Коб подхватил Алису под руку и начал проталкиваться сквозь толпу.

— Хотелось бы знать, что ты задумал? — Она сопротивлялась. Плоские подошвы туфель скользили по мостовой.

— Веду тебя туда, где мне будет позволено открыть рот.

— А если я не хочу?

Он слегка присел, чтобы их глаза оказались на одном уровне.

— Я думаю, Алиса, нам давно уже надо поговорить. Так дальше продолжаться не может.

Алиса не стала упрямиться, а, пожав плечами, пошла за ним, не обращая внимания на косые взгляды прохожих.

Он вел жену к себе в отель. Свою жену! От этой мысли сердце застучало в таком бешеном ритме, что он невольно подумал о скачущем во весь опор мустанге.

— Лифт здесь. Будем надеяться, что в вестибюле тебя никто не заметит.

— Лучше сюда. — Алиса направилась было к двери с надписью «Лестница».

«Нет, только не это». Коб потянул ее к себе, и в это мгновение острая боль пронзила его. В глазах потемнело, и он отпустил ее руку. Лишь бы Алиса ничего не заметила, но подниматься по лестнице сейчас, когда он целый день провел на ногах и травмированное бедро отзывалось на каждый шаг режущей болью, было бы чистым безумием. Вот когда оправдались бы прогнозы врачей!

— Поедем лифтом, — процедил он сквозь зубы, поворачиваясь к сверкающим серебром дверям.

— Слушаю и повинуюсь, мой повелитель.

Поднимаясь в лифте, они не сказали друг другу ни слова. И когда он достал ключ и открыл дверь — тоже. И когда они вошли в номер. Роскошные апартаменты, но все равно лишь номер в отеле.

Тяжелая дверь закрылась, и автоматический замок приглушенно щелкнул.

Кто-то должен заговорить первым. Коб предоставил это право Алисе.

Она потрогала пульт ТВ, затем большую пепельницу, в которой среди каких-то бумаг лежала злополучная рекламная листовка… Алиса повернулась к высокому окну. Полуденное солнце заливало комнату. Она повертела в руках какую-то декоративную безделушку. Прошлась из угла в угол. Остановилась в ногах огромной кровати и наконец заговорила:

— Коб!

— Что, Алиса?

— А что это за палка?.. Там, у кровати…

Проклятье! Это же надо быть таким идиотом: на какие только ухищрения не пускался, пытаясь скрыть от Алисы свою травму, а потом сам привел ее к неопровержимой улике. Чертова палка!

К счастью, прописанные врачом лекарства он держал в шкафу.

— Какая палка? Ах эта… Да так, на всякий случай… У меня небольшая… царапина после последнего родео. Ничего серьезного.

— Никогда не видела ковбоя, который из-за царапины ходил бы с палкой. — Она сморщила нос.

— А ковбоев, которых уносят на носилках, ты видела?..

Она надула губы. Обиделась, подумал Коб. Не надо давать ей времени для следующего вопроса, решил он и перешел в наступление.

— Но, Алиса, ведь мы здесь не для того, чтобы обсуждать мое здоровье. У нас есть темы поважнее.

— Итак, теперь тебе известно, что наш брак расторгнут не был. — Она избегала смотреть ему в глаза. — Впрочем я и не делала из этого тайны. Просто тебе надо было прочесть хотя бы одно мое письмо. Или по крайней мере позвонить.

Стало быть, он один во всем виноват. Коб тяжело шагнул к постели. Надо сесть. Надо отделить физическую боль от эмоциональных мук и уменьшить ту, которую возможно контролировать. Едва он коснулся упругого матраса, бедро как будто отпустило. Коб с облегчением вздохнул.

— Почему, Коб? — Она повернулась к нему в профиль. — Почему ты не читал мои письма?

Нахмурившись, он задумчиво провел рукой по подбородку и шее. Нащупал знакомую бороздку шрама.

— Скажи правду. — Она повернулась к нему лицом. — Только на этот раз действительно правду. Ты же знаешь, я могу ее принять.

— Итак, ты хочешь услышать правду… — выдавил он наконец. — А правда в том, что я не открывал твои письма, потому что боялся.

— Боялся? Ты?

Он отвел глаза. Медленно снял шляпу и положил на столик рядом с кроватью.

— Ради Бога, чего ты боялся? — Она прокашлялась и поправила воротничок своей черной рубашки. — Получить официальное свидетельство о расторжении брака?

— Нет, я считал бракоразводный процесс уже законченным. — Он подался вперед, судорожно сцепив пальцы.

— Чего же ты тогда боялся?

БОЯЛСЯ… Всякий раз, как она бросала в него это слово, Коб вздрагивал. В памяти всплывал один эпизод из недолгой совместной жизни.

— Алиса, ты помнишь наш последний разговор по телефону? — спросил он сдавленным голосом.

Она вздрогнула от нахлынувших воспоминаний.

— Ты имеешь в виду спор?

— Это был не спор.

— Не… понимаю… — качнула она головой.

Он сел поглубже и вытянул ногу. Кровать заскрипела.

— Что всегда говорил Йип, когда речь заходила о твоем замужестве?

— Люби кого угодно, только не ковбоя? — Она хотя и нахмурилась, но ответила на странный вопрос. Он кивнул, подбадривая. — Выходи замуж за любого, но не за участника родео…

— И Коб Гудэкр подпадает под оба пункта этой заповеди.

— О тебе папа никогда не говорил.

— Ты же знаешь, он бы обязательно сказал, если бы заподозрил, что мы собираемся тайком пожениться. Да, твой отец прекрасно понимал…

— Что он понимал?

— Понимал. Да и я тоже… чувствовал… Сердцем чувствовал. Все время. И наш… спор, Алиса, показал мне, что ты тоже начинаешь понимать, что мужчина вроде меня, и я в особенности, не подходит такой женщине, как ты.

— Коб, это неправда. — Она неуверенно шагнула к нему.

— Это правда. Отрицая ее, ты лишь осложняешь ситуацию. Особенно сейчас, когда я знаю, что мы еще… — его голос дрогнул, — состоим в законном…

— …браке, — машинально закончила она.

— Да, в браке.

В каком-то забытьи она подошла и положила свою левую руку ему на плечо. Коб скосил глаза: кольца на безымянном пальце не было. Он отвел взгляд.

— Поэтому, Коб, ты не читал мои письма? Боялся, что в них будут те же самые несправедливые упреки, как и в том давнишнем споре?

— Они до сих пор не дают мне покоя, словно осколки снаряда, застрявшие в теле. А тут еще твои письма! Письма, в которых написано то, что и так терзает меня каждую ночь…

— А тебе не приходило в голову, что в письмах извинение за злые слова? Что они — попытка примирения?

— Ты хочешь сказать, попытка оттянуть неизбежное?

Она покачала головой.

— Неужели ты не понимаешь, Алиса? Я отправлял письма назад, потому что они принесут еще больше боли, усилят печаль, сделают острее чувство потери.

— Ты не прав, Коб. Если бы ты прочел письма, это было бы лучше для нас обоих. И уж конечно, для Джейси.

— Для Джейси… — Он потер руками лицо. Горько усмехнулся. — Наконец-то у меня есть женщина, которой нужны моя помощь и защита.

Алиса присела на уголок кровати. Коб не шелохнулся. Только дыхание стало громче, тяжелее и быстрее. И глаза… В них появилось знакомое ей выражение жаждущего любви мужчины. Ее мужа. Она очень хорошо помнила и эту неутолимую жажду, и ощущение этого мощного тела. Мышцы на руках такие развитые, что ее пальцы не могли их обхватить и только скользили по вздувающимся буграм. Помнила и щекочущее покалывание его черных волос, и терпкий, мужской запах кожи…

Алиса сидела к нему вполоборота, опершись рукой о матрас. Он не двигался, выжидая, что будет дальше. Если бы она убрала руку и растянулась поперек кровати рядом с ним, он бы не заставил себя ждать. Она видела, сколько голода в его глазах. И почувствовала, как повлажнели у нее ладони.

Он сглотнул, сел поудобнее, не сводя с нее пристального взгляда. Ждал, когда она сделает первый шаг.

Эта мысль искушала ее, опаляя, будто огнем. И хотя понимала разрушительную силу этого искушения, она бы пошла на это. Алиса приложила влажную, холодную ладонь к своему пылающему лбу. Да, пошла бы. Но ей надо думать о малышке. Мысль о ребенке вернула ее к действительности. Ради Джейси она не должна уступать своим капризам и желаниям. Даже поцелуй — это уже слишком много. Любая уступка укрепит веру Коба в его и без того архаические взгляды на отношения между мужчиной и женщиной.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: