– Я не снимаю с себя ответственности! – вскинул голову Соколов.

– Ну-ну, – хмыкнув, Гайдуков повернулся к Ивану.

В душе Голицына вновь схлестнулись противоречивые чувства.

– Я считаю, что Хохлов, безусловно, виноват в поражении, – тщательно подбирая слова, проговорил он. – Но не он один… И… – Он бросил быстрый взгляд на Глеба – Соколов сидел с каменным лицом. – Мы сами должны во всем разобраться, од-сун!

– Молоко еще на губах не обсохло – самим разбираться! – рявкнул кавторанг, обводя курсантов бешеным взглядом. Пять пар упрямых глаз – Пашка по-прежнему был где-то далеко – так и не опустились под его тяжестью.

– Всех в Москву… – в ярости прошипел куратор. – В двадцать четыре часа – первым же транспортом!.. Вы еще не знаете Гайдукова! Вы еще его узнаете!

Оглушительно хлопнула дверь – покидая раздевалку, кавторанг с мясом вырвал из гнезда мощный доводчик.

20

Это был первый раз, когда слова Гайдукова оказались пустым звуком: ни в двадцать четыре, ни в тридцать шесть, ни в сорок восемь часов никто их никуда не отправил. Даже напротив, встретившись с курсантами на утро, куратор процедил сквозь зубы нечто малочленораздельное, что при наличии некоторой фантазии у слушателей можно даже было принять за извинения. Похоже, Москва, с которой кавторанг, несомненно, связался еще вечером, не сочла повод для расправы существенным.

Тем не менее, было ясно, что не склонный к уступчивости Гайдуков ничего не забыл и еще найдет случай расквитаться с «молокососами» за неповиновение.

Тем временем во втором полуфинальном матче «Цзе ши хуань хунь» на удивление легко разделалась с довольно сильной командой Австралии – «пять-два» – и теперь в июньском финале должна была встретиться с одолевшим россиян «Конкордом».

– Вот уж никак не думал, что в решающем матче придется болеть за китайцев, – мрачно сказал по этому поводу Иван. Они с Глебом только что покинули полигон анша Жиы. Поделив российскую делегацию на две команды, Фантомас устроил между ними настоящее сражение – хотя и с учебными, но плюющимися вполне взаправдашними парализующими зарядами бластерами. Голицын, Соколов и примкнувший к ним по воле преподавателя Климов загнали противника в самый дальний конец лабиринта, где и расстреляли почти в упор. Обычно не слишком щедрый на награду анш Жиы оценил их победу двадцатью восемью баллами: по десять Глебу и Александру, восемь Ивану, не сумевшему уклониться от одного из выстрелов и получившему касательное «ранение» в левую руку. У противника очки заработал один лишь Семак – пять. Как показала проверка, это как раз из его «Шилка» был задет Голицын.

– Нет худа без добра, – глубокомысленно заметил Соколов в ответ на реплику друга по поводу финала. – Зато, если «Цзе ши хуань хунь» выиграет, мы окажемся единственной командой, сумевшей обыграть чемпиона!

– Угу, очень по-русски, – кивнул Иван. – Ну да ладно, уж в следующем году мы им покажем!

Глеб как-то не слишком весело улыбнулся. Они уже подходили к своему жилому сектору.

Наскоро ополоснувшись в душе и натянув свежий форменный комбинезон, Голицын поспешил на смотровую площадку, где его, как обычно перед ужином, ждало свидание с Эммой. Вприпрыжку промчавшись по коридорам и пару раз едва не налетев на возвращавшихся со своих занятий курсантов, Иван вихрем вылетел на условленное место. Площадка была пуста. Ничего удивительного, впрочем, в этом не было: Маклеуд всегда немного задерживалась. Бросив взгляд на часы – времени до ужина было еще полно – Иван прислонился спиной к стене и принялся ждать.

Прошло минут пять, потом еще столько же – Эмма все не появлялась. А вот это на нее было уже не совсем похоже. Беспокойство Голицына усилилось, когда минуло еще десять минут, а девушка так и не подошла. В прошлом их свидания уже несколько раз срывались – все-таки, как ни крути, курсанты часто не были хозяевами сами себе, – но всегда находился способ предупредить другого о возникшей проблеме. А вот так, чтобы просто взять и не прийти – такого между ними еще не случалось.

Нахмурившись, Иван оторвался от стены и несколько раз прошелся из конца в конец площадки. Время неумолимо утекало. Еще немного – и надо будет уже идти на ужин. Там-то он Эмму и увидит…

Внезапно из-за угла послышались отдаленные шаги. Голицын замер, прислушиваясь. Так и есть! Кто-то быстро шел по коридору к площадке. Эмма! Наконец-то!

Но это оказалась не Эмма. Секунда ожидания – и из-за поворота появился… Гундарс Краулиньш.

– Ты?! Что ты здесь делаешь? – Латыш был последним, кого Иван ожидал сейчас увидеть.

– Гуляю! – невозмутимо ухмыльнулся тот. – А что, нельзя? Или с этого вечера смотровая площадка вошла в закрытый русский сектор?

– Гуляешь?.. – протянул Иван, понемногу приходя в себя. – Ну, так и давай, гуляй дальше!

– Что я и делаю, – вновь ухмыльнулся Краулиньш. – Люблю, знаешь ли, полюбоваться закатом… – он кивнул в сторону окна, за которым и правда догорала вечерняя заря.

– Шел бы ты… любоваться своим закатом где-нибудь в другом месте, – начал уже заводиться Голицын.

– Куда же это, интересно? – хмыкнул латыш.

Адрес, по которому не замедлил направить его Иван, при всех его неоспоримых достоинствах, имел к закату солнца разве что самое косвенное отношение.

– Не-а, – покачал головой Краулиньш. – Не пойду. Сам туда иди – а мне и здесь хорошо.

Кулаки Голицына сами собой сжались.

– Ну-ну, – расплылся в холодной улыбке Гундарс. – Давай, русский Иван, ударь меня! Ну! – он демонстративно подставил левую щеку. – Неспровоцированное нападение на курсанта – как мило! Вылетишь из Школы быстрее, чем анш Жиы свой бластер выхватывает!

Усилием воли Иван заставил себя удержать уже почти занесенную в замахе руку.

– Что тебе от меня нужно? – прохрипел он.

– Мне? От тебя?! С чего ты взял, что вообще представляешь собой для кого-то хоть какой-то интерес? Вон и кенгуру твоя – и та не прискакала!

Если бы только Голицын сразу понял, что имел в виду латыш, никакая угроза вылета из Школы, вероятно, уже не спасла бы зубы Краулиньша от перспективы бисером рассыпаться по полу. Тех же пары секунд, пока смысл сказанного доходил до опешившего Ивана, хватило Гундарсу, чтобы проворно отскочить на несколько шагов назад.

– Что ты сказал?! – глаза Голицына, осознавшего, наконец, услышанное, налились кровью, словно у разъяренного быка.

– То – что ты слышал! Не пришла твоя Маклеуд? И не придет!

– От… откуда ты знаешь? – выдохнул Иван, споткнувшись на полушаге.

– Откуда надо! – поняв, что угроза немедленного нокаута миновала, Краулиньш вновь растянул свои тонкие губы в презрительной ухмылке. – Видать, нашлись у нее дела поважнее, чем торчать тут с тобой!

– Врешь ты все! – рявкнул Голицын, вновь делая шаг вперед.

– Я? Вру?! В таком случае, где же она? Эмма! – позвал он, картинно сложив ладони рупором. – Ау! Эмма! Что-то не идет, – развел он руками. – Так кто же из нас, выходит, врет?

– Короче, лабус, давай, вали отсюда по-хорошему, – взревел Иван. – Или вылетим из Школы вместе: я – доучиваться в Москву, а ты – на ваше рижское кладбище!

Краулиньш побледнел, но, похоже, не только и не столько от испуга – обидное национальное прозвище пробило, наконец, броню прибалтийской невозмутимости.

– Никуда я не уйду! – отрезал он. – Хочешь – сам уходи! А мне и здесь хорошо!

Иван снова сделал шаг вперед, но гнев его уже куда-то ушел. Остановившись, Голицын смерил своего оппонента долгим взглядом – презрительным настолько, насколько только он был способен изобразить. Сдался ему этот мозгляк! Нет, удовольствие начистить его холеный европейский фэйс не стоит риска исключения из Школы, а значит – расставания с Эммой!

– Ладно, живи пока, – буркнул он, демонстративно отворачиваясь в сторону окна.

Латыш что-то пробубнил в ответ – но недостаточно громко, чтобы Иван расслышал. Специально же прислушиваться Голицын не счел необходимым.