«Очень скоро этот человек станет моим», – пообещал себе Плэгас.

– Дом Палпатинов богат, – продолжил юноша, – хоть и не так, как другие. Но влияние наше на короля и электорат не слишком велико, несмотря на все попытки моего отца захватить первенство среди дворян. Ему недостает деловой хватки, чтобы возвысить наш дом над другими, а еще – ума, чтобы понять, что пришло время пустить в ход наши уникальные ресурсы и стать полноправными членами галактического сообщества. Вместо этого он и его дружки проявляют полную политическую несостоятельность, стремясь запереть нас в клетке собственного прошлого.

– А твоя мать разделяет его взгляды?

Палпатин вымученно усмехнулся:

– Лишь потому, что у нее нет собственных. Она во всем ему покорна – как и мои благонравные братья и сестры, которые ведут себя так, будто я среди них чужак и никогда не оправдаю отцовских ожиданий – в отличие от них самих.

Плэгас молча обдумал его слова.

– И в то же время ты с гордостью носишь родовую фамилию.

Лицо Палпатина смягчилось.

– Одно время я думал взять девичью фамилию матери. Но в конечном итоге решил не отказываться от родовой фамилии. Я отказался от имени, которое мне далипри рождении ^[23]. И не по каким-то заоблачным причинам, как многие могут подумать. Как раз напротив. Уверен, вы как никто другой способны меня понять.

И вот оно опять, подумал Плэгас: обманчивое сладкозвучие голоса; лесть, природный шарм, самоуничижение – словно ложные выпады в фехтовальной дуэли. Стремление казаться простодушным, непритязательным, достойным сочувствия. Юноша не рвется в политику – и в то же время рождендля нее.

Тенебрус с самого начала говорил ему, что Республика – не без помощи ситов – продолжит увязать в коррупции и хаосе и что однажды ей придется положиться на сильного и просвещенного лидера, способного отвратить слабовольные массы от их страстей, зависти и амбиций. Перед лицом общего врага – настоящего или созданного искусственно – они забудут о разногласиях и примут руководство того, кто пообещает им светлое будущее. Способен ли Палпатин с небольшой помощью Плэгаса стать движущей силой подобных перемен?

Он вновь попытался заглянуть в душу юнца, и вновь безуспешно. Психическая стена, которую тот воздвиг, была непроницаемой и лучше любых слов говорила о его поистине редких талантах. Неужели Палпатин смог каким-то образом загнать Силу внутрь себя – точно так же, как и Плэгас в молодости скрывал свое могущество?

– Разумеется, я понимаю, – промолвил он наконец.

– Но… когда вы были молоды, вы подвергали сомнению свои желания, особенно когда они шли вразрез со взглядами окружающих?

В глазах юноши читался вызов, и сит с готовностью принял его:

– Я никогда не задавался вопросами, почему так, а не иначе, и что будет, если я совершу то или это. Я поступал так, как сам считал нужным.

Палпатин откинулся на спинку водительского кресла, как будто тяжелый груз только что упал с его плеч.

– Кто-то должен делать то, на что другие не способны, – заговорщицки добавил Плэгас.

Палпатин молча кивнул.

Плэгасу совсем не нужно было знать историю психических травм, полученных Палпатином в детстве и прививших ему скрытность и хитроумие. Единственный вопрос, который его волновал: «Восприимчив ли этот юноша к Силе?»

* * *

Двумя стандартными днями позже на Маластере – планете с большим разнообразием форм рельефа, занимавшей ключевое положение на Хайдианском торговом пути, – даже оглушительный рев толпы и тошнотворный запах выхлопов гоночных болидов не мог отвлечь Плэгаса от мыслей о Палпатине. «Капиталы Дамаска» обратились с просьбой о встрече к сенатору Паксу Тиму, и глава Протектората гранов предоставил муунам ложи на Мемориальных гонках памяти Фебоса ^[24]. Они прибыли непосредственно с Набу в надежде сразу же перейти к обсуждению деловых вопросов, но мысли гранов, дагов, кси-чаров и едва ли не всех прочих обитателей города Пикселито занимали в эти дни лишь гонки, да ставки на тотализаторе.

– Вы уже выбрали своего фаворита, магистр? – спросил Пакс Тим, когда два болида пронеслись мимо трибуны.

Погруженный в мысли о Набу, Плэгас ответил:

– Полагаю, что да.

Его беседы с Палпатином, казалось, открыли в юноше какой-то эмоциональный шлюз. Не успели мууны улететь с Набу, как отпрыск дворянского рода сразу же вышел на связь с рассказом о свежих планах аристократов касательно их борьбы с Боном Тапало. Плэгас внимательно его выслушал, пусть в рассказе и не было в сущности ничего нового. После того как сведения о махинациях дворян в эпоху конфликта с гунганами просочились в прессу, отец Палпатина стал проводить свои встречи за закрытыми дверями семейного поместья и запретил сыну даже обсуждать с ним предстоящие выборы. Дела Бона Тапало, напротив, пошли в гору после того, как он публично объявил о грядущем соглашении с Межгалактическим банковским кланом. Настойчивость, с которой Палпатин снова и снова связывался с Плэгасом по голопередатчику, говорила о том, что у него сформировалась некоторая привязанность к мууну и он воспринимал его не только как тайного нанимателя, но и как потенциального советчика. В лице Хего Дамаска юноша видел богатство и власть, которых не хватало дому Палпатинов. Ни секунды не сомневаясь в том, что этот молодой человек пригодится ему и после того, как планы «Капиталов Дамаска» относительно Набу осуществятся, Плэгас отнюдь не пытался расхолодить его.

– Почему среди гонщиков совсем нет людей? – спросил он Пакса Тима после долгих раздумий.

Гран небрежно отмахнулся шестипалой рукой:

– Недостаточно талантливы. Сегодня должен выиграть даг за штурвалом синего болида.

Несколько мгновений Плэгас наблюдал за гонкой. На трибунах под ним тысячи дагов, стоя на всех четырех конечностях – либо только на задних, либо только на руках, – ревели от восторга.

Плэгас находил высокую силу тяготения Маластера гнетущей, а самих гранов – и подавно. Тысячелетие назад они прибыли сюда как колонисты и с успехом подчинили себе аборигенов-дагов. Они основали протекторат, который со временем отодвинул на задний план родину гранов – Киньен – и приобрел широкое влияние в Среднем и Внешнем кольцах, став заметным игроком на арене галактического Сената.

Сидевший рядом с Плэгасом Ларш Хилл наклонился к Паксу Тиму и произнес:

– Быть может, увлечь гонками людей сможет Гардулла – на треке, который она возрождает на Татуине.

Тим негодующе гаркнул:

– Так это правда – вы спонсируете хаттшу!

– Это просто бизнес, – отрезал Хилл.

Его слова не смягчили Тима.

– Это и есть цель вашего визита – насыпать соли на еще не зажившие раны?

– Да, – сказал Плэгас без обиняков.

Три глаза-стебелька Тима повернулись к нему.

– Я не…

– Можете не прощать обиды – мы не расстроимся, – перебил его Хилл.

Тим сделал вид, что не понимает, о чем он.

– От кого вы узнали о наших интересах на Набу? – спросил Плэгас.

Гран покосился на сородичей, но те словно язык проглотили.

– От кого? – повторил Плэгас.

Тим издал полный обреченности вздох, промычав:

– На нас вышли представители компании «Подтекст» – вскоре после того, как таинственным образом исчезли несколько видных членов их правления. Тех самых, кого я повстречал в Тайнике, подозреваю.

– Они покинули Тайник в добром здравии, – заверил его Хилл.

Тим кивнул:

– Ну еще бы.

– Что было нужно «Подтексту»? – уточнил Плэгас.

Помешкав, Тим ответил:

– Известить нас о ваших операциях с плазмой.

– В надежде, что вы сможете подорвать наши усилия, предав их огласке? – задал риторический вопрос Хилл.

Гран пренебрежительно хмыкнул:

– Сперва вы заключаете сделку с Гардуллой, чтобы Татуин перешел дорогу Маластеру. Теперь вы хотите заполучить плазму Набу – вопреки вашему же предложению поднять тарифы на экспорт топлива с Маластера. Так почему бы нам не предостеречь ваших противников на Набу – учитывая, что на нашем месте вы поступили бы точно так же?