Уже вовсе собрался встать и выглянуть в коридор, как заметил, что другой сосед, теперь уже справа, сонно поднялся с койки и двинулся в коридор.

"Приспичило ему", — в сердцах ругнулся наблюдатель. Занятый переживаниями даже не заметил, как приоткрылась дверь, и в палату проскользнул капитан. Он ловко скинул халат, бесшумно прислонил палку к тумбочке и, умудрившись не скрипнуть ни одной пружиной на растянутом панцире, улегся. Задышал ровно и спокойно, словно давно и крепко спящий. Однако, привыкнув к темноте, Павел сквозь сощуренные веки разглядел, что сосед внимательно следит за входом. И только когда вернулся ночной посетитель небезызвестного заведения, прикрыл глаза.

"Похоже, он просто следил, — сообразил лейтенант. — Но зачем? Или опасается? Но кого?"

Так и не отыскав ответа, задремал. Утренние заботы вытеснили из головы ночные непонятности. Павел, изображая из себя рубаху парня, пикировался с представителями наземных родов войск. Испытывая легкую зависть к элите армии, те не упускали случая подколоть летчика, впрочем, вполне безобидно. Наскоро прошел назначенные процедуры, а к обеду и думать забыл про все.

Новость, которую принес сержант из соседней палаты, ошеломила. В парке обнаружили застреленного офицера. Того самого пехотного лейтенантика, который выходил ночью по нужде. И вроде никакого криминала. Узнав, что его выписывают в сформированную для отправки на передовую дивизию, тот выстрелил себе в голову. Причем, самоубийство было явным. Никто не видел ничего подозрительного, никаких следов. Пистолет в руке офицера был его табельным… Глухой пересказ и обсуждение происшествия быстро оборвались. Сам по себе факт постыдный и глупый мог вызвать усиленный интерес, и никому из выздоравливающих вовсе не хотелось вместо положенного отдыха сидеть в прокуренном кабинете, отвечая на неприятные и скользкие вопросы…

Особисты, конечно, покрутились, но как-то вяло. Словно им было неприятно копаться в этом неприглядном деле.

Павел, которому вдруг стало весьма неуютно, недоумевал: "Неужели сам? Или все же имеется какая-то связь?.." Но, не отыскав ответа, махнул рукой и отложил гадание в сторону.

Случилось это через пару дней.

Плотный обед располагал к дремоте. К тому же, один из соседей, огненно-рыжий молоденький старшина, со смешной фамилией Воронок, смотался в город, и вернулся с бутылкой казенки. — День рождения, мужики… — радостно оповестил Серега окружающих. Правду говорят — как встретишь день рождения, так год и проведешь. Пусть хоть в госпитале, но на своих двоих…

Плеснув в припасенную с обеда тару и выложив на тарелочку ломоть тушенки, офицеры дружно подняли тост за именинника. Естественно, разделенный на семерых бутылек только раздразнил.

Посланный за добавкой новорожденный вернулся ни с чем. — Обед, — развел он руками. Белобрысый капитан, лежащий рядом с Павлом понятливо усмехнулся и вынул на стол пузатенькую бутылочку из-под физраствора.

— Медицинский, — заговорщицки произнес он, — вчера у сестер сменял… — он широко улыбнулся, — пусть именинник будет и сыт, и пьян, и нос в табаке.

Спирт оприходовали на удивление быстро. И в результате вечер завершился крепкими мужскими посиделками. Выручило, что зашумели уже после обхода, когда врачи убыли со службы. А медсестры, для порядка предупредив о необходимости соблюдать тишину, отстали.

Как это и бывает после хорошей выпивки, палата разделилась на несколько компаний. Кто-то негромко выводил песню, другой пытался рассказать свежий анекдот, а третий с пеной у рта доказывал превосходство только что поступившего в войска автомата ППШ над германским МП-40.

Паша, с удивлением заметив, что выпитое подействовало на него, с воодушевлением хлопнул по плечу приятельски улыбающегося ему Николая. Капитан хмыкнул и кивнул на сыплющего терминами пехотного:

— А ты сам автомат в руках-то держал? Или у вас, летных, только пистолетики?

Эта легкая, высказанная с благожелательной интонацией, шпилька внезапно завела лейтенанта. Он приобнял соседа и громким шепотом сообщил тому: — Да нужен мне тот шпалер. Я, можно сказать, тысячу таких в руках держу.

— Так и тысячу? — капитан отмахнулся, разгоняя табачный дым. — Знаю я ваши «ишаки». Пулеметик — тьфу.

Пашу понесло. Он зажмурил глаз и, наведя резкость, выдал: — Какой там «ишак», я ЛаГГ с фронта пригнал. Эк-кссспириминтальный, — с трудом выговорил он слово. — Тсс. С испытаний. Вот это машина. Всем капут. Зверь. ЛаГГ-ЗМ, слышал? Вот то-то, что и нет. И никто не слышал. Я-то уж точно скажу. Никто. Одну машину сдал, а сейчас обратно, новый образец… — он удивленно прислушался к своим словам. Остатки затуманенного рассудка попытались протестовать.

Капитан протянул приятелю наполненный до половины стакан: — Ну, за Сталинских соколов.

— Не выпить под такой тост? — Павел залихватски опрокинул стакан. Горло привычно обожгло.

Он запил огонь водой, отдышался. — Я, понимаешь, сумел… — он уже не совсем понимал, что говорит. — Я машину спас. Посадил, на одно шасси. Ну, конечно, стукнуло, не без этого… А генерал так и сказал: "Ты, лейтенант, герой". Вот, отправили подлечиться… — Пока машину готовят, пусть, — говорят, — как человек, отдохнет, подлечится.

Николай понимающе качнул головой: — А я думаю, что-то летчик на контуженного не похож… — вроде, как между прочим, обмолвился он.

— Тсс, — Павел прижал палец к губам. — Государственная тайна… Никому, — он, удивленно понимая, что не может остановиться, начал рассказ о достоинствах этой новой, только что возникшей в его голове машины. Слушатель кивал, в нужный момент легонько удивлялся, хлопал в восторге по матрасу заправленной кровати, восхищаясь мощью советского оружия, и вообще был свой в доску парень.

— Так значит, скоро в поход… — оборвал Николай беседу, когда Паша начал повторяться. — Ну что ж…

— В далекий край товарищ улетает… — красивым голосом пропел капитан. И продолжил, подхватив с кровати гитару. Провел пальцами по струнам и продолжил куплет. Допел одну песню, начал вторую. Компания окружила запевалу и принялась нестройно подпевать. А Павел дико оглянулся и рухнул на подушку, чудом не снеся затылком спинку кровати. Секунда, и он уже спал.

Пробуждение вышло непростым. Так его не колбасило даже после жидкости от обледенения… Впрочем, и остальные чувствовали себя не лучше. Зеленые лица. Мутные глаза. Одно хорошо. Никто не помнил, чем закончился сабантуй. Потому лежали молча и мужественно пытались перебороть последствия грандиозной пьянки.

Павел мучительно пытался вспомнить, что он вчера говорил, и словно в тумане начали вырисовываться контуры какого-то рассказа. Словно он сам был сторонним слушателем. "Вот это да? — сумел удивиться он. — Герой? Ну, ты дал…"

Однако думать дольше не хватило сил. Кое-как умудрился заснуть. А когда проснулся, день уже клонился к вечеру. Не сумев перебороть последствия возлияния, соседи выклянчили у кастелянши спирта и поправляли здоровье.

— Ого, летчик, вставай, проспишь все, — уже оживший танкист протянул Паше стакан: — На, дерни…

Но тут с кровати поднялся капитан. Он разительно отличался от помятых и всклокоченных соседей по палате.

— Ему не наливай… Парень сказал, ему на свидание вечером. Нельзя…

— Это святое, — согласился чернявый старлей. — Завидую.

Он качнулся и прошел к уже разгорающейся компании.

— Не стоит, Паша, — склонился к нему капитан. — Чую, не стоит.

Павел кивнул и, не имея сил спорить, закрыл глаза. И словно провалился в сон. И поэтому проспал все, что случилось дальше. Упав на "старые дрожжи" спиртное разбудило в собутыльниках неожиданную энергию. Одно неловко сказанное слово вызвало приступ бешеной ярости. Миг, и вот уже вся компания сошлась в нешуточной схватке. Драка была столь скоротечной и стремительной, что вызванный не участвовавшим в опохмелке капитаном дежурный застал только дикую картину. Двое лежали с разбитыми головами. Говорливый старлей корчился на полу с торчащим из живота кухонным ножом, а оставшаяся в живых парочка каталась между кроватей, завывая и рыча вовсе по-звериному. Они уже разодрали друг другу лица и теперь норовили вцепиться зубами в горло. Дежурный замер и, видя, что остановить побоище не в силах, выскочил из палаты. А когда вернулся с подкреплением, застал только трупы.