Ольга Николаевна, сев ближе к брату, на всех смотрела с улыбкой женщины, впервые попавшей на корабль. Старший Мурашов был вроде бы одних лет с Виктором и похож на него ростом, фигурой, но только более сдержан, даже суров, глаза то улыбались, добрели, то спокойно, без какого-либо выражения, деловито осматривали обстановку палаты, обоих больных, костыли, пижамы. Его замшевая куртка очень шла к таким же «замшевым» волосам, и любая мелочь одежды подчеркивала в нем городского здоровяка после отпуска. Ольга Николаевна попробовала представить себе старшего матроса в брезентовой робе, в полуболотных сапогах с шипами, работающего всю смену в дождь на скользкой от китового сала палубе, с фленшерным ножом на длинном древке — и не смогла. Никак почему-то не удавалось (легче было, когда Виктор рассказывал) и других увидеть на китобазе под южнополярным небом — и неповоротливого Леню Кранца, и домовитого, хозяйственного на вид Кошелева и Сережку Мурашова, похожего на студента технического вуза.

Легкий шум города, слышный сквозь открытое окно, а не иллюминатор, тоже мешал перенестись в другое время, в иное пространство и услышать сложный, слитный шум за переборкой каюты: гудение судового корпуса, как колокола, от волновых ударов, бульканье воды, стон налетевшего ветра, бормотанье под ногами, под палубой, машин, моторов, удивленный возглас «а-ах» разбивающейся волны…

Пожалуй, только теснота помещения была сейчас подобна тесноте в каюте, хоть располагайся в два яруса. Но скорее всего тесно казалось не потому, что восемь человек, а оттого, что столько «морем рожденных» мужчин никогда еще здесь, на таком пятачке, не собиралось.

Когда Ольга Николаевна об этом подумала, она почувствовала на себе изменившийся, ищущий ее расположения взгляд Олега Николаевича. Больной сколько ни отвечал, ни перебрасывался словами со своими друзьями, не забывал посматривать и на нее, будто собираясь сказать ей что-то веселое. И Ольга Николаевна благодарно обвела взглядом гостей, так преобразивших больного.

Стоило только старшему Мурашову повернуться к Ольге Николаевне:

— Вот, словно опять плывем все вместе… — как Олег Николаевич неожиданно спросил ее:

— Как вы переносите такое количество здоровяков? Наверно, сразу — желание всех выписать? И нас с Беспаловым заодно?

Все охотно засмеялись. Виктор слегка обнял сестру. Медведев и Беспалов сидели в пижамах на стульях. Беспалов, чтобы меньше утомиться, опирался на костыли: он теперь тоже был ходячий, и Медведев недаром говорил «мы с Беспаловым».

Ольга Николаевна даже не запомнила, что ответила. Запомнила только новый взрыв смеха. Остатки скованности исчезли, и Виктор рассказал всем анекдот про Леню Кранца, как тот напугал одну вредную бабу, пригрозив унести у нее ворота. Тогда толстяк сам решился рассказать «ужасную историю». Она приключилась с ним и с Сережкой Мурашовым летом, на берегу Днепра.

— Сидим мы в одиночестве. Приплывают на байдарке две девушки. Сразу почему-то курить захотелось. Сережка пошел к брюкам за папиросами и вдруг подпрыгнул: «Змеи!» Стали мы бегать по берегу с веслами, бить гадов. Девушки лежат-полеживают — и ноль на все внимания. А нам захотелось провести время. Решили напугать их слегка. Подходим вдвоем, и я начинаю: «Здесь много гадюк, вы не боитесь?» — «Да неужели?» — «А вот!» — и Сережка им на весле протягивает. Одна из девушек одним глазком глянула и отвечает: «Я вам сейчас такую живой достану». Мы, конечно, смотрим оторопело. А она подходит к ближайшему дереву, шарит там в дупле палочкой — хвать, несет: уцепила пальцами за головку. «Это уж», — говорит. «Ну, — шепчу я Сережке, — задний ход! Нам здесь делать нечего!» Столкнули мы свою лодку, загребли побыстрее, а вдогонку нам — смех…

— Леня! — весело возмутился Виктор. — Это что за история, позорящая отважных китобоев? Хлопцы, и вам весело? Оля! Сразу же забудь услышанное, умоляю. Медведич, давай договоримся: ты тоже ничего не слышал от своего авиатехника. И вообще, не слушай ты этих героев. Лучше что-нибудь сам нам поведай. Например, куда бы ты хотел поехать, когда тебя выпишут. Мы сегодня такие факиры — все исполнится. Придумай-ка что-нибудь позаковыристей.

— Самое заковыристое для меня теперь, — начал Медведев, — это Антарктика… — Но тут он увидел что-то в физиономиях товарищей. — Я шучу. Серьезным образом перехожу на оседлый образ жизни. Мы с Геной, — он посмотрел на Беспалова, — что-нибудь придумаем.

Все тоже посмотрели на Беспалова. Он сказал:

— У меня в Москве есть комната. Олег там поживет. Я ему говорил: оглядишься, может быть, на столицу поменяешься…

Меняться или не меняться — тут всем захотелось высказаться, но помешал приход капитан-директора флотилии в сопровождении главного врача.

Ольга Николаевна рядом с главным врачом увидела уверенного в себе человека в летней морской форме, сидевшей несколько мешковато на широких плечах, с беглой улыбчивой гримасой на полногубом лице, с маленькими, все замечающими глазами. Он держался очень прямо, и только толстая его шея была так изогнута, как будто он нес на себе невидимое ярмо. Возможно, ярмом для него была необходимость посетить бывшего коллегу по промыслу, в беде которого он был немного виноват, а впрочем, нет, не был — как посмотреть. Ольга Николаевна нашла, что капитан-директор уже тем хорош, что явился в эту палату.

Китобои привстали при его появлении, он кивнул и что-то буркнул. Внезапно обернулся к Ольге Николаевне и при пожатии ее руки на какое-то мгновение отключился от всех.

«О! — сказал его взгляд. — Приятная неожиданность».

Протиснувшись к Олегу Николаевичу, он и ему пожал руку:

— Как здоровье?

Потом спросил главного врача:

— Медведев, кажется, ходит? Его можно спустить на первый этаж, показать машину? Да ты что, — повернулся он к Олегу Николаевичу, — не знаешь? Еще никто не успел сказать? Ну и «оперативность»! Жирком обросли за лето, языками еле двигают. Машину тебе, брат, доставили! Во дворе стоит. Я приказал меня подождать, чтобы вручить по всей форме, от всей флотилии. Им что! — посмотрел он на остальных. — Собрали сумму, и все дела. Это мне пришлось попыхтеть, поклянчить. — Капитан-директор повертел головой и поймал взгляд Ольги Николаевны с видом человека, чьи заботы другим не по плечу. — Да ты не сиди, — склонился он к Олегу Николаевичу. — Не будешь же ты против общего подарка?

Олег Николаевич взялся за костыли. Все стали выходить. Беспалов с любопытством глядел вслед. Потом встал у окна, чтобы видеть двор.

Во дворе всем навстречу сверкнул хромированный металл, мягко, с бликами, засинел корпус. Стекла отразили собравшихся. Это был «Москвич» последней марки, ладный, уютный, приспособленный для ручного управления.

Машина стояла тихая, неподвижная и немного похожая на добродушного приблудного пса, готового услужить неизвестному еще хозяину. Вместо всяких речей хозяину открыли дверцу, он ловко соскользнул с костылей на сиденье машины, успев нажать кнопки на своих крепящих аппаратах, отчего колени согнулись.

— Как вы его сюда доставили? — спросил он.

— Проще простого. Спустили с небес.

— Его можно завести?

— Заводи.

Оп завел мотор и выключил. Взялся за костыли, выбрался из кабины и обошел вокруг «Москвича», благодарно пожимая всем руки.

— Номера еще нет, конечно, — сказал Леня Кранец. — Но ты положись на нас. Два-три дня — и будет полный морской порядок. И с номером, и с прочим.

— Он верно говорит, — подтвердил капитан-директор и повернулся к главному врачу: — Ему не вредно управлять машиной?

— Такой конфеткой? Это подъем тонуса. Это активизация нервных процессов! — с удовольствием глядя на машину и немного краснея, сказал Вялов. — Мы не будем возражать… В гараже, правда, нет места… — Он развел руками.

— Так постоит, — решил капитан-директор.

Вместо Медведева за руль сел Леня Кранец и отвел машину ближе к гаражу, под тополь, как указал Вялов. Все потянулись туда.

Олег Николаевич бодро шел на своих костылях с сосредоточенным видом. Брови его были сведены, отчего лоб казался надвинутым на глаза, верхняя губа важно и в то же время по-детски выступала над нижней. «Прощайте, прощайте, Олег Николаевич, на днях расстанемся», — вновь и вновь думала Ольга Николаевна.