушил музыку.

    — С Новым годом! — сказал Занге, глянув на аккуратную елочку, украшенную цветными шарами и свечками. — Как дети и Герта?

    — Спасибо, пока все в порядке. Садись. — Вольф достал из бара, вмонтированного в тумбу стола, бутылку с коньяком и рюмки.

    Занге сел. Разливая коньяк, Вольф на секунду задержал свой взгляд на новеньком рыцарском кресте на шее Занге.

    — Поздравляю, — буркнул Вольф, подняв рюмку.

    — Благодарю, бригаденфюрер. — Занге поправил крест, взял рюмку. — Рад, что будем работать вместе.

    — Я получил шифровку с приказом о помощи тебе и содействии.

    — Мне нужно встретиться с фон Хорном. Ты можешь организовать это быстро?

    — У меня по горло своих забот… — ворчливо ответил Вольф.

    — У тебя неприятности?

    — Ты о чем?

    — Ладно, Вольф. Я ведь прямо оттуда, из этого ада у моста.

    — За два с половиной года мы потеряли здесь тысячи паровозов и десятки тысяч вагонов с техникой и людьми. Так что каша у моста, из которой тебе посчастливилось выбраться, — эпизод, вот и все. А неприятности у меня еще будут: пропал подполковник Фридрих Бютцов с секретными документами, и через час мне предстоит доложить об этом командующему, генералу фон Хорну.

    Документы подполковника Бютцова лежали на дощатом столе перед Млынским. Сам подполковник сидел напротив, напряженно выпрямив спину. Он был трезв и напуган всем случившимся с ним, хотя пытался держаться достойно.

    В лесной сторожке было жарко натоплено. Поленья трещали в печке. Ерофеев молча убирал со стола и сердито сопел, стараясь не смотреть на немца. У окна, привалившись плечом к стене, стоял командир разведки отряда лейтенант Горшков.

    — Вы служите в Берлине? Так, подполковник Бютцов? — спросил по-немецки Млынский, но пленный упрямо молчал, упершись взглядом в тот конец стола, с которого вестовой убирал посуду. — Цель вашей командировки на фронт? — И по-русски Горшкову: — Кормили его?

    — Носили… — ответил Горшков. — А ел или нет…

    — Я бы его накормил, — ворчал Ерофеев, сердито гремя посудой, — свинцовым горохом…

    — Ты печку раскочегарил, искры небось до небес, демаскируют. Иди погляди, — сказал ему Млынский.

    — Ладно, сейчас уйду, — ответил старик.

    Млынский снова обратился к пленному:

    — Вы будете отвечать?

    Немец наконец-то взглянул на майора.

    — Я немецкий офицер, присягал в верности родине и не хочу причинять ей вреда…

    — Черт! — тихо выругался Горшков. — Теперь будем время терять, политграмоте обучать его…

    Немец опасливо на него покосился.

    Млынский продолжал по-немецки:

    — Что ж, подполковник Бютцов, если вы не видите разницы между Германией и фашизмом, которому вы так ревностно служите, вы рискуете разделить его участь…

    В это время в дверях сторожки вместе с клубами морозного пара появился Хват.

    — Разрешите, товарищ майор?

    — Конечно, почему опоздали к ужину?

    — Я с бойцами поем, — ответил Хват и положил перед Млынским листок бумаги. — Вот, подпишите сводку.

    Пока Млынский читал, Горшков наклонился к пленному и сказал по-немецки тихо:

    — У нас мало времени, понял?

    Подписав сводку, Млынский вернул ее Хвату.

    — Передай и проведай Алиева. Я скоро зайду.

    — Есть! — Хват четко повернулся и вышел.

    — Никогда ног не вытрет, длинный черт, — проворчал вестовой.

    — Ерофеич! — сердито сказал майор.

    — Ну иду, иду…

    Пленный посмотрел майору в глаза.

    — Господин майор, если я расскажу все, что знаю, вы сохраните мне жизнь?

    В бетонный бункер бомбоубежища командующего группой армий генерал-полковника фон Хорна глухим ворчанием доносились отголоски того, что происходило там, наверху, где советская авиация бомбила военные объекты города.

    Хотя в бункере, кроме бригаденфюрера Вольфа, не было никого, фон Хорн говорил, понизив голос:

    — Если не найдете живого подполковника Бютцова, значит, он убит и иного сообщения быть не должно. Это вам ясно, Вольф?

    — Так точно, господин командующий.

    — Но о судьбе документов, которые вез фон Бютцов, вы и я должны знать совершенно определенно.

    — Обязан предупредить, господин командующий: у нас имеются данные об утечке информаций непосредственно из вашего штаба.

    — Вольф, это ваша забота…

    Телефонный звонок прервал беседу. Фон Хорн поднял трубку.

    — Отбой воздушной тревоги, господин генерал, — послышался голос адъютанта.

    — Спасибо, Крюгер. — Положив трубку, фон Хорн сказал Вольфу: — Идемте наверх, здесь все-таки душно. Учтите: на поиски документов Бютцова у вас только сутки.

    В приемной командующего адъютант генерала манор Крюгер поднялся из-за стола им навстречу, но, опередив его, к фон Хорну шагнул ожидавший приема Занге.

    — Хайль Гитлер! — гаркнул он, вскинув руку.

    — Хайль, — тихо ответил фон Хори и торопливо прошел мимо Занге.

    Следуя за генералом и Вольфом, адъютант прикрыл за ними дверь кабинета. Он старался не смотреть на штурмбанфюрера Занге, продолжавшего стоять посреди приемной.

    В кабинете фон Хорн зашипел на Вольфа:

    — Я же предупреждал, что не хочу иметь ничего общего с этими мясниками! Это они озлобили против нас население. Зачем вы сводите меня с ним, Вольф?

    — Я позволю себе напомнить ваши слова, господин командующий: «Всякая мягкость есть проявление слабости и чревата опасностью». Люди Занге делают свое дело…

    Фон Хорн тем временем подошел к своему креслу, включил лампу, но света не было. Генерал нажал кнопку вызова адъютанта. Крюгер тотчас же появился.

    — Свет… — указал генерал на лампу. — Немедленно чтобы исправили.

    — Слушаюсь! — Крюгер, щелкнув каблуками, исчез.

    — Да, я говорил и повторяю: партизаны должны безжалостно уничтожаться, — сказал фон Хори.

    — Смерть не страшна им, господин генерал, — устало ответил Вольф. — И они доказали это на деле. Сколько раз мы доносили в Берлин об уничтожении отряда Млынского, а он продолжает действовать, будто издеваясь над нами. Вчерашний разгром у Рындинского моста — его рук дело. Это не просто партизанский отряд, это крупнейшая база русской разведки у нас под сердцем.