– Не желаете ли, Андрей, поделиться своими впечатлениями? – поинтересовался Роберт Карлович после того как мы уединились в моем номере и удобно расположились в креслах инопланетного вида подле стола с подсвеченной снизу стеклянной крышкой.

– Всенепременнейше поделюсь, – я попытался поддержать куртуазный тон, но не выдержал и сорвался, – неужели вы с Петровым, а теперь и я, будем принимать участие в этом китче? Это же надо придумать – пригласить на главную роль это чудовище Хоева! Предполагаю, что за его гонорар можно было бы взять и Брюса Виллиса!

– Успокойтесь, Андрей. Нам необходимо привлечь как можно больше зрителей, а у Хоева своя очень обширная аудитория. Давайте поговорим о другом. Я внимательно изучил ваш отчет – как вы полагаете, где вам, точнее, вашей копии, удалось побывать?

Я стал рассказывать, что сначала воспринял это как путешествие во времени, но теперь начал сомневаться – не может реальное далекое прошлое настолько совпадать с книжным, а затем добавил свое предположение о намеренной фальсификации со стороны неизвестных лиц, не упоминая о своих подозрениях относительно Петрова.

– Я тоже не думаю, что это настоящее прошлое, но с идеей о фальсификации не согласен.

– Так что же это было?

– Похоже, что это некий мир, сформированный нашим представлением об истории.

– Чьим это – «нашим»? Есть вы, есть я, есть люди, не слышавшие про Артура, а есть серьезные специалисты, изучающие ту эпоху.

– «Нашим» – значит неким осредненным общественным мнением.

– То есть, если общественное мнение изменится, это повлечет изменение того мира?

– В определенном смысле, да, – подтвердил Роберт Карлович, – но я предполагаю, что ситуация на деле более сложная. Тот мир не является ни первичным, ни вторичным по отношению к нашему, и он точно так же, с помощью своего общественного мнения воздействует на нас, как мы на них.

– Не понимаю, как они могут воздействовать на нас – на свое будущее, пускай искаженное, не имея о будущем связного представления?

– На нас воздействует не только та эпоха, где вы побывали. У них тоже есть свое будущее, для которого наше настоящее является их воображаемым прошлым. Думаю, вы скоро свыкнитесь с этой мыслью.

Отлично сказано, но совсем непонятно. Закурив, я поднялся и начал расхаживать по комнате. Похоже, мне предъявили очередную модель истинного устройства мира. Когда пару лет назад наставник познакомил меня с секвенциями, я был преизрядно шокирован, но на удивление быстро смирился с тем, что причинно-следственные связи, к которым все так привыкли, являются лишь частным проявлением более сложных законов. Неужели он прав, и через некоторое время я буду относиться к факту существования другого мира, формирующего наш собственный, так же привычно, как сейчас отношусь к секвенциям? Внезапно мне пришла в голову мысль:

– А откуда вы это знаете? У вас есть какие-то материалы или свидетельства, подтверждающие ваше предположение?

– У вас они тоже есть, Андрей. Просто ранее вы их не замечали.

Я закурил еще одну сигарету. Заниматься прямо сейчас поисками известных мне свидетельств я был не в состоянии, поэтому просто попросил:

– Расскажите мне то, чего я не знаю.

– У меня самого только предположения, – отрицательно покачал головой наставник, – но вполне определенно можно сказать, что существует по меньшей мере два способа перемещаться между этими мирами с помощью секвенций. Первым из них вы уже один раз воспользовались. Этого рецепта я не знал еще два дня назад, но твердо был уверен в его существовании. Условно я называю это «секвенция демона». Теперь, благодаря вам, мы знаем ее рецепт.

– Я назвал ее «секвенция Артура», – поделился я, – а почему – демона?

– Мне кажется, что многократно описанные вызовы всякого рода нечистой силы, это и есть наша секвенция. Вы же наверняка читали и про джиннов, и про Мефистофеля.

– Значит ли это, что я, точнее, моя копия, в том мире обладает какими-то особыми умениями в стиле джиннов? Ну, там, построить дворец, разрушить город и так далее?

– Полагаю, что да, но как это делать, не имею представления – это предстоит выяснить вам. А что до предположительных особенностей этой секвенции, согласно многочисленным свидетельствам, демон в чужом мире не может задержаться надолго. Кстати, это подтверждается вашим небольшим опытом.

– А какой второй путь перемещения между мирами?

– Я предполагаю, что существует некая «секвенция героя». Герой приходит в чужой мир в нужный момент, вершит всякого рода благие дела и остается там навсегда. Точнее, вплоть до своей кончины. Примеры привести?

– Да нет, пожалуй, не нужно. Интересно, а какой рецепт секвенции героя?

– Не знаю, – задумчиво произнес Роберт Карлович, – подозреваю, что это нечто похожее на секвенцию демона, точнее, на секвенцию Артура, – и иронически посмотрел на меня.

– А вы бы пошли на это? Согласились, чтобы ваша копия оказалась в неизвестном мире и никогда к вам не вернулась? Ведь это, по существу, будете вы сам. Во всяком случае, копия будет ощущать себя вами.

– Я бы хорошо подумал, – осторожно ответил Роберт Карлович, – а вот Ричард просто мечтает о таком приключении.

– Не понимаю, почему вы часто называете Петрова Ричардом?

– Так сложилось, – непонятно ответил наставник и поднялся с кресла. – Я, пожалуй, уже буду уходить. Вот возьмите, там – тетраэдры, – и протянул мне небольшую кожаную сумку, напоминающую пухлый чехол для ноутбука. – Если помните, вам предстоит ими воспользоваться через четыре дня.

– Постойте, еще два вопроса. Почему через четыре дня, а не через десять? Кто будет поджигать золото? И где сейчас Петров? – добавил я, вспомнив, что ожидал встретиться здесь со своим другом.

– Отвечаю по порядку, – похоже, наставник не заметил, что вопросов не два, а три, – дней четыре потому, что там время движется в два раза быстрее. С белой пирамидкой и золотом будете работать сами – всё в этой сумке,  а где находится сейчас Петров, я не знаю.

– Нет, подождите, не уходите. Чем мне сейчас следует заняться? Писать сценарий про Артура?

– Почему про Артура? – удивился Роберт Карлович.

Я рассказал о своих встречах с коллегами по сериалу. Наставник был явно удивлен. Он присел обратно в кресло и задумался.

– Давайте кофе попьем, – предложил я и, не дожидаясь ответа, поднял телефонную трубку – мне очень не хотелось расставаться.

Прошло около получаса. Мы уже успели опустошить большой кофейник, а Роберт Карлович продолжал о чём-то молча размышлять. Наконец он пришел к какому-то решению и бодро произнес:

– Конечно, Андрей. Пишите об Артуре.

– А что писать-то? Чей заказ выполнять? Все ведь разного хотят!

– Андрей, вы ведь крупный литератор с мировой известностью, – улыбнулся Роберт Карлович, – придумайте что-нибудь. И еще, я бы вам не советовал читать Беливука. Вы ведь его еще не читали?

– Не читал, – признался я. – Три раза принимался, но всё как-то не складывалось. А почему не советуете – вам тоже не нравится?

– Нет, отчего же, очень нравится. Но вам его лучше не читать. Скажем так: чтобы сохранить оригинальность стиля.

Из принципа прочитаю, пообещал я себе, а мой гость тем временем, попросил рассказать про живую паутину, покрывающую весь мир и помогающую перенестись в другой мир.

Я рассказал всё, что вспомнил и изложил свою новую теорию, которая пришла мне в голову лишь совсем недавно, несмотря на свою очевидность. На мой взгляд, эта идея была куда правдоподобнее, чем те, что я успел высказать Петрову. В самом деле – почему, когда я рассказывал про этот элемент Петрову, первыми же ассоциациями были сеть и паутина? Что носит такое название и покрывает всю планету? – ну, конечно же, интернет. Пока интернет представлял собой сотню компьютеров, связанных проводами, это была просто компьютерная сеть, подчиняющаяся известным законам. А теперь, когда число пользователей интернета перевалило за два с половиной миллиарда (эти сведения я почерпнул всё из того же интернета), мировая паутина приобрела новое качество и по числу внутренних связей превзошла человеческий мозг. Почувствовав заинтересованность собеседника, я вкратце изложил содержание нескольких книжек легкого жанра, в которых излагались сходные идеи, и добавил пару своих собственных соображений. К концу выступления я уверился, что разгадал тайну загадочной мировой паутины, поэтому сдержанная реакция Роберта Карловича меня неприятно удивила – он сказал, что всякая идея имеет право на существование, и принялся собираться.