Когда ялик с Джоном плавно скатился по ту сторону водяного бугра, его уже ждали…

По краю угрюмой заводи, напоминающей взятый в камень бассейн со стертыми ступенями, неподвижным полукругом стояли люди — в касках, черной форме и в отливающих антрацитом сапогах. На плечах у них виднелись белые ромбы, короткие плотные руки лежали на вороненых стволах. Вокруг толпился странно черный тропический лес, перевитый белыми лианами. А на вершине гнущегося, будто резинового, тонкого дерева болтался на веревке человек в лохмотьях, вновь до боли напомнивший Джима из тридцать пятого батальона.

Ялик обреченно несло к ступеням.

Неожиданно, услышав позади какой-то скрип, точно раздирали большой лист картона, Джон обернулся. По склону нового водяного бугра, резко шурша, скользила лодка с вооруженными людьми. Это была погоня — те трое вояк в хаки, окаменев, смотрели вперед. Из-под конуса шляпы у баса виднелся краешек зеленого бинта. Джон машинально отметил, какая, однако, крепкая голова, и уже в следующий миг резко повернул свой ялик назад, яростно оттолкнувшись шестом.

На мгновение обе лодки — странно: одна поднималась, другая спускалась — разминулись на склоне, и ялик Джона швырнуло обратно в канал.

Не оглядываясь и опять на миг ощутив покалывание паутины, оставив неизвестно где за спиной обе группы врагов, как пауков в банке, во все лопатки работая шестом, он пронесся по каналу. Затем по протоке. Вылетел на реку, слева за кустами мелькнула труба баржи, и рванул вниз по течению.

Он не останавливался до тех пор, пока не показался глинистый обрыв с темным входом пещеры.

Туча пегих стервятников поднялась с того, кем был когда-то Джим, если это действительно был он. Джон, оскальзываясь, вскарабкался по откосу, протиснулся в проход, извиваясь, пополз — здесь по всем направлениям шли узкие тоннели, не замеченные ранее, — и, к счастью, безошибочно проник в знакомый проем колодца, по пути вновь словно прорвавшись сквозь завесу ледяных игл. Схватился за веревку и вскоре очутился наверху.

На камнях остался натек воска — свеча давно сгорела… Здесь, в Португалии, было раннее-прераннее утро. Сквозь пустые окна просачивались с моря клочья зябкого тумана.

Джон не успокоился до тех пор, пока при помощи найденной ржавой кирки и бревна, как рычага, не обрушил ближнюю шаткую стену форта, тонны камней, на чертов колодец.

Не успела рассеяться пыль, как из нее, вполне по-человечески чихая и отплевываясь, выступили португальские полицейские в белых от известки мундирах. Вконец обессиленный Джон даже не успел воспользоваться никаким подземным ходом. Его схватили, надели наручники: «Глухонемым прикидываешься?!»

От судьбы не уйдешь.

Кто навел? Как нашли? Где узнали? Приходится только гадать. В тот же день и отправили самолетом в Штаты. Там встречала другая полиция — своя, военная.

— Как веревочке ни виться… — ухмылялись они с видом здоровяков, никогда не нюхавших пороху.

Дальше еще меньше веселого. В военной тюрьме он узнал, что его приятеля Джима все-таки поймали во вьетнамских джунглях и устроили суд Линча.

Только уход американцев из Вьетнама наконец-то выпустил Джона на волю…

— Слушай, — осторожно сказал я замолчавшему моряку, — а тебе все это… не померещилось? Жить в таком напряжении, все время думать, что вдруг тебя схватят, тут любой бы, знаешь ли…

— А это мне тоже померещилось! — взревел Джон, прямо в баре стаскивая с себя рубаху и поворачиваясь ко мне спиной.

Плечи и поясница были покрыты прерывистыми, давно зажившими рубцами.

— Думаешь, в тюрьме влупили? Уж я-то свою шкуру вдоль и поперек знаю, — прорычал он. — Это меня проклятая троица на той барже отделала!

Тут мне крыть было нечем. И я почтительно промолчал.

Эх жаль, не мог я махнуть туда, на мыс Рока, на денек-другой! Уж я… И те тонны камней поверх колодца не остановили бы.

Джона в тот старинный форт теперь и коврижками не заманишь. И чем больше об этом думаю, тем лучше его понимаю. Одно обидно, почему со мной ничего такого сверхвероятного не случается?

Конечно, и у меня бывали случаи. Я тоже кое-что порассказал коллеге водолазу… Не ударил в грязь лицом перед американцем.

Испания… Я так много слышал о ней: Дон Жуан, коррида, Колумб, Магеллан, Гойя, Дон Кихот, Панчо Вилья или, кажется, Панчо Санса, Кармен-сюита, испанский сапог… Всего не перечислишь!

Поэтому я с особым трепетом ступил на землю, воспетую Сервантесом, когда наш «Богатырь» швартовался в порту Валенсии, третьего по величине города в Испании после Мадрида и Барселоны. В Валенсии живет около миллиона человек, как утверждают местные жители. Значит, смело убавляй тысяч двести — и не ошибешься. Старинный город, его основали римляне еще до новой эры. Есть что посмотреть.

Мы с Нестерчуком решили походить по Валенсии вдвоем, не любим гулять толпой. Когда нас выпустили на экскурсию (тем временем «Богатырь» запасался пресной водой), я и боцман сперва зашли в морвокзал, ничего особенного: темные стекла, самооткрывающиеся двери с фотоэлементами, как в аэропорту Шереметьево-2, и купили карту города. Теперь не заблудимся.

Мы отправились пешком к центральной улице Гран-Виа.

Ну, припортовые районы везде на один лад. Двух-трех-этажные домишки, трамвайные пути, непременные индийские, польские и китайские лавочки, разные кафешки и шнек-бары, цементная пыль да обрывки бумаги на мостовой. Минут тридцать чапали мы по жаре до реки Турий, за которой и начинается центр. Судя по расстоянию между берегами, Турия бывает серьезной рекой, а сейчас по ее широкому руслу, буйно заросшему сухой травой, медленно петлял узкий, в один прыжок, зеленый ручей.

Возле моста, рядом с заброшенным, ободранным домом мы присели отдохнуть на скамейку. Внезапно, словно нас ждали, из пустых оконных проемов полезли какие-то оборванцы. Поначалу я их принял за бродяг или безработных. Но нет, женщины были одеты живописней, а мужчины выглядели гораздо небритей, чем обычный испанский люд.

— Цыгане! — толкнул меня в бок боцман.

Так и есть. Я и сам наконец понял, увидев среди них темнолицую старуху в яркой шали, браслетах и серьгах величиной с трамвайное кольцо.

Старуха, сразу выбрав меня, предложила погадать. Грамотная такая оказалась, английский лучше меня знает. Боцман про усталость забыл, тянет прочь, а я думаю: да пусть пофантазирует. Хоть что-нибудь на мне заработает, не обедняю.

Ну, она придирчиво приценивалась к линиям судьбы и жизни на моей ладони, пока я не посеребрил ручку пятью песетами (по-нашему копеек шестьдесят). И старуха мгновенно мне нагадала: со мной, мол, обязательно произойдет чудесный случай. И не когда-то вообще в необозримом будущем, как предсказывают наши цыганки у московского Киевского вокзала, а непременно сегодня! Но какое именно чудо, цыганка и сама не знает. Я вежливо посмеялся — монеты остались, само собой, у нее, — и мы с боцманом отправились дальше.

А цыгане, все, кроме старухи, почему-то за нами двинулись. Мы сначала решили, им тоже в город. Но они не отстают, идут кучно, человек десять, следом, куда бы мы ни сворачивали. А сами на меня все поглядывают и шепчутся.

Тогда я остановился и строго сказал, что в попутчиках не нуждаюсь. Они извиняются, говорят, что поодаль будут идти. Настолько в свою непогрешимую старуху верят: хотят самолично убедиться, какое чудо меня ожидает. Она-де ни разу не ошибалась, и я могу нисколько не сомневаться — такое произойдет, ахну!

Я им шутливо заметил, что до двенадцати ночи, когда по-научному закончится сегодняшний день, еще долго. Зачем зря время терять? А они в ответ: пусть я за них не беспокоюсь. Уж очень хочется взглянуть, что же именно со мной случится. И снова заверяют: их старая цыганка никогда не врет!

Вот, думаю, связался с легковерной публикой. Теперь гуляй со свитой, как цыганский барон.

Однако вскоре мы про них забыли. Глядели на витрины, фотографировались, пили ледяной сок… Я не переставал поражаться Валенсии. Буквально после каждого квартала из высоких, до десяти этажей, домов — уютная круглая площадь со сквериком. Трепещущие платаны, хлопающие пальмы, шуршащие цветами магнолии…