"Ну, это ведь не Вермахт. Звания не командные, а руководящие. Здесь даже обращение к старшим отличается от общепринятых в войсках. Не «герр» а «мейн». Понимаешь? Нет?

"Что, выходит я должен обращаться к старшему по званию, к примеру, мой штурмбанфюрер?"

"Точно, — усмехнулся Пауль. — Но не переживай, тебе, как и мне, некоторые ошибки на первых порах простительны".

"Погоди, — Павел автоматически повертел в руках пару хромовых сапог, выставленных на полку кладовщиком. — А часто бывают такие вот переводы из вермахта или авиации в СС?"

"Паша, давай не будем… Ну, не часто, хотя?.. Хотя, откуда мне это знать? Я что, с ССманами много дел имею? Мы — асы, и будем востребованы при любом режиме. А они…

Но ты, ведь, прости, сам даже простых вещей не знаешь".

"Да, уж, куда нам…" — попытался оскорбиться Павел.

"Ах, так? — не выдержал советчик. — Тогда, ответь мне, друг, кто такая Марика Рокк. Или Зара Линдер, я уж про Макса Шмеллинга не говорю, сам ответь, без моих подсказок".

"Ну, это актрисы, вроде", — мучительно задумался Говоров.

"А Шмелинг, тоже?" — нейтрально поинтересовался Пауль.

"Ага", — повелся на интонацию летчик.

"Вот и не угадал, — отозвался Кранке. — Макс — величайший в мире боксер, выиграл звание чемпиона мира у самого Джо Луиса. А "Лили Марлен" — это как раз песенка той самой Зары".

Разошедшийся Пауль взял несколько нот знакомой Паше мелодии: "А это что?"

"Хм. "Марш энтузиастов" это", — тут же купился Говоров.

"Хорст Вессель это, — парировал немец. — «Деревня». Еще хочешь? Пожалуйста.

"Бычий глаз", что это? Понятно… Отвечу — значок члена партии.

Про "морду Геббельса" вовсе молчу. Ты этот радиоприемник и в глаза не видел.

Но уж вовсе неприлично не знать, что Гитлера, Геринга и Гиммлера принято называть только фюрер, рейхсмаршал и рейхсфюрер. Никаких фамилий".

"Да, кстати, еще нюанс, — припомнил Пауль. — Это здесь, в Рейхе, можно говорить, к примеру «гауптштурмфюрер», а вот на передовой уже будь любезен говорить "герр гауптман".

Достаточно примеров, или еще?" — кое-как сумел остановиться немец.

"Та-ак, — протянул сраженный лавиной деталей, о которых не имел никакого понятия, Павел. — Ну и какое твое мнение? Ты, к слову, сам-то член этой НСД… ну, партии вашей?"

"Мое мнение никого не касается, — попытался выкрутиться собеседник. — Хотя, нет. Но тебе от этого вовсе не легче".

"Подумаешь, секрет? — хмыкнул Говоров. — Все равно узнаю, чего уж тут темнить".

Занятый перепалкой, не заметил, как вещевик набрал целую гору обмундирования.

— Простите, вам следует расписаться здесь, — он ткнул карандашом в строчку. — Я упакую и подготовлю вашу форму. Прикажете выдать денщику?"

— Я только прибыл и еще не стою на довольствии, — Пауль черкнул короткий вензель. — Пусть пока будет здесь, когда обустроюсь, заберу.

— Ничего страшного, — кладовщик уложил бумаги в папку. — Вам достаточно сообщить мне номер вашей комнаты, я прикажу рассыльному отнести.

Говоров сердито поправил фуражку и вышел из пропахшего кожей склада. "А что это за разговоры о денщиках?" — задал он резонный вопрос двойнику.

"Положено, — коротко буркнул Кранке. — Только просьба, не начинай снова. У нас так. Все. Не хочешь, можешь так и сказать, а еще лучше написать на себя заявление в гестапо. Куда быстрее и проще. А нет, будь любезен выполнять".

"Ладно, понял, — летчик повертел головой в поисках указателя. — В предписании написано — строение 2–4, помещение номер сорок. Где это?"

"Ничего сложного. Идем влево, — облегченно ответил Кранке, обрадованный тем, что не пришлось устраивать бесплодную болтовню о прислуге. — Нумерация идет слева направо. Ежели на штабном здании была отметка 2–1, то идти следует туда".

"Ничего не срастается, — Паша и впрямь не пытался постичь чужую логику. Он лишь изумился тем отличиям от простоты, с которой рисовался быт разведчиков в довоенных фильмах. — Ага, попробуй учесть все эти мелочи. Спалиться — пара пустяков".

Отыскав офицерское общежитие, Павел получил у коменданта ключ и, наконец, оказался в небольшой комнате.

"И что теперь? — задал он сам себе вопрос. — Новая служба, новые отношения. Как разобраться во всем этом?"

"Я так понимаю, ты советуешься? — голос Пауля прозвучал в голове с некоторой даже усталостью. — Вижу, тебе крайне не хочется впускать мои знания".

"Пойми, я знаю, что это единственный выход. Стоит позволить твоей сущности проникнуть в мою память, и все станет куда проще".

"Но ведь тогда я потеряю свою индивидуальность".

"Ага, как это у вас, русских. И рыбку съесть, и… — усмехнулся голос. — Поверь, другого варианта нет. Симбиоз неизбежен".

"Кто? — Павел озадаченно прислушался к себе. — Сим… чего?"

"Соединение, иными словами, — пояснил немец. — Да, ты можешь поменяться, и психология, и мировоззрение, и предпочтения. Это реально, но ведь и я, в свою очередь, рискую стать другим. Не тем летчиком, и кавалером рыцарского креста, воспитанном на лозунге "Германия превыше всего", а непонятно кем, получеловеком. Ведь именно так вас, русских, характеризует наша пропаганда".

"Вы — захватчики, оккупанты, враги, — попытался добавить себе уверенности Паша. — Я не имею права на сочувствие к фашистам".

"Снова здорово, — совсем по-русски отреагировал собеседник. — А мне, выходит, доставит удовольствие получить порцию коммунистических лозунгов и призывов. А что касается вражды, тут ты прав. Мы противники. Но кто мог предположить этакое? Легче всего вынуть из кобуры «Вальтер» и прикончить своего врага одним выстрелом".

Бесплодную, граничащую с сумасшествием, перепалку прервал посыльный.

— Ваша форма, господин обер-лейтенант, — с порога доложил солдат, втаскивая в комнату тяжелый сверток.

— Спасибо, солдат, — отозвался Пауль. — Свободен.

"Времени у нас достаточно, однако, решать нужно. Или мы станем одним целым, и мои знания станут и твоими, или завтрашний день принесет нам куда больше сложностей, чем ты думаешь".

"Да, уж", — согласился Говоров, задумчиво глядя на край торчащий из свертка каски.

"Принять мимолетное решение, от которого зависит судьба, нетрудно. Частенько такие события проходят вполне обыденно для самого человека. Поди, отличи судьбоносный поступок от того, который станет одним из многих. А вот каково это, когда точно знаешь, что последствия могут стать вовсе непредсказуемыми", — Павел устало откинулся на спинку жесткого, обитого прохладным дерматином кресла.

"Ну что ж ты так себя рвешь?" — не выдержал вынужденный наблюдатель. Пауль, которому мучения его двойника были видны, как на ладони, отвлекся от разглядывания убогой гравюры, повешенной комендантом для создания хоть минимального уюта в аскетично обставленной комнатке офицерского общежития.

"Прошу, не отвлекай, — отозвался Паша. — Не все так просто". Он уже принял решение: "Что ж, если суждено двойнику стать частью его существа, то какой смысл таиться?"

"Чего он так опасается? Возможно, последствий непредсказуемого эксперимента? А что, разве это столь невероятно? Кто знает, чья сущность возьмет верх? А если вспомнить про полученные Пашей в свое время способности, то риск возрастал неимоверно. Своими, так сказать, руками отдать врагу этакий козырь? Шутка? В то же время он прекрасно понимал непрочность своего положения здесь. Пауль доходчиво все объяснил. Конечно, он ни словом не обмолвился о выводах, но умному достаточно. А ну, как надоест двойнику прозябать на задворках сознания, сгорит Паша, как осенний лист. Вспыхнет и сгорит".