ГЛАВА 3

Услышав стук, он быстро откинулся на спинку стула, его щёки запылали, как будто он был пойман за чем-то неправильным. Рафаэль вошёл в комнату.

— Билал сказал мне, что ты хочешь меня видеть, — сказал он, осматривая сцену перед собой.

— Я хочу, чтобы ты исцелил эту девушку, — ответил Малачи.

Взгляд Рафаэля скользнул по телу девушки, задержавшись на отметинах на её ключице и шее.

— Она фактически мертва.

Что-то сжалось внутри Малачи.

— Я знаю. Ты можешь спасти её?

Рафаэль издал тихий смешок.

— Ты уверен, что именно это я и буду делать?

Я никогда ни в чём не был так уверен.

— Я хочу допросить её.

— Очень хорошо.

Рафаэль опустился на колени рядом с ней. Он протянул свои бледные пальцы к пуговицам её рубашке и начал расстёгивать их, снимая окровавленную одежду и открывая ужасные синяки на рёбрах. Малачи чуть не задохнулся, когда Рафаэль осторожно снял с девушки рубашку, позволив ему увидеть покрытую пятнами, искалеченную кожу и бесформенное, впалое, но распухшее пятно на её боку, где Амид либо приложился коленом, либо ударил так сильно, что деформировал грудную клетку. Малачи закрыл глаза и склонил голову, заставляя себя оставаться абсолютно неподвижным. Сейчас от этого зависела жизнь Амида.

— Ты действительно хочешь остаться, Малачи?

Он не ответил. Он не хотел объяснять Рафаэлю, что если бы его здесь не было, то он был бы где-то ещё... убивая кого-то. Он знал, что Рафаэль был глазами и ушами Судьи, и полагал, это не приведёт ни к чему хорошему.

Стараясь не смотреть на девушку на койке, Малачи отступил назад и опустился на стул в углу комнаты. Он смотрел, как одежда девушки превратилась в грязную кучу тряпья на полу, слушая мелодичное пение Рафаэля, наполнявшее комнату. Он позволил пению поглотить его ярость, вытягивая её из него, как яд, которым она была. За последние несколько лет стало немного легче. Он уже давно не был поглощён своим гневом. В основном на смену гневу пришло смирение, принятие своей роли. Принятие этого приговора.

Принятие ошеломляющего одиночества, которое пришло вместе с этим.

Одиночество было самым тяжёлым. Долгие годы он лежал в своей койке по ночам, слушая Такеши и Анну через стену, которая отделяла его жилище от комнаты капитана. Он был счастлив за Такеши, потому что этот человек страстно желал Анну больше десяти лет, прежде чем она перестала колотить его достаточно долго, чтобы заметить это. А Анна... ей нужен был Такеши. Он каким-то способом достучался до неё, и Малачи не понимал как, но если честно, его это не очень интересовало. Он заботился об Анне, но не так. Он восхищался её остротой; она превратилась в невероятно жестокого воина за эти годы, но она была такой жёсткой, такой острой... за исключением тех моментов, когда она смотрела на Такеши. Только когда она смотрела на него, она становилась иной. Ему было легко находиться рядом с ними, потому что он дорожил ими и хотел, чтобы они испытывали радость, которую нашли друг в друге. И конечно это не означало, что было легко бодрствовать, слыша, сколько удовольствия они нашли друг в друге.

Но когда Такеши умер, стало ещё хуже. Потому что тогда он лежал без сна и слушал, как Анна рыдает в одиночестве в постели Такеши. От её криков у него так сильно болело в груди, что он, в конце концов, переехал на другую сторону участка, просто чтобы уйти от неё. Он не мог пережить её одиночества и горя, навалившихся поверх его чувств. Теперь они впали в обыденный профессионализм, никогда не откровенничая друг с другом, никогда не переходя черту дружбы. Он не мог потерять и её, и подозревал, что она чувствует то же самое, хотя и знал, что они никогда об этом не заговорят.

Он никогда не просил у неё большего, но иногда ему хотелось... Малачи провёл рукой по лицу. Он не имел права ничего желать.

— Я закончил, — тихо сказал Рафаэль. — Она поспит и будет как новенькая.

Малачи поднял голову, и у него перехватило дыхание. Здоровый цвет вернулся к коже девушки, не пепельный, а карамельный; не ушибленная, а гладкая и неповреждённая кожа. Её полные губы были слегка приоткрыты. Её грудь поднималась и опускалась с каждым вздохом... её грудь... Малачи с трудом сглотнул и наклонился, натягивая простыню от талии до плеч.

Рафаэль усмехнулся.

— Как благородно с твоей стороны. Кстати, я кое-что принёс от Билала. Он хотел, чтобы ты это увидел.

Малачи оторвал взгляд от девушки, внезапно осознав, насколько прерывистым стало его дыхание.

— Что?

Рафаэль протянул ему нож.

— Этим ножом она ранила Амида, когда тот пытался её арестовать.

Малачи взял клинок у Рафаэля и повертел его в ладони. Это был один из их охотничьих ножей, которые каждый из них носил в ножнах на щиколотке. Он осмотрел рукоять. На его основании была вырезана замысловатая буква "Д".

— Он Джасима?

Нож принадлежал Джасиму. Он был уверен в этом, и не должен был формулировать это как вопрос. Но... Джасим был Стражем Врат. Он был поставлен у Врат города, где сопровождал все души внутрь и не давал никому попытаться сбежать. Малачи посмотрел на Рафаэля, который наблюдал за ним с весёлым выражением лица.

— Джасим объяснился?

Рафаэль кивнул.

— Я безусловно спросил. Джасим жив и здоров. Хотя он немного смущён тем, что кто-то смог украсть его нож так, что он даже этого не заметил.

— Как она... он покидал свой пост сегодня?

Рафаэль покачал головой.

— И утром нож был с ним?

Рафаэль улыбнулся.

— Да.

— Должно быть, она украла его по дороге в город, — Малачи недоверчиво покачал головой. — Ты когда-нибудь сталкивался с чем-то подобном?

Улыбка Рафаэля становилась шире, озаряя его лицо, становясь такой яркой, что Малачи пришлось отвести взгляд.

— Насколько я знаю, такое случилось впервые.

— Она очень выносливая. Ты видел, что она сделала с Амидом?

— Я только что из его жилища. За сегодняшний день мне пришлось дважды его лечить.

Малачи вернул нож Рафаэлю.

— Отдай нож Джасиму. И скажи ему, чтобы был внимательнее.

Рафаэль взял нож.

— Что-нибудь ещё?

Малачи снова уставился на девушку.

— Нет, это всё, спасибо, — пробормотал он.

Он едва уловил звук захлопнувшейся двери, когда Рафаэль вышел. Он медленно опустился на пол рядом с койкой, достаточно близко, чтобы почувствовать запах морского бриза, исходивший от кожи девушки: свежий, яркий аромат, который проникал в него и опустошал его, оставляя его голодным. Такого голода он не чувствовал уже долгое время. От неё пахло жизнью. Но не в хорошем, мягком смысле. Эта девушка заставила его подумать об океане, который может подняться и разрушить его своими волнами, который может затянуть его и утопить, если он не будет осторожен.

Ему следует быть осторожным.

Очень, очень осторожным.

Малачи поднялся и расстегнул жилет. Он снял кожаные наручи с предплечий и ножные латы с голеней. Он снял всё оружие с пояса, оставив себе только нож в ножнах у поясницы, который при необходимости можно было быстро выхватить, но до которого было нелегко дотянуться другим. Он подошёл к двери и позвал одного из Стражей, чтобы тот отнёс доспехи в его комнату.

— А ещё принеси мне комплект одежды, — распорядился он. — Большого размера, чтобы был как раз на взрослого мужчину. И когда ты вернёшься, я хочу, чтобы ты запер эту дверь снаружи и не открывал её, пока не услышишь, как я постучу дважды.

Страж кивнул и заковылял по коридору. Малачи закрыл дверь и несколько минут простоял, положив ладонь на дверной косяк, размышляя, не сошёл ли он с ума. Он повернулся лицом к койке и прислонился спиной к массивной деревянной двери.

— Она всего лишь какая-то девчонка, — прошептал он себе под нос.

Конечно, это была одной из его проблем. Она была девушкой. Не самая красивая, которую он когда-либо видел, но было в ней что-то такое, что заставляло его смотреть на неё часами. Что-то таинственное и вызывающее. Что-то нерушимое и дерзкое. В изгибе её рта, в наклоне челюсти, в контурах её конечностей, когда она тихо шевелилась во сне. Когда она это сделала, его внимание привлекла тёмная отметина на её предплечье. Он поднял её руку и увидел татуировку лица другой девушки. Может быть, сестра? Нет. Окраска была совсем другой. Возможно, друг или любовница. Или цель, намеченная жертва. То, что на её коже нарисовано такое лицо, должно означать, что этот человек, так или иначе, много для неё значит. Блондинка на тату показалась Малачи смутно знакомой, хотя он не мог припомнить, чтобы когда-нибудь видел её. Он положил руку девушки рядом с собой, жалея, что не может игнорировать тепло её кожи, мягкое ощущение её под своими пальцами. Она напряглась под его хваткой и слабо отстранилась, всхлипывая и беспокойно ёрзая. Он посмотрел ей в лицо; глаза её были закрыты, но выражение лица напряжённое, пронизанное страхом. Он отпустил её, и она снова расслабилась, став спокойной и свободной.

Даже глубоко спящая, кажущаяся беспомощной, она... не была такой. Это обещание всё ещё было там... обещание войны. Она будет защищаться. Её будет нелегко запугать. Он снова вернулся к своему стулу в углу, желая отойти от неё подальше. Он упёрся локтями в колени и глубоко вздохнул, всё ещё чувствуя витающий в воздухе её запах.

Глядя на неё, он не мог не думать о лесе, о том страстном желании, которое охватывало его каждый раз, когда он поднимался на крышу, о парящем чувстве, когда он представлял себя летящим над этой стеной, над деревьями, свободным. И вот он здесь, тот же самый рывок в сердце, то же самое ощущение в животе. Но, как и лес, эта девушка была недосягаема. Он мог наблюдать издалека, но не мог дотянуться до него... или до неё. К своему ужасу, он понял, что хочет этого.

Он зарычал и опустил голову.

— Она твой враг, пока не докажет обратное. Она для тебя всего лишь пленница. Та, у кого может быть информация.

Но когда он снова поднял голову, чтобы посмотреть на неё, то понял. Что бы ни случилось сейчас, кем бы она ни оказалась, внутри него что-то изменилось. Он чувствовал это в неуверенном ритме своего сердца, в незнакомом жаре в крови, в резком напряжении мышц, в странном беспорядке своих обычно упорядоченных мыслей.