Ремарк отчетливо напоминал попика: средних лет, невысокий, плотненький, благообразно-круглолицый и с кучерявой бородкой. Мастерство в монологическом жанре и нескрываемая к нему любовь, опять же; вальяжная участливость, маслянистость какая-то в интонациях и жестикуляции. Даже пар изо рта он выдувал на редкость уютно.

— …Вот это как раз время — между мировыми войнами, — этот недолгий и очень нездоровый период в истории Германии, сами знаете чем завершившийся… То, что тогда происходило с нацией, обычно трактуют в социологическом ключе, бесплодно барахтаясь в идиотически-плоских политических идеологемах: как будто хоть что-то хоть где-то хоть когда-то в истории делалось на самом деле исходя из идеологем — даже если выносили их на знамя!.. При чем тут социология — достаточно посмотреть то кино, что снимали в тогдашней Германии, чтобы сразу понять — ничем другим это все кончиться не могло! Вы видели немецкие фильмы десятых-двадцатых годов прошлого века? То, из чего вырос знаменитый, превознесенный немецкий киноэкспрессионизм — и сами его шедевры?.. Очень зря… Хотя, может быть, и слава богу… В большом количестве это для душевного здоровья не то что опасно — смертельно… — Что-то новое появилось в Ремарковом голосе: восторженность. — Все химеры, все бесы германской подкорки, лишь почуяв возможность обрести реальность движущегося изображения, просто-таки ринулись в пред- и послереволюционное их кино! Страшная сказка — безусловно, главенствующий жанр, а колдун, призрак, чудовище — главные герои немецкого кинематографа десятых-двадцатых, недаром прозванных временами «демонического экрана». И что характерно — не было в истории немецкого кино другого столь же востребованного и прославленного периода, никогда больше на немцев не будут равняться режиссеры всего мира…

Нет, все-таки Ремарк, зачитывая свою лекцию, не столько собой любовался (как мне поначалу показалось) — сколько тем, о чем говорил. Когда он принимался за алхимию, химер подкорки и демонический экран — какое-то почти детское восхищение прорывалось из-под барственных Ремарковых манер: захлебывающийся азарт пацана, описывающего одноклассникам виденный накануне душераздирающий ужастик.

— …Нет, фантастику синематограф любил всегда, и вовсе не только немецкий — он едва ли не с нее начался: недаром Жорж Мельес, создатель игрового кино, человек, впервые использовавший спецэффекты, основоположник из основоположников, прославился такими фильмами, как «Путешествие на Луну» и «Проделки дьявола». Но француз Мельес показывал веселые фокусы — ужас и сумасшествие заразили кино в Германии. Все неслучайно — кто призывал немецких режиссеров «превращать фильмы в амальгаму реального и фантастического»? Параноик-милитарист Герман Хефкер, пропагандист Первой мировой! С кем престранный режиссер Рейнгард Пауль Вегенер еще в 1913-м — через год после основания «Германенорден» — делал свой первый фильм, знаменитого «Пражского студента» (на классическую демонологическую тему двойничества)? Со сценаристом Гансом Хайнцем Эверсом, что в 1933-м будет писать для нацистов сценарий о Хорсте Весселе!..

Громадный, обросший лесами купол Троицкого собора нависал в темноте, подернутый метелью. На углу Измайловского мы повернули и пошли по левой его стороне в направлении Обводного. Мелкая крупа мельтешила в оранжевом свете встречных фар.

— …1915-й — его же, Вегенера, знаменитый «Голем»! О чем бы вы думали?.. К слову: те, кто считал Гитлера медиумом «Высших Неизвестных», вырвавшимся из-под их власти, уподобляли его именно вышедшему из-под контроля голему… 1916-й — шестичасовой «Гомункулус» Отто Рипперта. Где гомункул, искусственный — как и голем! — человек в исполнении датчанина Олафа Фенса, повторяет карьеру Гитлера практически буквально. Становится диктатором огромной страны, правит ею с невиданной жестокостью и в конце концов развязывает мировую войну… Что это — случайность? Ясновидение?..

Чем Марков Альсан Рэмович занимается «по жизни», я так толком и не понял. Точнее — чем зарабатывает. По словам Виталя и Кости, еще недавно он «рулил» в местном микроскопическом антикоммерческом издательстве (практически из него одного и состоявшем) под пышным латинским названием «Venus Victrix», печатавшем пару раз в год радикальных западных культурологов, психоделическую поэзию, герметические трактаты XVII века, биографию Сергея Курехина или, скажем, «эсэмно»-сектантскую порнографию времен русского декаданса от какого-нибудь Пимена Карпова; с произвольной периодичностью (по мере нахождения бабок) издавал тонкие журнальцы под названиями вроде «Китеж» и «Денница» с нечитабельными эссе о киберпанковской философии или теории консервативной революции; обильно писал сам — в Сеть и в малотиражную радикальную периодику; против него даже завели в свое время дело по статье 280-й, часть 2-я (публичные призывы к экстремистской деятельности в СМИ)… а еще вроде он был известен и уважаем даже во вполне цивильных кругах как крайне эрудированный питерский краевед.

— …Совершенно невозможно с точки зрения практической логики объяснить количество в сюжетах тогдашнего немецкого кино прозрачных метафор и прямых аналогий с нацистской практикой, что обретет реальность лишь десять с лишним лет спустя. Словно киношники все знают заранее — и словно все время затыкают друг другу рот! Помните эту историю с «Доктором Калигари»?

— Н-напомните… — озабоченно хмурюсь.

— Тысяча девятьсот девятнадцатый, легендарный «Кабинет доктора Калигари», который потом назовут геномом всех киноужастиков. Сценарий пишет чех Ганс Яновиц, выросший в Праге — обратите внимание, постоянно эта Прага, насквозь мистический город, город Рудольфа Второго, Тихо Браге и рабби Лева!.. — и в 1913-м, по его собственным словам, странным образом ставший в Гамбурге свидетелем «чудовищного сексуального преступления в парке Хольстенвалля» (так же — Хольстенваллем — называется в сценарии вымышленный город, где происходит действие), вместе с Карлом Майером, сыном полубезумца и самоубийцы, неоднократно подвергавшимся психиатрическому освидетельствованию. Режиссером студия «Декла» приглашает Роберта Вине — тоже сына сошедшего с ума актера! Декорации, написанные тремя художниками-экспрессионистами, Германом Вармом, Вальтером Реригом и Вальтером Рейманом, специальное упоминание о которых войдет потом во все киносправочники (почти все тогдашние немецкие картины, кстати, на сто процентов делались в павильонах), извращают перспективу, дико искажают формы и пропорции ландшафтов, домов, интерьеров: косые трубы, окна без единого прямого угла, нарисованные противоестественные тени — галлюциноз, неэвклидово сновидение…

Ремарк перешел почти на шепот под впечатлением от собственных слов. Все-таки он был потешный хомяк. Таинственно блестел на меня глазами из-под очков, потом словно встряхивался и брал профессорский тон:

— …Так вот, сценарий Яновица и Майера был хоррорной, но прямой метафорой — хочется сказать, нацизма… преступной власти, подчиняющей себе чужую волю, — некий фокусник доктор Калигари, он же директор психолечебницы, посылает подвластную ему сомнамбулу по имени Чезаре убивать неугодных. И что делает Вине? Слегка перерабатывает — точнее, дописывает сценарий, обрамляя историю Яновица и Майера (к возмущению последних) первым и последним эпизодами, из которых выясняется, что история эта — бред пациента психушки! То есть меняет ее смысл на полностью противоположный. И из фильма, предостерегающего от доверия власти (психиатру), «Калигари» превращается в прямой призыв ей доверять!.. Но уже на явной и густой мистике замешано все, что происходило с самым, вероятно, знаменитым немецким кинокошмаром. Я имею в виду, сами понимаете, «Носферату»…

Мы свернули налево, в полудохлый скверик, где вокруг скамейки кучковались и даже, кажется, мужественно разливали (на морозе) бомжи, перешли какую-то улицу — Ремарк толкнул дверь кабака с бодрящим названием «Перед боем» и крупным уведомлением в витрине о том, что сюда могут не пустить без объяснения причин. Нас, впрочем, пустили; Рэмыч стянул с носа мгновенно запотевшие очки — но лекция таки прервалась (как водится, на самом важном — видимо — месте): в пивнухе этой за двумя составленными вместе столиками дули разливное «Невское» с десяток молодых людей, знавших, оказывается, Ремарка и принявшихся с ним здороваться. Ребятам было плюс-минус по двадцать и вид они имели вполне себе районный — Рэмыч в их компании смотрелся бредово, — хотя я сразу понял, что он тут не просто свой человек, а большой авторитет. И только тогда я вспомнил (все-таки слушал я это уже сильно датый), как то ли Виталь, то ли Костя рассказывали: Марков возглавляет и духовно-идеологически окормляет некую молодежную компанию: не то незарегистрированную партейку, не то пародийное тайное общество, не то ролевой клуб. Они там проходят полушутейную инициацию, в дни солнцеворотов-солнцестояний выезжают на природу, жгут костры и устраивают псевдоязыческие радения… Похоже, что эту его паству я сейчас и наблюдал.