Поезд жалобно вздохнул, звякнул оставленными на столиках купе чашками с хищными орлами и свастикой на белоснежном фарфоре, блеснул медными поручнями и остановился у перрона вокзала.

Проводник, сноровисто распахнув двери, замер, внимательно следя за выходящими пассажирами. Впрочем, причиной настороженности была вовсе не подозрительность. Решетчатые ступени таили в себе множество опасностей и могли испортить впечатление от комфортабельного путешествия в самый последний момент.

Пассажир первого класса, вышедший из узких дверей вагона, в помощи явно не нуждался.

Щеголевато заломленная фуражка офицера люфтваффе, распахнутый ворот шинели, в котором виднелся элитный орден рыцаря железного креста. Весь вид офицера мог стать прекрасным подтверждением идеи доктора Геббельса о превосходстве арийской расы. Проводник приложил два пальца к козырьку форменной фуражки и пожелал летчику доброго пути.

Офицер мазнул взглядом по служащему железных дорог, небрежно кивнул и двинулся по перрону, ловко оберегая зажатый в руке небольшой саквояж от неповоротливых носильщиков, везущих багаж пассажиров.

Павел незаметно покрутил затянутой галстуком шеей. "Давит сволочь", — хмыкнул он. "Ничего страшного, — отозвался ему в тон Пауль, — потерпишь, хотя гимнастерка, оно, конечно, удобнее. А еще лучше эта, как вы ее называете, — он произнес, чуть коверкая русские звуки: — Telogreika? Так?"

За время недолгого путешествия напарники сумели с грехом пополам притереться и теперь могли существовать довольно мирно. Мало того, и сам Пауль, пользуясь возможностью доступа к сознанию Павла, стал куда лучше разбираться в сути рассуждений и психологии советского летчика.

Единственным уголком Пашиной памяти, куда он не смог проникнуть, стало памятное путешествие в пустую деревню и встреча со странным стариком.

Так и не найдя способа передать в центр информацию о новом назначении, Павел пошел на поводу у второго «я» и провел последний вечер с толком. Однако благоразумие восторжествовало. Со спиртным Говоров уже не перебарщивал. На все расспросы товарищей, значительно косился в угол, где висел большой портрет фюрера, и отвечал уклончиво: "Не важно, где служить Рейху, важно, что я смогу принести пользу моей Родине". Он глубокомысленно замирал, давая понять, что не имеет права делиться служебными тайнами.

Паша, который внимательно следил за тем, что болтает между тостами его двойник, вскоре убедился, что тот вовсе не горит желанием делиться с окружающими своей тайной.

"А и правильно, — подтвердил летчик. — Дурдом — не самое лучшее место для молодого человека".

Путешествие в удобном купе стало для русского летчика истинным откровением. В памяти еще сохранились детали его недавней поездки в тыл, и он вынужденно признал, что сравнение было вовсе не в пользу его отчизны.

"Ничего удивительного, — отмел он мелькнувшие сомнения. — Страна напрягала все силы, чтобы подняться из руин, в окружении капиталистического лагеря…"

"Ерунда, дружище, — влез в мысли Пауль. — Ты и понятия не имеешь, через что пришлось пройти нам после того, как победители выкрутили руки моей родине в Версале.

Нищета, полная, никакой возможности заработать, голод. Мы, немцы, просто умеем терпеть и работать".

"Стоп, — Павел успел сообразить, что если сейчас ввяжется в спор, то добром это может не окончиться. — Не стоит начинать. Бесполезно. Изменить меня тебе не удастся. Как и мне тебя. Останемся при своем".

"Да пожалуйста, — отозвался собеседник. — Пусть так, я без претензий. Тогда не вздыхай".

"Пошли уже, агитатор, — беззлобно усмехнулся Говоров. — Куда дальше?"

"Мое мнение — нужно предъявить документ вон в то окошко, где написано "военная комендатура". А дальше будет видно".

— Вас ожидают, господин обер-лейтенант, — поднял глаза от бумаг сидящий за стойкой унтер. — Прошу зайти в служебное помещение.

"Это нормально?" — поинтересовался Паша у "внутреннего голоса", сидя на удобном сидении легкового автомобиля. За окном мелькали чистые, уютные улочки пригорода Берлина.

"Откуда мне знать, — Пауль отозвался с некоторым сомнением. — Сопровождающий из вспомогательной службы СД, а я, представь, раньше со спецслужбами никаких дел не имел. Но спрашивать как-то не хочется".

Тем временем, машина въехала в огороженный высокой оградой парк. Прошуршала покрышками по очищенным от снега дорожкам и замерла возле добротного двухэтажного здания.

— Прошу вас следовать за мной, — впервые за всю дорогу произнес сопровождающий. — Не волнуйтесь, вам все объяснят, — видимо, от внимательного взгляда не укрылось некоторое сомнение, с которым летчик осмотрел место новой службы.

Дежурный у входа внимательно проверил документы, сверил фото на первой странице с личностью предъявителя и нажал кнопку открывания турникета.

— Прошу в третий кабинет, — он кивнул в сторону.

— Прибыли? Замечательно, — сидящий за казенным столом офицер в серой форме с петлицами охранной службы принял у обер-лейтенанта документы. — Хорошо доехали? — дежурно поинтересовался клерк и, не ожидаясь ответа, продолжил: — Сегодня вам предстоит пройти ряд формальностей, получить новую форму, разместиться в гостинице, а уже завтра к восьми ноль-ноль в штаб. Все понятно?

— Нет, — не выдержал Павел. — Скажите, что за служба мне предстоит? Связана ли она с моей предыдущей?..

— Я не имею полномочий, — отозвался клерк. — Скажу только, что у меня имеется приказ, из которого следует, что вы переведены в распоряжение Главного управления имперской безопасности. Соответственно, вам присвоено звание оберштурмфюрер СС, с постановкой на денежное и вещевое довольствие согласно вашему званию. Это все. Наше подразделение — административно-хозяйственная служба, так что вы сами должны понимать…

— Простите, — произнес Пауль, преодолев сущность русского летчика. — Я еще раз извиняюсь за несдержанность.

"Идиот, — сердито пробормотал он, когда, получив из рук слегка озадаченного унтер-офицера стопку бумаг, вышел в коридор. — Ты должен понять раз и навсегда. Если, конечно, не хочешь вызвать ненужные вопросы, все что ты имеешь право знать, тебе скажут, а если не скажут, значит, не положено. Это порядок. Ну что такого ты узнал, своими вопросами. То, что нас перевели в СД, это понятно и без вопросов, и про центральный аппарат тоже. Неужели ты сам не понял, что мы находимся в службе АХО?"

"Откуда? — Павел виновато пожал плечами. — Не забудь, я все же не истинный ариец".

"Тогда слушайся меня и не обсуждай, — отрезал советчик. — Идем в цейхгауз, переобмундирование — дело нудное. И, главное, муторное. Вообще, думаю, что дел на сегодня у нас — выше головы".

"Да ладно, ладно, понял уже, — согласился с доводами Паша. — Но может, ты, — не удержался он от того, чтобы не подколоть помощника, — не желаете — ли просветить меня о месте новой службы?"

Внутренний диалог продолжался уже в пропитанном запахами новой формы складском помещении.

"Ну, общие сведения, не более, — отозвался немец. — Здесь, конечно, не как у вас, но поверь, к военной и государственной тайне отношение достаточно трепетное. Вот ты сам много знаешь о вашем НКВД? То-то".

"Ну а звания, я ведь совсем ничего не понимаю в этом? — Паша усмехнулся и глянул на неторопливо отбирающего форму, согласно длинному перечню, служащего: — Судя по погонам это…"

"Тебе стоит просто обратиться к моей памяти, — наконец произнес Пауль. — Хотя, этот складской имеет звание роттенфюрер, или оберефрейтор, если перевести на общевоинский лад".

"В СС все не так, как в армии. Здесь нет четкого соответствия войсковым званиям".

"Как это?" — не понял Говоров.