– Очень даже понимаю,– улыбнулась президент.– Ты молода, красива, все еще впереди и любовь, и карьера …

– Да и вы тоже, Ника Сергеевна, в расцвете сил, очень привлекательны. В сорок пять, в сорок пять, баба ягодка опять, – пропела, вспомнив мотив некогда популярной песни, Ласка.

– Ну спасибо тебе, дорогуша, за комплимент, утешила, – вздохнула президент. – До сорока пяти мне еще далековато, да и на толстую бабу я вроде еще не похожа?

– Ой, простите, великодушно, я не хотела вас обидеть. Но сами понимаете, из песни слов не выкинешь,– покаялась секретарь-референт, укорив себя за то, что поторопилась с песней, не вдумавшись в смысл стихов. Действительно, Ника стройна, изящна и элегантна.

– А ты подбирай удачные песни, а не те, что на ум взбредут. Впрочем, уж, сочтемся славою, как говорил поэт, ведь мы свои же люди,– с грустью произнесла Стужина.– Все мы на этой грешной земле заложники времени, оно, увы, необратимо, а молодость недолговечна. Но не будем печалиться, мы ведь оптимисты?

– Конечно! – с радостью подтвердила Наташа, почувствовав мягкость и искренность в ее голосе.– Мне очень импонирует, что вокруг вас столько солидных, богатых и импозантных мужчин вращается и каждый из них мечтает покорить ваше сердце и заслужить благосклонность. Я ведь не слепая и все замечаю, какое магическое влияние вы на них оказываете. При желании могли бы из них веревки вить.

Войдя в азарт, Ласка хотела было намекнуть насчет любовных притязаний Лещука, но благоразумно промолчала, решив, что это уж слишком откровенно и бесцеремонно, тем более в присутствии Рябко, и может больно уязвить психику Стужиной, покруче, чем песенка “В сорок пять, в сорок пять баба ягодка опять“.

– Пусть мечтают, меня их капитал совершенно не волнует, я вполне самодостаточная женщина и превыше всего ценю личную свободу,– призналась президент и обратилась к Рябко, внимательно всматривающемуся в темноту. – Сеня, завтра будь добр, за мною приезжай пораньше к восьми часам. Хочу с утра на свежую голову поработать, чтобы никто не беспокоил своими проблемами.

– Ника Сергеевна, зачем вам жертвовать личным временем, прикажите и я никого в ваш кабинет не допущу,– пообещала Наташа.– Дальше приемной никто не сунется. Вы с посетителями будьте построже. Вот если бы я была президентом, все бы передо мной на цыпочках ходили, пушинки бы сдували и разговаривали шепотом.

– Станешь, станешь,– рассмеялась Стужина.– У тебя к этому есть все задатки: общительность, очарование, упорство и хитрость. Кстати, можешь проявить себя и в политике, сделать головокружительную карьеру. Власть открывает широкие возможности, доступ к благам, а иммунитет неприкосновенности оберегает от неприятностей в случае противоправных действий. Имей это в виду, у тебя большой запас времени.

– Эх, я бы и не прочь пробиться в парламент, но для этого нужен солидный капитал и влиятельный протеже, – заметила Ласка. – А, если капитала нет, то приходится пускать в ход свои женские чары, обольщение. Но мне это претит. Не желаю быть канарейкой в золотой клетке какого-нибудь старого толстосума, который будет относиться, как к вещи, кукле для своих старческих забав и прихотей. Нет, настоящая любовь, свобода превыше всяких благ. Это еще Чехов отметил, что праздная жизнь не бывает чистой.

– В этом смысле мы с тобой, Наташа, родственные души, – с похвалой отозвалась Стужина. – Но есть женщины, готовые пожертвовать всем, только бы схватить за хвост Жар-птицу.

– Вы, Ника Сергеевна, в расцвете сил. При ваших уме, красоте, прочих талантах и популярности самое место в политике.

– Нет, Наташа, я не амбициозная, мне вполне достаточно бизнеса, – возразила президент фирмы и с грустью продолжила. – В нашей стране политика – грязное и опасное дело. Правда, сейчас и происходит синтез бизнеса и политики и самые напористые стремятся стать депутатами, чтобы лоббировать свои бизнес-интересы. Но это не моя стихия.

– Очень жаль. Я бы с удовольствием погрелась в лучах вашей политической славы, – призналась секретарь-референт.

– Не печалься, погреешься в лучах собственной славы. Это намного приятнее и престижнее быть самостоятельной и независимой от кого-либо, чтобы не попрекали куском хлеба.

– Мне до вашего уровня и положения еще расти и расти, – вздохнула Ласка. – Но ведь сейчас бизнесом заниматься опасно, наезжает рэкет, нередки кровавые разборки?

– Мне это не грозит, с деловыми партнерами ровные отношения. Никому проблем не создаю, поэтому нет причин для опасений, – с уверенностью ответила Стужина. – Самое главное правило в условиях жесткой конкуренции честно заниматься бизнесом без использования «теневых» схем и не «кидать» своих партнеров, ибо это рано или поздно аукнется, больно ударит бумерангом. Об этом надо всегда помнить, чтобы не нажить себе неприятностей.

Они подошли к иномарке, среагировавшей на приближение звуковым сигналом. Рябко открыл дверцу «Ford» и услужливо пригласил:

– Прошу вас, Ника Сергеевна.

– Спасибо, Сеня, – она, приподняв полы длинной дубленки, устроилась на переднем сидение. Положила на колени кожаную сумочку, на мгновенье сверкнув бриллиантом золотого колечка, нанизанного на длинный палец левой руки.

– А почему передо мной дверцу не открываешь? – обиделась Ласка, тронув за рукав водителя.

– Вот, когда станешь президентом, тогда с большим удовольствием,– пошутил Семен и, отворив заднюю дверцу авто, галантным жестом пригласил Наташу.

– Мерси,– одарила она его чарующей улыбкой, польщенная таким вниманием и заметила. – Хорошо все же быть президентом даже фирмы, не говоря уже о масштабах страны.

Стужина промолчала, поглощенная своими мыслями, а Наташа уютно разместилась в салоне. Рябко обошел автомобиль и сел на водительское место запустил двигатель. Он заработал ровно, без перебоев, успокаивающе. Вдруг дверца со стороны водителя резко открылась и Наташа увидела громоздкий пистолет в руке, облаченной в черную перчатку. Послышался выстрел, подобно хлопку, и Семен без единого звука уткнулся головой вниз. Тело задергалось в предсмертных конвульсиях.

– Что вы делаете? Кто вы такой?– крик отчаяния вырвался из груди Стужиной, в последний миг осмыслившей драматизм происходящего. Прозвучал еще один выстрел, и пуля пробила дубленку на груди президента. Голова Ники Сергеевны завалилась набок, обронив песцовую шапку, а из полуоткрытого рта с жемчужинами зубов змейкой полилась кровь.

В следующее мгновение Наташа увидела ствол пистолета перед своим лицом. Сжалась в комок, затрепетала всем телом, закрыла лицо ладонями, словно это могло спасти от выстрела. На несколько секунд она потеряла дар речи, потом сдавленный шепот отчаяния вырвался из ее груди:

– Дяденька, родной не убивайте меня, я очень хочу жить…хочу жить, пожалейте мою маму, у нее больное сердце.

Ласка с ужасом ждала выстрела или его ответа, но он действовал словно глухонемой, молча и хладнокровно. Наташа приоткрыла одну из ладоней и увидела голову убийцы в черной из ткани маске с узкими прорезями для глаз. Он, а может и она, медленно опустил пистолет, и отвернулся, чтобы не встретиться взглядами. Взял с колен обмякшей и безмолвной Стужиной сумочку и закрыл дверцу. Слышен был лишь ровный гул работающего двигателя, замершего месте, словно удерживаемого невидимой силой автомобиля, салон которого пропитался запахом крови, обагрившей коврики и одежды убитых.

Ласка пребывала в наркотически-шоковом состоянии, каждую секунду ожидая, что преступник возвратиться и завершит свое черное дело. Убийца исчез в темноте, словно приведение. Вокруг ни единой живой души, лишь гул двигателя, работающего на холостых оборотах и шум ветра, налетевшего с Азовского моря.

– Сеня, Сеня, очнись? – тихо позвала она, немного придя в себя. В ответ ни звука, лишь ровно на холостых оборотах работал двигатель. – Ника Сергеевна, отзовитесь, – попросила она в надежде, что Стужина ранена и жива. Ей вдруг показалось, что женщина задремала, склонив голову на бок. Наташа прикоснулась к ее груди и, ощутив что-то вязкое и теплое, с ужасом одернула руку. Пальцы слиплись и она поспешно вытерла их о бархатный чехол сидения. Приторный запах свежей крови обострил в Ласке инстинкт самосохранения.