— Хорошо, — сказала я, быстро облизнула пересохшие губы и зажмурилась, дрожа от страха и ожидая жестокого и резкого поцелуя, — слишком уж взбудоражен был герцог. Однако жестокости не последовало. Сперва он поцеловал меня в шею — так трепетно и нежно, едва касаясь кожи и тяжело дыша, что ноги подкосились, и стон невольно вырвался из моих губ. И был тут же пойман губами Сиэля, такими мягкими и горячими, словно у него был жар. Углубив поцелуй, дракон тяжело задышал, а потом быстро отстранился, сделав шаг назад, я же интуитивно подалась вперед.

— Какая ненасытная! — поддел меня Сиэль, на что я насупилась и буркнула:

— Вовсе нет!

Я хотела начать препираться, доказать, что это он не прав, но вдруг заметила остолбеневшего Баяна за спиной у герцога. Пони стоял неподвижно, словно застыл, и смотрел на меня, не мигая широко распахнутыми глазами. Его уши были повернуты вперед, словно он внимательно слушает, а рот раскрыт от удивления так сильно, что на пол потихоньку капали слюни. Но, надо отдать ему должное, Баян быстро пришел в себя, встрепенулся и в своей излюбленной манере пробасил:

— Я тут спасать ее несусь со всех ног, а она целуется? — Всхрапнул, мотнул головой и добавил: — И вино все без меня выпили. Возмутительно!

Повернувшись, герцог окинул взглядом пони и потребовал:

— А ну, брысь на конюшни, тут животным не место!

Баян же, оскорбленный до глубины души, всхлипнул и быстренько метнулся ко мне, потерся розовым носом о мою ладонь и ответил:

— А я и не животное! Я — фамильяр, между прочим. К вашему сведению, нам положено быть рядом с хозяевами круглосуточно, иначе наши фамильярские связи ослабевают и истлевают, и сами мы кирдык.

— Что за чепуха?! — возмутился герцог. — Какой еще пони-фамильяр?!

Я тоже хотела возмутиться: ведь кусочек души человека не так-то просто приживить коту или собаке, и уж куда сложнее — всем более крупным. Но вовремя заметила, как Баян мне подмигнул, и промолчала, кивнув.

— Экспериментальной породы! — гордо задрал голову пони, а потом он посмотрел на меня: — И вообще, нам пора отдохнуть после обеда.

— Ну что за несправедливость, как можно?! — искренне возмущался Баян, развалившись на пушистой шкуре возле моей постели, на которой как раз лежала я, удобно устроившись на животе и подложив ладони под подбородок. А пони все сокрушался. — Я тоже хочу свою собственную кровать! Фамильяр я или где?

— Ты — фамильяр понарошку, — улыбнувшись ответила другу. — И свою постель я тебе не отдам, нет! Так и знай, на конюшни отправлю.

Баян отвечать мне не стал. Он изобразил оскорбленную невинность, обиженно фыркнул и повернулся ко мне хвостом. Вот же артист! Однако, выдержав картинную паузу, Баян снова заговорил:

— Может, сделаем набег на кухню, а? — И посмотрел на меня трепетным взглядомсовершенно милого и доброго существа.

— Ну уж нет! Ты сам выпроводил Франшузу, а она несла подносы с ужином, между прочим! — возмутилась я, на что пони обреченно вздохнул и поник, словно глубоко раскаивается. А потом заговорил таким бедным и несчастным голосом, будто его били, мучили, истязали:

— Ты не понимаешь! Я, как увидел ее, сразу обомлел. Она меня в дом пускать не хотела, представляешь? Как какую-то скотину подзаборную! Я же думал, тебя тут убивают, а она: «Ждите на конюшне, у меня инструкции». Вот я и погорячился слегка.

В ответ я вздохнула и зажмурилась.

Его «слегка» — это мягко сказано. По факту, стоило управляющей открыть двери и войти, как Баян издал пронзительный крик и одарил ее мощным пинком обеих задних ног сразу. Понятное дело, Франшуза вывалилась в коридор, а мой ужин на нее. Еще рычащие угрозы Баяна, раздавшиеся сразу после нападения… В общем, метаморф, ворча себе под нос, быстренько унес ноги. И ужин больше не принес, вот мы и сидели голодные и холодные.

— Иди пощипли травку, если так голоден. В конце-то концов, ты же конь! — не выдержала я тихого и непрекращающегося завывания под кроватью.

— Травка — это запас на голодное время, — опротестовал мое предложение Баян и обреченно вздохнул.

Так мы и провели вечер — оба жутко голодные, но слишком упрямые, чтобы сдаться или уступить. Я ведь требовала извинений перед Франшузой: она же не виновата, что герцог запретил пускать животных в дом. К тому же, мы ведь не знаем, какая из личин метаморфа была виновницей.

Как следствие, я полночи ворочалась и не могла заснуть, а когда все же засыпала, во сне мне являлись вяленые колбаски и паштет, а еще ватрушки и булочки с корицей. Во время очередного пробуждения я подавилась волосами и едва не получила от этого сердечный приступ: как оказалось, Баян каким-то образом пробрался на широкую постель и заснул с самого края, не разбудив при этом меня. Я прогнала незваного гостя, ворчащего о жестокости и моем маленьком черном сердце.

В результате всех распрей выспаться мне не удалось. Утро вообще не заладилось. Начнем с того, что я проснулась уже сердитая, и все вокруг меня бесило: и новомодные жалюзи, и чересчур пушистый ковер под ногами, и даже собственное отражение. Градус злости накалился еще больше, когда я заметила очередные отвоеванные татуировкой участки спины, которые при этом еще жутко чесались. А еще безумно хотелось есть, просто неимоверно.

Наскоро умывшись и приведя себя в порядок, выдрав при этом от злости приличный клок волос, я оделась и собиралась уже наведаться на кухню, чтобы пополнить свои запасы стратегически важными составляющими. Однако меня опередили. Едва я открыла дверь и подняла ногу, желая переступить порог, как нос к носу столкнулась с заикающейся Франшузой: это герцог пригласил меня позавтракать вместе с ним. Уже злило. Баян, конечно же, увязался следом, чем заставил меня начать дыхательную гимнастику прямо на ходу. Бесило все.

Проходя мимо метаморфа, пони угрожающе клацнул челюстями, а потом как ни в чем не бывало припустил за мной. Я едва не рассмеялась от комичности происходящего, и моя злость немного сбавила обороты. Я глубоко вдохнула-выдохнула, досчитала до десяти и с застывшей улыбкой пошла навстречу судьбе. И не важно, что при этом у меня нервно подергивалось веко, все равно я старалась мыслить позитивно.

В столовой все уже было готово, разнообразие блюд ничуть не уступало вчерашнему обеду, а Сиэль вел себя подозрительно тихо. Лишь вежливо поздоровался, помог придвинуть стул, а потом безмолвно приступил к еде. Мы оба — я и фамильяр — тоже вот-вот собирались приступить к трапезе: я — за столом с Сиэлем, а пони, с обиженным видом, — в уголочке, из предоставленного ведра, как вдруг где-то во дворе раздался протяжный рев, словно с кого-то живьем кожу сдирают.

— Бабуля, — невесело известил герцог и тяжело вздохнул.

Нужно было ни на что не обращать внимания, спокойно поесть, но нет, любопытство пересилило. Я подскочила к окну и от удивления разинула рот: ровнехонько над ближайшей пологой крышей, выпуская клубы пара и издавая страдальческие хрипы от невозможности развернуться, парил здоровенный синий дракон. Его морда и передние лапы с крыльями были усыпаны яркими голубыми шипами, на спине приторочено изящное бирюзовое седло, а хвост беспокойно метался из стороны в сторону. Видимо, дракон волновался. К слову, в сверкающем драгоценными камнями седле, словно самая настоящая воительница, гордо расправив плечи, сидела женщина. Она что-то вкрадчиво говорила парящей рептилии, отчего последняя как-то обреченно закатывала глаза и нервно подергивала хвостом. В какой-то момент дракон сердито выдохнул серое облачко дыма и дернул хвостом чуть более резко, не рассчитал своих габаритов и обрушил смотровую башню справа.

— Дядя Бенджен! — послышался у меня за спиной усталый голос. Я вздрогнула от неожиданности, на что герцог обнял меня за плечи, чтобы успокоить. — Ба всегда любила эффектные появления.

Внимательно присмотревшись к всаднице, я заметила развевающиеся серебристые волосы.