— Ну почему же не можем помочь? — с шумом выдохнул извозчик, — Оченно даже сможем. Тем более, если вознаграждение такое… Пятьдесят рублёв, говорите?

— Да, пятьдесят.

— Понятно, — Пётр на минутку задумался, — Хорошо, обеспечим мы вам всё, что надо. Скажите, как Вас найти и прямо же сегодня этот возница к Вам явится собственной персоной.

— Прекрасно, — Шумилин назвал адрес и протянул извозчику свою визитку, — Покажете эту визитку швейцару, он скажет как пройти. Я его предупрежу.

— К какому часу прикажете подойти? — Пётр почтительно рассматривал вычурный герб «Общества поземельного взаимнаго кредита», изображённый на визитке Шумилова.

— Скажем, к десяти вечера, успеете дела свои закончить? (Пётр Никифорович молча кивнул) Ну, вот и давайте тогда в десять.

Соскочив с пролётки, Шумилов на секунду остановился и, обращаясь к извозчику на «ты», внушительно произнёс:

— Только вот что, Пётр Никифорович, сам запомни и брату скажи: упаси вас Бог привести мне «подставного». Я сразу пойму, что это не тот человек. Знаешь такую статью в Уставе уголовного судопроизводства «препятствие правосудию»? Так вот, либо вы по — честному мне поможете, либо полиция применит эту статью к вам обоим.

Было у Шумилова опасение, что артельный старшина, пожелав заработать по — лёгкому 50 рублей, направит к нему совсем не того человека, который в действительности возил неизвестную дамочку по Невскому. Однако, когда вечером 13 сентября на пороге его квартиры появились рослые лопатобородые мужики, Шумилов только крякнул: визитёров оказалось трое. Такого оборота Алексей Иванович никак не ожидал.

Впереди троицы стоял колоритнейший типаж сусанинского типа, в возрасте немного за 50 лет. Открытое широкое лицо, осанистая фигура, достоинство и многозначительность во взгляде… Выпустить бы такого на сцену Мариинки и он сорвал бы апплодисменты одним своим появлением. Хотя он и был одет чисто по — купечески — в драповое пальто, под которым виднелся пикейный жилет, бесформенные мятые штаны, да начищенные сапоги — впечатление былинности его облика это ничуть не умаляло. Несомненно это и был «Сил Никифырыч», вполне соответствовавший обликом своему сермяжному имени — отчеству. Стоявшие позади него двое мужчин были, как говорится, «породой помельче» — с мелкими чертами лица, светло — русыми волосами, давно не знавшими расчёски. Один из них, немного старше другого, лет под 35–40, имел лицо как будто повреждённое оспой. Шумилов затруднился бы сказать, действительно ли это следы страшной болезни или просто следствие какого — то кожного заболевания.

Вся троица стояла на лестничной площадке и не переступала порог квартиры. Госпожа Раухфельд, предупреждённая Шумиловым о возможном появлении важных «деловых гостей», была явно озадачена приходом простолюдинов. Открыв визитёрам входную дверь, она даже не пригласила их войти, что свидетельствовало о крайней степени её растерянности.

— Господин Шумилов..? — осторожно начал стоявший впереди.

— Силантий Никифорович, насколько понимаю? — в свою очередь поинтересовался Шумилов, — Прошу Вас, заходите.

Явившиеся были явно смущены обстановкой богатого жилища, в которой неожиданно для себя оказались, но отступать им было некуда. Разоблачившись до поддёвок и косовороток, они прошли в кабинет Шумилова, где все четверо расселись вокруг стола.

— Господа, сразу к делу, — начал Алексей Иванович, не желая терять времени на лишнюю в данный момент преамбулу, — Меня интересует человек, который управлял экипажем на котором сиденье возницы было оббито серебряным позументом с кистями. У Вас два таких экипажа, что ли?

— Никак нет, Алексей Иванович, — степенно объяснил Силантий, — Экипаж один, возницы два. Один уезжал в деревню, а вместо него ездил другой. Поскольку я не знал, какое число Вас интересует, я привёл обоих.

— Так, — Шумилов запнулся, — Тогда зайдём с другой стороны: у Вас под одним жетоном два человека ездят?

— Никак нет — с, — вежливо отозвался староста, — В этом смысле у нас всё чисто. Просто людей пересаживал по своим… так сказать, причинам. Мы закон не нарушаем — с, господин Шумилов.

— Хорошо. А с паспортами всё у Ваших людей в порядке? У обоих выправлены?

— У обоих паспорта зарегистрированы. Я же говорю, у нас всё чисто, не извольте беспокоиться.

— Ну ладно, тогда скажите мне, кто из Вас работал вечером 27 августа на этом экипаже?

Силантий Никифорович внимательно посмотрел на своих людей, те в свою очередь переглянулись, рябой негромко пробормотал «не — е, не я…». Второй поднял руку точно гимназист за партой:

— Я работал. Как раз накануне вернулся из деревни.

— Как тебя зовут? — поинтересовался Шумилов.

— Андрей Копытов.

— Вот что, Андрей, скажи пожалуйста, ты можешь вспомнить кого и куда вёз, скажем, в шесть часов вечера?

— Да, — уверенно ответил извозчик, — С нижегородского поезда клиент был. Отвёз его в меблирашку на Лиговке, дом 82.

— Хорошо… — Шумилов задумался на секунду; было очевидно, что извозчики, работавшие у главного вокзала столицы, отмеряли время прибытиями и отходами поездов. В принципе, это могло бы здорово помочь в уточнении некоторых деталей и повышало доверие к словам извозчика, — А кого ты повёз через два часа?

— Через два часа — это в восемь, что ли? Без четверти восемь «Екатеринбургский скорый» подходит. С него я взял господина офицера, казачьего есаула.

— А почему ты уверен, что это было именно в тот день? Может, есаул сел к тебе 28 августа? — полюбопытствовал Шумилин.

— Никак нет, — подал голос Силантий Никифорович, — Екатеринбургские скорые по нечётным…

— И потом, — дополнил ответ старосты извозчик, — Это был мой первый рабочий день после возвращения в Питер. Я ж говорю, из деревни вернулся — ездил родителей проведать. Я этот день хорошо запомнил.

— Ладно, дальше пойдём, Андрей. Какой поезд был следующим и кого ты с него взял?

— Следующий — без четверти девять. Но там я никого не взял.

— А кого же и куда ты вёз сразу после девяти часов?

— Барыньку дурную. Но она была не с поезда. Не знаю, откуда она вышла, но не с вокзала точно. Сама ко мне запрыгнула… Хорошо её помню, как на грех в историю из — за неё вляпался.

— Как это? — насторожился Шумилин.

— Ну, я когда ее посадил, подбегает ко мне один из новгородцев — тоже, значит, извозчик, но они по Лиговке возят, Знаменка — не их место. Так вот, подбегает, кнут в руке и глаза такие… бешеные. Зачем, говорит, клиентку мою перебиваешь. Я ему — эка, хватил, охолодись — ка, милОй! у ней на лбу, чай не написано, что она — твой клиент! И вообсче, с какой это стати она твоя, коли здесь наше место! Поцапались, одним словом, — Андрей Копытин очень выразительно воспроизвёл интонацию, с какой отвечал конкуренту и это получилось у него неожиданно комично.

Шумилин не сдержал улыбки:

— Да ты просто артист! Ну, а барынька что?

— А она меня зонтиком в спину тычет — дескать, поехали. Слов же нету, чтобы по — человечески сказать! Ну, я её и повез. Да только с новгородцем тем история не кончилась. Через 2 дня зашел я в чайную позади вокзала, а он там с дружками. В общем, вспомнил он меня, и давай по ушам ездить, учить политесу! Слово за слово, он мне в ухо, а я — то терпеть не стану и — ему в сопатку. У меня это запросто. А там этих братишек новгородских с дюжину, честное слово, еле ноги унёс, — рассказчик повернулся в старосте, — Сил Никифырыч, Вы помните, я ж рассказывал!

— Да, было такое дело, — кратко отозвался староста, — ходил я к их «старшОму» по этому делу…

— А как этого героя звали, не припомнишь?

— Да вроде его дружки Дементием кликали, — не очень уверенно ответил Степан, — Здоровенный такой мужик, рябой, харя круглая, красная, хоть прикуривай!

— Ну — с, вернёмся к нашей барыньке. — решил Шумилин, — А куда ж ты её вёз?

— Она села здеся, ну, то есть, на Знаменской площади, а повёз я её по Невскому, она хотела добраться до театра на Итальянской.