Несмотря на чудесное спасение Мишель в конце песни, остальные участники группы считали, что новый текст слишком жесток. Эксл вспоминал: «Слэш и кое-кто еще из группы заявили, что текст слишком жестокий для бедной милой Мишель. „Она взбесится, чувак!" Но это правдивая история. Она описывает ее жизнь. Эта девушка действительно ведет такую сумасшедшую жизнь — употребляет наркотики и все такое, — что не знаешь, протянет ли она следующие три дня… Каждый раз, когда я вижу Мишель живой, я испытываю офигенное облегчение».

Дебаты вокруг текста к «Му Michelle» продолжались еще около трех недель. Наконец Эксл пригласил в студию саму героиню истории. Она пришла, и Эксл прочитал ей текст, а потом сыграл песню. Он пообещал, что не будет включать трек в альбом в таком виде без одобрения Мишель: «И она была просто счастлива,что я не стал рисовать слащавую картинку. Это была настоящая песня, о ней. Ей реально понравилось. Даже ее отцу понравилось!»

«Nightrain»

Вопреки всем рациональным ожиданиям и общим опасениям, Guns N' Roses закончили основные треки для «Appetite for Destruction» достаточно быстро. Для группы песни воплощали лучшее из того, что Дафф позже называл «двумя годами, посвященными музыке». На благоприятный результат повлияло и то, что сессии проходили на студии «Rumbo» в тихом Канога-парке в долине Сан-Фернандо, в часе езды по загруженному шоссе (а там всегда бывали пробки) от соблазнов Голливуда. «Девицы, дилеры и прочие паразиты просто не могли отвлекать их, потому что они записывались в Долине, — объяснял один из друзей группы. — Это было сделано специально, для большей концентрации на записи».

Все были впечатлены усердием Слэша, который полностью сконцентрировался на работе над треками и доведении звучания гитар до совершенства. Слэш добирался до студии сам, поскольку разбил арендованный фургон группы: взятый напрокат «гибсон SG» еле тянул и разжег в Слэше тягу к разрушению. Существовала даже фотография этого фургона на парковке «Take One Studio» в Бербанке — с разбитой электрогитарой, торчащей из лобового стекла. Поэтому большую часть песен Слэш записал на копии «Les Paul», воткнутой в усилитель «Marshall». Он работал во второй половине дня и вечером. После этого приходил Эксл и пел до рассвета, в результате чего Майку Клинку приходилось работать по восемнадцать часов в день.

Слэш мастерски работал в студии, выкладываясь на полную. Казалось, альбом стал для него всем. Позже он описывал песни диска как «историю всего, через что группа прошла в Голливуде с начала восьмидесятых и до того момента, когда была закончена запись». Слэш официально бросил тяжелые наркотики, но он и его змеи (Клайд и Кранстон) часто ночевали у Тодда Крю, который открыто употреблял героин, так что вопрос о наркозависимости Слэша был открыт.

Но его преданность альбому не угасала. Он проявил себя самоотверженным рок-солдатом. «Слэш прирожденный музыкант, — говорил Роберт Джон. — Если на сцене ему становилось плохо, он блевал за усилителями и продолжал играть. Если во время соло ему на джинсы падала сигарета, и все принимались орать: „чувак, ты горишь!", он все равно доигрывал, как бы ему ни было больно».

Слэш внушал людям благоговейный страх. Эксл называл его своим любимым мультипликационным персонажем. Он действительно выглядел чуть ли не мифологическим героем: наполовину человек, наполовину монстр — кентавр рока.

Единственным приглашенным музыкантом на записи основных треков альбома стал Джефф Фенстер — один из юристов группы.

Фенстеру тогда было тридцать три. Он приехал из Нью-Йорка, окончил факультет права Колумбийского университета и получил работу в «Warner Bros.», когда у руля компании стояли Мо Остин и Ленни Уоронкер (сейчас то время считается золотым веком лейбла). Фенстер уже был знаком с Guns, поскольку подрабатывал по ночам диджеем в хипповом клубе «Scream» в центре города, где группа любила тусоваться, чтобы послушать новинки музыки — так называемый индастриал и новые группы вроде Ministry.

«Днем я работал в „Warner Bros.", — вспоминает Джефф, — а в качестве хобби крутил музыку на разных вечеринках в Голливуде и в „Lhasa Club", где играли альтернативные группы вроде Hüsker Dü. Наверное, я встретил Guns в „Scream", рядом с парком Макартура, где начинали Jane's Addiction. Guns N' Roses тоже там играли, и они должны были попасть в сборник групп, выступавших в „Scream", в работе над которым я принимал участие, — „The Scream Compilation". На том сборнике присутствовал первый сингл Jane's Addiction, но Guns подписали контракт с Геффеном, а тот не разрешил взять трек для нашего маленького независимого проекта.

Тогда в Лос-Анджелесе было пять крутых команд: Guns N' Roses, Faster Pussycat L. A. Guns, Poison и Jet Boy. У Poison был контракт с лейблом, но они выглядели скорее клоунами — за исключением того, что всему Голливуду было известно, что Poison заграбастали самых красивых девиц. (Один из их флаеров откровенно говорил: „Дай мне свободу — или в рот".) Но я помню, как одним вечером видел битву групп в „Whisky" — возможно, там присутствовали все пять команд, — и Эксл Роуз казался альфа-самцом на этой сцене. К нему приклеился имидж „плохого парня", но вместе с тем он был чувственным, почти женственным в своих движениях и манере подачи. Он явно представлял лицо лос-анджелесской сцены тех времен. И потом у них был Слэш — безусловный архетип рокера, и к тому же лучший гитарист в городе.

Я работал над контрактом группы, потому что „Warners" помогала Геффену в рамках дистрибьюторского соглашения. Я числился младшим сотрудником „Warners", и когда пришло время заключать контракт с Guns N' Roses, эта работа досталась мне. В контракте не прописывалось ничего особенного — то ли он был на два альбома, то ли на один с возможностью продления, я не помню. Сумма сделки, вместе с авансом группы и бюджетом альбома, составляла пару сотен тысяч долларов.

Должно быть, я связывался с группой через Тома Зутаута и его ассистентку Терезу Энсенат. Каким-то образом парни узнали, что я еще и на гармошке играю, и я стал тусоваться с ними в их доме, где присутствовало все то, о чем ходило столько сплетен: голые девушки, куча героина, громкая музыка, бьющееся стекло, жалобы соседей, копы, которые приезжали, чтобы создать хотя бы видимость порядка. Возможно, мы джемовали во время их репетиции, но в итоге Эксл попросил меня сыграть на гармошке в их песне „Nightrain" на паре концертов. Первый состоялся в „Madam Wong's", потом я вышел с ними на сцену в „Troubadour". После этого они позвали меня сыграть с ними в „Whisky a Go Go".

Так что я поехал в „Whisky". Я жутко нервничал — многим ли юристам доводится поиграть с группой-клиентом? Я поднялся в местную засранную гримерку и нашел там Эксла в компании двух стриптизерш. Он поздоровался со мной и сказал девушкам: „Это наш друг Джефф. Он сегодня будет с нами играть. Я буду вам очень благодарен, если вы отведете его в туалет и поможете ему расслабиться".

Я пошел с этими двумя девушками, и они просто „обслужили" меня — вместе сделав минет. Потом Guns вышли на сцену, и когда началась „Nightrain", они позвали меня, и я сыграл с ними. Аудитория — в основном девчонки — была в восторге. Очуметь можно. Я был старше группы на десять лет, но Guns это только прикалывало — что их юрист способен на такое. Они дали мне сыграть соло на гармошке, как и раньше». Все это было настолько круто, что Джефф Фенстер с трудом мог поверить, что это происходит на самом деле.

Пару недель спустя Эксл позвонил Джеффу и попросил его приехать в студию, чтобы сыграть на гармошке в «Nightrain» для их альбома. Так что как-то вечером после работы Фенстер выехал на шоссе Вентура в сторону Канога-парка и встретился с группой в «Rumbo».

«Там было очень спокойно, — вспоминает Джефф. — „Rumbo" находилась в Долине и представляла собой старую студию, сплошь аналоговую, обитую деревянными панелями. Обстановка там была скорее умиротворяющей, чем декадентской. Они сыграли мне пару песен — думаю, „Welcome to the Jungle" и „Mr. Brownstone" я уже слышал раньше, — и мне ужасно понравилось».