В комнату вбежали три охранника — крупные мужчины в темной униформе и фуражках, готовые противостоять любой угрожающей их шефу опасности.

— Уберите ее от меня, — приказал Джеймс.

Девушка повернула к ним свое личико-сердечко. Охранники заглянули в мокрые от слез глаза и смущенно потупились. Один из них неловко сказал:

— Вы бы лучше встали, мисс.

Другой подал ей руку.

— Давайте, мисс, помогу вам встать.

— Я не двинусь с места! — упрямо заявила девушка, мотая головой, так что рыжие кудри взлетели, подобно лепесткам на ветру.

— Да не стойте же вы! Поднимите ее! — приказал Джеймс и нагнулся, чтобы оторвать ее руки.

Они оказались меньше, чем он ожидал. Тонкие мягкие пальчики обвились вокруг его ног, как усики виноградной лозы вокруг ствола дерева. В его груди что-то дрогнуло. Обхватив запястья девушки, он выпрямился, поднимая ее. Она подчинилась без борьбы. Ее голова едва достигала плеча Джеймса.

Да девушка ли это — или ребенок, изображающий взрослого? — подумал он, вглядываясь в нее пристальнее. Пять футов и два или три дюйма. Нет, это не ребенок, а маленькая девушка едва за двадцать, в потрепанных джинсах и дешевой синей хлопчатобумажной маечке, обтягивающей маленькие груди и тонкую талию. И при этом есть в ней поразительная и необъяснимая женственность.

— Ваша мать жива, мистер Ормонд, — мягко сказала она. — Она старая, больная, одинокая женщина. Она была бы так счастлива увидеть вас! Она одна-одинешенька на свете, и вы ей очень нужны.

— Вы хотите сказать, ей нужны деньги, — возразил он с циничной улыбкой.

Время от времени он задавался вопросом, наступит ли день, когда мать найдет его и попросит денег; и всякий раз не мог решить, даст ли. При разводе ей была назначена весьма солидная сумма, как сказал отец, и она не могла рассчитывать ни на что большее. Но еще отец сказал, что мать всегда была экстравагантна и наверняка рано или поздно, спустив все, вернется за новыми деньгами.

Пейшенс Кирби прикусила губу.

— Да, она не богата, это правда. На самом деле у нее нет ничего, кроме пенсии по старости. Уплатив за жилье, она остается почти ни с чем. Но я даю ей трехразовое питание.

— Вы даете ей трехразовое питание? — резко перебил он.

— Она живет у меня.

Господи, уж не ее ли это дочь? Только этого не хватало. Неужели это его сводная сестра, дочь неизвестного мужчины, с которым мать сбежала двадцать пять лет назад? Он вглядывался в девичье лицо в поисках какого-то сходства, но не мог найти ничего. Девушка не походила ни на его мать, ни на кого-либо из семьи.

— Я держу маленькую гостиницу, что-то вроде пансиона, — сказала Пейшенс Кирби. — Местная социальная служба направляет ко мне стариков, нуждающихся в дешевом жилье. Так я познакомилась с вашей матерью — она пришла три месяца назад. Она так слаба. Ей будет только шестьдесят на следующей неделе, но выглядит она гораздо старше — у нее была такая тяжелая жизнь. Она жила за границей, во Франции и Италии, пела в гостиницах и барах. Зарабатывала очень мало, едва хватало на пропитание. Я думала, что у нее нет совсем никого, но однажды она рассказала мне о вас, сказала, что не видела вас с тех пор, как вам было десять лет. Она думает о вас все время. Вся ее комната оклеена вашими фотографиями и вырезками из газет, где говорится о вас. Она отдала бы все на свете, чтобы хоть раз повидаться с вами. Кроме вас, у нее никого не осталось, а она больна; доктор говорит, что жить ей осталось не больше двух лет.

Джеймс был взбешен тем, что все это говорится при посторонних: три охранника, мисс Ропер и придурковатая помощница стояли на другом конце комнаты и слушали с явным сочувствием, переводя глаза с взволнованного лица девушки на его, холодное и неподвижное. Выражение лиц говорило, что они осуждают его жестокосердие.

— Моя мать сбежала с мужчиной двадцать пять лет назад, — сурово произнес он, — не думая ни обо мне, ни об отце. Теперь слишком поздно возвращаться и просить помощи, но, если вы оставите свое имя и адрес, я устрою для нее какую-нибудь пенсию.

— Ей нужно не это! — воскликнула Пейшенс Кирби. — Она хочет увидеть вас.

— Но я не хочу ее видеть! А сейчас я очень занят. У меня назначен деловой ленч, и я должен идти.

— Я не уйду, пока вы не пообещаете приехать и увидеться с ней хоть раз!

Стиснув зубы, Джеймс процедил охранникам:

— Уберете вы ее когда-нибудь или нет?

Те шагнули вперед.

— Пожалуйста, пойдемте, мисс.

Она уселась в кресло Джеймса, воинственно сверкая карими глазами в обрамлении спутанных рыжих кудрей, и вцепилась в подлокотники.

— Я не двинусь с места!

— Возьмите ее и унесите! — прорычал Джеймс. — Или вы больше не хотите работать у меня?

Подстегнутая его угрозой троица неохотно подхватила Пейшенс Кирби и, несмотря на ее сопротивление, понесла к двери.

— Как можно быть таким бессердечным? Что бы она ни сделала в прошлом, она — ваша мать!

— Ей следовало вспомнить об этом много лет назад. А вам я не советую возвращаться. В следующий раз вы вылетите в окно! — крикнул он вслед, сам пораженный такой вспышкой.

Он не любил терять контроль над собой — во всем виновата Пейшенс Кирби, это она вывела его из равновесия. Но она зря старалась. Все, что она сказала о матери, будет забыто. Нельзя перечеркнуть целую жизнь, попросив прощения через двадцать пять лет. Второй раз Пейшенс Кирби сюда не проникнет. Он позаботится. Он надеялся никогда больше не встречаться с этой девушкой.

Вскоре он вышел из кабинета и велел мисс Ропер выяснить, каким образом Пейшенс Кирби попала на его этаж, и пресечь возможность подобных инцидентов в будущем.

— Она не должна была пройти дальше вахтера у входа, не то что до лифта. Проверьте, кто работал сегодня утром и какой охранник дежурил у лифта. Эта девушка могла оказаться террористкой или грабительницей. Похоже, наша охрана распустилась. Я намерен провести завтра учебную тревогу. Посмотрим, насколько они бдительны!

— Да, сэр. — Голос звучал очень кротко, но Джеймс хорошо знал свою секретаршу: она редко называла его «сэр», и это всегда означало скрытую ярость или по меньшей мере сильное недовольство. Мисс Ропер была зла на него, она не одобряла то, как он обошелся с Пейшенс Кирби. Она не понимала его чувств, потому что мать не бросала ее в десятилетнем возрасте.

— И нечего на меня так смотреть! — Он повернулся и пошел к лифту, чувствуя себя несправедливо обиженным.

Днем его всегда возил личный шофер, Барни Кинг, так что Джеймсу не приходилось искать место для парковки. Барни отвозил его, куда нужно, а потом возвращался на Риджентс-парк, обедал со своей женой Энид на кухне и приезжал за хозяином по телефонному звонку.

Он уже должен был ждать в машине, Барни всегда был пунктуален. На Барни можно положиться, он не станет заниматься критиканством. Только женщины считают себя обладательницами богоданного права судить всех и вся. Мужчины гораздо разумнее и терпимее.

Джеймс не пользовался общим лифтом; у него был отдельный скоростной, доставлявший его сразу на подземную автостоянку без остановок на других семнадцати этажах здания. Его отец установил этот лифт, чтобы избежать нежелательных встреч.

Ступив на вымощенный мрамором пол нижнего этажа, Джеймс задержался, чтобы оглядеться на случай, если Пейшенс Кирби прячется где-нибудь поблизости. Девушки не было видно. Он оглядел толпу служащих, выходящих из лифтов и устремляющихся к вертящимся дверям на оживленную городскую улицу. Пейшенс среди них не было.

Хорошенькое имечко для такой сорвиголовы![2] Должно быть, увидев этого рыжика, родители предугадали будущий темперамент. Не иначе как имя было их шуткой.

Проходя по фойе, Джеймс, как обычно, наслаждался его оформлением. Это ему принадлежала идея светлой стеклянной стены, мраморного пола и одетых в стекло эскалаторов, оплетенных виноградными лозами среди фикусов, уже вымахавших до тропической высоты.