Миновав несколько прилавков с нацпродуктом, гурман подвалил к приглянувшемуся и диалог с некоторыми вариациями-импровизациями повторился. Он с явным удовольствием принялся дегустировать сало, сопровождая свои вкусовые ощущения не лестными для продавца комментариями. Видя, то он вошел в роль, в азарт, напрочь забыв о коллегах, я вынужден был вмешаться в перманентно-бесконечный процесс. Отвел его в сторону.

– Похоже, задался целью все сало на рынке дегустировать, а мы там себе места не находим, все глаза проглядели, – упрекнул я Шелкопера.

– Не все, не все, – с досадой возразил он, явно огорченный, что я ему помешал.

– Горючее купил?

– Да, за три гривны, ответил он и достал из пакета бутылку с зеленовато-мутной жидкостью и стойким запахом жженой резины.

– Почему не полная?

– Я за углом граммов сто дернул для моторности и проворности и вот хожу по рядам и закусываю, – пояснил Калмык и ехидно усмехнулся. – А бабы-дуры решили, что я выбираю и торгуюсь, чтобы купить. А того не знают, что у меня в кармане вошь на аркане. На шару всякое сало и прочий продукт всегда вкуснее.

– Ну, ты и хитер бобер! – восхитился я его смекалкой и предупредил. – Однако в следующий раз этот номер у тебя не пройдет. Последние зубы повыбивают и протезы сломают.

– Пройдет, на рынке много разных харчей. На сале клин светом не сошелся, перейду на пробу рыбы, сыра, творога, солений и варений. Крестьяне народ наивный, доверчивый, поэтому в простаках дефицита нет, – уверенно произнес коллега.

Мы наскребли деньжат и купили в довесок к пойманному от хохлухи шматку, малюсенький, толщтной в полпальца пожелтевший от старости шматочек сальца. Возвратились в контору и живо приговорили самогон.Шелкопер смог убедить нас в том, что хорошая вдка имеет два недостатка: во-первых, дорого стоит, а, во-вторых, слабо берет, по шарам не бьет. Поэтому «Хортице», «Карату», «Олимпу», «Хлебному дару», «Прайму», а уж тем более дорогущим коньякам, наша пишущая братия в ту суровую пору хронического безденежья, предпочитала самогон. Дешево, сердито и круто!

ОХОТА НА «ДИЧЬ»

Из-за слабой физической закалки Сергей Редька в футбол играл неважно, а если быть до конца откровенным, то из рук вон плохо. Однако это отнюдь не мешало ему поучать других секретам мастерства и хитроумным игровым комбинациям. В гордом одиночестве, путаясь и теряя мяч, даже в отсутствии соперников он, спотыкаясь, совершал корявый дриблинг, а затем в пяти метрах от ворот выполнял удар «сухой лист», удивляя ребятишек-болельщиков поразительной неточностью. За фанатичное увлечение футболом и страсть к поучению других Редька заслужил прозвище «тренер Феола», на которое охотно отзывался. Но по-настоящему прославился он в ипостаси охотника на пернатую «дичь».

– Я дюже люблю птыцю, – заявлял гурман в кругу футболистов. – Не за соловьиное пение, а за диетическое мясо. Завтра махну на охоту. Настреляю уток, фазанов, дроф. А если с птыцей не получится, то завалю кабана или нащелкаю зайцев. Перед матчем наедитесь до отвала, и победа будет за нами.

«Футболист из Феолы никакой, так, может, охотник приличный », – воспылали надеждой отведать дичи его одноклубники, пожелав Сергею и пуха, и пера.

– К черту! – бодро ответил он, и спозаранку, едва забрезжил рассвет, прихватив двустволку, снаряженный патронташ и объемную сумку, отправился на охоту. Полдня, блуждая по полям, оврагам и урочищам, так и не встретив диких уток, фазанов, дроф, перепелок, зайцев, а тем более кабана, вышел на берег поросшего камышом озера. Глаза разбежались – на воде плавали сытые гуси и утки, а в отдалении двое подростков были увлечены рыбалкой.

– Бог ты мой, сколько дичи! А я понапрасну ноги убивал!– воскликнул Феола. Лихо вскинул ружье и пальнул из одного ствола в гуся, а из второго в утку. Выстрелы оказались на редкость точными. От пораженных гуся и утки полетели перья, словно лепестки с яблонь, а вода обагрилась кровью.

Испуганные подростки, оставив удочки, дали стрекоча в село, расположенное в двух километрах от озера. Редька, собрав «дичь», тоже благоразумно ретировался, распугав поднявшую гвалт живность, тщетно пытавшуюся поднять свои сытые тела в воздух. Футболистам жаркое из гуся и утки очень понравилось, наелись до отвала и с треском проиграли матч. Даже допинг в виде самогона-спотыкача не укрепил волю к победе, не придал им азарта и спортивной злости. Тем самым подтвердили аксиому о том, что футболист, как и журналист, должен быть голодным и злым. Лишь тогда он может рассчитывать на успех, ведь сытость – союзница лени, пассивности и фиаско. Однако футболисты азарту игры предпочли мясные блюда, крепкие напитки и шашлыки из жирной утятины и гусятины с выездом на пикник. Польщенный их похвалой, он снова отправился на промысел. Время и ноги убивать не стал, а прямиком на озеро. Огляделся – ни единой живой души, а гуси и утки, как на картине. Приложил приклад к плечу и пальнул в радужно переливающегося перьями селезня. Вдруг из камышей набежала с воинственными криками, подобно индейцам, с дубинами и палками в руках орда мужиков и баб.

– Глаза у тебя повылазили или пьян в стельку, это же домашняя птица!? – угрожающе замахнулась на него здоровенным дрыном боевая баба.

– По-моему это натуральная дичь, – угрюмо возразил охотник. – Домашняя птыця дома, на подворье сидит, а эта вольная, бесхозная, сама по себе гуляет…

Этот аргумент не возымел на владельцев домашней живности никакого воздействия. Они отобрали ружье, патронташ и изрядно поколотили любителя деликатесов. Утром Редька появился в спортклубе с двумя синяками под глазами и рассеченной губой.

– Ну, что, хрен редьки не слаще, где твоя дичь? – вопрошали его коллеги.

– А-а, – с досадой махнул рукой. – Встретил дикого кабана, но вепрь оказался матерый с клыками, пришлось сразиться врукопашную. Но сдрейфил, ушел зверюга…

– Где ружье потерял? – посмеивались «виртуозы» кожаного мяча, до которых молва донесла слух, что жители из соседнего села избили пришлого сумасшедшего охотника, по пьяной лавочке перепутавшего домашнюю птицу с дичью. На этом завершилась охотничья карьера Феолы.

ПСИХОТЕРАПИЯ

Невзрачного вида, тщедушный, роста ниже среднего новобранец Петро Перебийнис оказался крепким орешком. В этом взвод отдельной учебной роты химической защиты убедился в первую же ночь после того, как прозвучала команда «Отбой!» Но прежде суровый замкомвзвода старший сержант Валерий Серна помурыжил призывников минут двадцать командами: «Отбой – подъем!», пока они не вложились в норматив и, наконец, не улеглись в постели двухъярусных коек.

Спустя пять минут, неожиданно раздался богатырский храп, и те, кто не успел окунуться в объятия сна, обернули головы на крайнюю нижнюю койку, где, раздувая ноздри и губы, воспроизводил органную музыку Перебийнис.

– Ночной рапсодии нам только не хватало, – с досадой произнес Серна, нехотя поднялся, и затормошил Петра. – Убавь децибелы, ты не один в казарме.

Но через полминуты Перебийнис продолжил с прежним усердием выводить рулады.

– Товарищ старший сержант, может, он косит под больного, чтобы комиссовали и досрочно отправили на гражданку? – выдвинул версию ефрейтор Семен Наливайко.

– Вряд ли, за храп от службы еще никого не освобождали, – возразил Валерий. – Чаще всего имитируют энурез, а потом вместо физкультуры сушат матрацы. Но опытные урологи быстро уличают симулянтов.

– Что ж нам теперь придется терпеть его концерты? – возмутился старослужащий Иван Заботин. – Я бы на него с удовольствием надел противогаз. А то ведь получается, что весь взвод бодрствует, а он, как король, отдыхает. Так не годится. Он нас через месяц психами сделает.

– Давайте я ему голову портянкой прикрою, – предложил Наливайко.

– Не ровен час, задохнется, а вот рядом положи, – разрешил Серна. Но «ароматизированная» портянка вызвала обратный эффект – храп усилился.