«Десять тысяч лет процветал счастливый Египет волею Птаха, — гнусавил голос, — Под царствием бога земли Геба и богини неба Нут, которые зачали Исиду и Осириса, ставших друг другу сестрой и братом, мужей и женой». На экране возникла помпезная скульптура, поразительно напоминающая творение Мухиной, с той лишь разницей, что вместо серпа в руках у Исиды было что-то вроде початка кукурузы, а у Осириса вместо молота — жезл с головой змеи.

«Осирис, поддерживаемый Исидой, отучил людей от людоедства, — не унимался голос, — Научил сеять злаки, печь хлеб, делать пиво и вино, врачевать, обрабатывать металлы. Но их счастью и власти над смертными позавидовал младший брат его — коварный Сет, бог пустыни и чужеземцев. Захотев править всем, он убил Осириса, изрубил его тело на 14 частей и разбросал их по всей земле. И нашла на Египет тьма. И сомкнулось, скорбя по Осирису, небо с землею и земля с небом. И гибли люди, и…»

Однако Ильичу так и не удалось узнать, что за страсти скрывались за последним «и»: голос неожиданно поперхнулся и умолк, а вместо пирамиды на экране возникла девица легкого поведения в туго облегающих ляжки розовых панталонах. Она повернулась спиной, покрутила бедрами, хлопнула себя по упругому заду и произнесла: «Теперь с крылышками — Олвис думает о вас». «Проститутка!» — восхищенно подумал Ильич, всегда питавший слабость к этому сочному словцу. Вслед за девицей по экрану пополз пухлый младенец с перебинтованным, как у мумии, задом. «Ваш ребенок ссытся? — бойко вопросил голос. — Так пускай он делает это с удовольствием! Памперс — доставь своему малышу недетское наслаждение!»

Хуфу досадливо пробормотал загадочное слово «концепт» и нетерпеливо защелкал пальцами. Щелк, щелк. Щелк… Изображение побежало быстрее, еще быстрее. В прямоугольник вернулись пирамиды и загробный голос мгновенно утратил игривые нотки: «Долго омытая слезами скорби, незримо бродила Исида по городам и весям Египта, отыскивая части тела мужа. И собрала их числом 13, а потом…, - голос почему-то замялся, — и 14, зачав от тела мертвого мужа сына. И, родив извечного, нарекла его Гором, спрятав от гнева Сета в благодатных болотах».

По экрану снова пролетела птица. Но на сей раз не воробей а какой-то стервятник, который прямо на лету трансформировался в солнечный диск с крыльями. «Гор — божество, воплощенное в соколе, — радостно доложил голос. — Имя его означает „высота неба“. Возмужав, Гор решил отомстить за смерть отца. Он вступил в битву с Сетом и посрамил его, лишив Сета мужского начала. Но сам Гор лишился в бою своего чудесного ока, которое затем он поднял с земли и дал проглотить отцу своему Осирису, оживив его для жизни вечной в мире подземном».

«Однако интересные теорийки они тут задвигают, — подумал Ильич. — Инцест, некрофилия, членовредительство. А теперь уже и каннибализм! Дурят голову народу — и ведь как успешно дурят».

«С тех пор Осирис стал судьей загробного мира, уйдя в земные глубины, где на плечи свои возложил Вселенную, отчего из пота его рук вытек Нил, дарующий жизнь в виде воды и плодородного ила. В подземном царстве и восседает он, верша суд над смертными, неустанно взвешивая их сердца», — льстиво умилялся голос. На экране появился человек в папирусном фартуке с лицом проворовавшегося заведующего магазином. Он бойко бросал на бронзовые весы дымящиеся сердца, уравновешивая их на другой чаше затейливо вырезанной женской фигуркой.

— А я, знаете ли, все равно решительно не понимаю! — подал голос Ильич. — Ну разрезали вашего Осириса, потом снова собрали. Сказочка занятная, хотя исторически спорная. Но я не встретил пока ни одного ясного ответа на свои вопросы…

Это миролюбивое замечание почему-то вызвало у фараона неадекватную реакцию. Он глухо ударил в забинтованные ладони — и экран погас. Хлопнул еще раз — в погребальную камеру ворвались черные телохранители и застыли подле Ильича в ожидании команды.

— Я снизошел до беседы с тобой только потому, — медленно сказал Хуфу, вперив пустые глазницы куда-то поверх ленинской лысины, — что над тобой парят пять ибисов. Странно! Лишь единицы могут похвастать тем же, и все они понимают и поддерживают наш великий замысел. Ты же оказался не в состоянии оценить грандиозность задуманного. Возвращаю тебя к черни, Ич. Прав был Хнум, давший совет: «Забудь, о владыка, этого мудака!»

Черные руки скрутили Ленина легко, как дитя, в доли секунды протащили коридорами обратно в зал и швырнули в самую гущу взвизгнувших мумий. Пролетев метров десять, Ильич ракетой врезался в расступившуюся толпу, стукнулся головой об уже знакомую бочку и провалился сознанием в темноту.

— А ведь я предупреждал, сударь, не связывайтесь — это небезопасно, — таковы были первые слова, услышанные Лениным, едва он пришел в чувство.

Открыв глаза, он нашел себя лежащим на полу, на каких-то ветхих тряпках с наполовину выкрошившейся позолотой. Рядом на коленях стоял Пирогов и энергично обмахивал Ильича кружевным платком с вышитым гербом и монограммой. С другой стороны высился Веласкес, которому явно и принадлежало импровизированное опахало: бросая на Ленина частые сочувственные взгляды, он что-то быстро набрасывал на обрывке бумаги куском грифеля.

— Ничего, ничего, — слабым голосом, но живо отвечал Ильич, которому было крайне неприятно, что его застигли в таком беспомощном состоянии. — Я-то как раз в норме. А вот этот старорежимный царек явно умом тронулся. Такую ахинею нес. То кишками своими хвастал, потом и вовсе птиц надо мной узрел. Если бы, говорит, не эти птицы, коих числом пять, мы бы с тобой и вовсе не разговаривали.

— Ах вот оно что, — вырвалось у Пирогова. — Пять ибисов! Тогда понятно, почему фараон удостоил вас аудиенции.

Приподнявшись на локте, Ленин устремил на Пирогова озабоченный взгляд:

— Эге, батенька, никак и вам нездоровится? Или вы с самого начала что-то скрываете? Я ведь все подмечаю. «Бывают и прения, и кое-что похуже». Ну-ка рассказывайте, о чем вы тут все время умалчивали. Как этому болванчику египетскому удалось вас запугать? Тем более что, на мой взгляд, это никакой не фараон, а заурядный самозванец.

Автоматически продолжая махать платком, хотя пострадавший в том больше не нуждался, Пирогов ответил:

— Да нет, Хуфу не самозванец. Он действительно фараон. Просто среди просвещенной европейской интеллигенции больше распространено другое его имя — Хеопс. Пирамиду Хеопса, самую крупную в мире, знаете? Его.

— Но мумии Хеопса, помнится, внутри не нашли.

— Это не значит, что ее нет, — возразил хирург. — Еще Геродот упоминал, что она спрятана под самой пирамидой. Многие из присутствующих в этом зале до сих пор не обнаружены. Однако раз им дано право на загробное существование, значит где-то в мире сохранились их неразложившиеся тела. Ведь мы с вами — то, что египтяне называют ба: духовный двойник мумии, способный покидать ее на время, чтобы посетить другие места вне гробницы.

Ленин чуть было не отрезал, что все это поповская болтовня, но прикусил язык, сообразив, что он сам находится рядом с Пироговым в полном соответствии со сказанным.

— Что касается хохлатых ибисов над вашей головой, то фараону действительно дана такая возможность — видеть их, — буднично, словно о симптомах насморка, сказал Пирогов. — Ибо это ах. Загробное воплощение человека, обитающее в небе. У обычного человека только один ах. У фараонов — семь. А у Осириса так и вовсе четырнадцать. Пять ах у нефараона — уникальный случай, они указывают, что вам дано намного больше, чем другим. Вон Веласкес метким глазом художника сразу это уловил. Кстати, ничего, что он вас рисует?

— Ничего, — рассеянно отозвался Ленин, думая о другом. — А вы мне вот что разъясните-ка. Зачем они эту агитацию разводят? Деньги у них есть — докладчик публично признался. Влияние на массы есть — хотя бы через упомянутую гипнотическую установку. Отчего же они еще не совершили переворот, которым грозят? Коротки ручонки — это очевидно. Но по какой причине?