— Самовнушение, — отмахнулся маг. — На самом деле власть имеет тот, кто является. Ведь вызывающий его живой, чтобы получить желаемое, должен сначала исполнить повеления того, кого вызвал с того света. Иначе не сбудется, — так всегда предупреждает книжка-ловушка.

«Недурно. Отличная возможность для манипуляции массами», — мельнуло в голове у Ильича. За этим последовала еще более интересная мысль.

— Товарищ Табия, а случалось ли, что какой-нибудь архидурак нарушил бы инструкции? Взял, к примеру, и нарисовал круг со звездочкой неправильно.

— Нет. Коварные шапи-кальби об этом позаботились. Тот, кто вызывает, очень внимательно следит, чтобы пентаграмма была в точности, как в тайной книге, ибо там написано, что ошибающийся — погибнет. Если круг начертан неправильно, угрожает книга, то человек будет незащищен, дух вырвется, накинется на него и разорвет на куски. На самом деле это ложь. С вызывающим из мира живых ничего не случится. А вот вызываемый из мира мертвых, если пентаграмма начертана неправильно, может навечно застрять между мирами.

— Что и требовалось доказать, — констатировал Ленин довольно. — Вот это действительно шансец. И мы его, поверьте, не упустим.

Обратно окрыленному разговором Ильичу ползлось не в пример легче. «Какая глыбища, какой матерый человечище, — восторгался он, уворачиваясь в темноте от пяток уголовного, шустро шурующего на четвереньках впереди. — Он меня всего глубоко перепахал».

Добравшись до входа в лаз, Ленин удовлетворенно констатировал, что ничуть не устал. Что значит — вновь обрести смысл существования. Даже когда Шайба, чиркнув спичкой, глянул на его лицо, припорошенное серой каменной пылью и сказал: «Ну и рожа у тебя, Володя! Чистый упырь», это не умерило ленинской радости ни на йоту.

— Да и у вас, товарищ Шайба, не лучше! — почти благодушно констатировал он.

Тем более что это было чистой правдой. Колыщащийся тусклый свет спички так хитро отбросил тень на гориллообразную физиономию Шайбы, что его надбровные дуги выросли втрое. При виде их Ильичу неожиданно вспомнился дом в Симбирске и потрепанный учебник естествознания в отцовском кабинете, где точно таким портретом с подписью Homo sapiens neanderthalensis на странице 124 обожал пугать его брат Саша. Стоило отцу уехать в очередную командировку, как Саша выуживал заветную книгу, подносил портрет к лицу брата и страшным голосом внушал, что ночью, когда Володя ляжет спать, бровастый и зубастый неандерталенсис придет с веревкой и подвесит его вниз головой. Правда, подвесили в конце концов не Володю, а самого Сашу. И не за ноги. Ильич тряхнул головой, прогоняя тревожащие душу воспоминания, шепнул: «Мы пойдем другим путем».

— Мозгом не повредился? — забеспокоился Шайба. — Каким другим путем? Как пришли, так и уйдем! Тут у козлобородых ловушек понаставлено… На лучше — подсвети, — и сунул Ильичу порядком замусоленный коробок с буржуазным наездником на этикетке. Ленин стал поспешно чиркать спичками, пока уголовный, чертыхаясь, возился с заевшим Анубисом. «Есть!» Дождавшись, когда плита встанет на место, Шайба зачерпнул с пола горсть пыли и резко дунул на нее, припорошив потревоженную кладку.

— Порядок. Теперь ни одна тварь не унюхает. Давай, Ильич, за мной. Быро-быро.

Скользя вдоль стены, они минут за десять добрались до знакомого коридора. Сиганули к родной тряпице с кругами в крестах, откинули ее и обомлели.

Рядом с ленинским саркофагом выстроился караул из четырех здоровенных мумий с серповидными мечами. На самом саркофаге, почесывая грязные бинты на острой коленке, сидел египтянин в длинном переднике цвета хаки. Лицо его неприятно поражало полным отсутствием волос: начисто были сбриты даже брови и ресницы, что придавало пришельцу сходство с марсианином. Завидев Ленина с Шайбой, египтянин чуть заметно кивнул — двое солдат тут же зашли им за спину, отрезая выход, затем неспешно поднялся и, подойдя вплотную к пленникам, со зловещим спокойствием поинтересовался:

— Куда ходил тот, у кого пять ибисов за плечами, а также тот, — он повернул голову к Шайбе, — которому ибис на голову только…

— Гражданин начальник, да в чем проблема? — забалагурил Шайба, изображая наивного дурачка. — Ну вышли мы с корешом в коридор покурить…

— Покурить?

— Не, я хотел сказать пожевать…

— Что пожевать?

Шайба с готовностью вынул из кармана пиджака горсть светлой трухи.

— Обыкновенно — кокса. Но мы когда жуем, чавкаем — народ в камере просыпается. Вот и вышли в коридор, чтоб не мешать братве кемарить…

— Ясно. Этих за мной, — обронил безбровый солдатам и, заметно приволакивая ногу, вышел в коридор. Повинуясь приказу, солдаты ловко вывернули Шайбе с Ильичом руки за спину и потащили следом за ним.

«Сучары бацильные! Петухи драные», — завелся Шайба. У самого выхода он попытался пнуть ногой в пах конвоира слева, но ничего не вышло. Не ослабляя захвата, тот извлек откуда-то из-под бинтов небольшую дубинку черного дерева и огрел Шайбу по голове. Пуская слюни, уголовный бесформенным кулем повис у конвоиров на руках. Ильич, семенивший следом с поднятыми руками, мудро решил чужой ошибки не повторять.

Каким-то хитрым путем их за считанные секунды вывели в помещение, в котором Ленин сразу опознал пышную погребальную камеру Хуфу. Хозяин камеры был на месте — восседая на домашнем троне, он медленно гладил перебинтованными руками свернувшуюся у него на коленях отвратительную мумию кошки. При виде Ильича она вскочила на лапы, выгнулась дугой так, что кости скелета с треском развернулись гармонью, и мерзко зашипела.

— Ш-ш-ш, Бастет, тихо, — успокоил ее фараон. — Это же не змей Апоп, а всего лишь лысый Ич! Говори, Небмаатра.

Ленин открыл было рот, но оказалось, что Небмаатра — не ругательство, а имя безбрового опричника, почтительно склонившегося к ногам фараона.

— О божественный сын Солнца, чьи деяния обгоняют его светозарную тень, — скрипучим голосом начал доносчик. — Да будет тебе известно, что эти двое сегодня ночью покинули без разрешения свои саркофаги. В сердце мое закралось страшное подозрение, что затевают они мерзкие козни и вынашивают замыслы, дабы воспрепятствовать божественному ходу вещей, уже освященному самим Ра.

Хуфу раздраженно согнал мумию кошки с колен и повернул глазницы к Ленину.

— Похоже в уши твои, Ич, коих пока еще числом два, не вошли слова моей мудрости. И в силу тупоумия своего ты решил, что можешь противиться моим повелениям. Отвечай, где находился вместе с этим ободранным шакалом с…

— С 00.15 до 3.45, - угодливо подсказал Небмаатра.

Это «пока еще числом два» очень не понравилось Ильичу но, вопреки ожиданиям фараона и его приспешников, привело не в подавленное, а напротив — в боевое настроение. Наклонив по-птичьи голову к плечу, Ленин бессознательно сунул руки себе подмышки и отрезал:

— Я — где находился? Я-то делом занимался! Пока некоторые товарищи убивали время вычесыванием кошачьих блох, я выяснял умонастроения масс. И обнаружил, что всюду царят разброд, шатания и полное непонимание важности момента. То, что вы тут себе воображаете как организованное собрание, на самом деле — разобщенная, политически безграмотная толпа.

— А мне что за дело, о чем думает чернь, — высокомерно удивился фараон. — Эти ничтожные должны быть счастливы уже тем, что по милости моей не рассыпятся в прах, а обретут вечную жизнь, став подданными нового государства Египетского.

— Опасная уверенность! — парировал Ленин, который в ходе фараоновских речей вызывающе покачивался с пятки на носок. — С психологией широких масс необходимо считаться. Вы же образованный человек, и должны быть в курсе, что у вас в Египте чуть не при каждом правителе имели место вооруженные восстания. — Он стал перечислять, демонстративно загибая пальцы, — При Аменемхете I были? Были! При Сенусерте I повторились? Повторились. При Сенусерте II продолжились? Продолжились. А знаменитое восстание 1715 до нашей эры, когда вот такая, как вы говорите, чернь, захватила и разрушила столицу, поставила к стенке фараона, экспроприировала государственные запасы зерна, уничтожила податные списки, подвергла преследованию чиновников и судей — и в конечном счете покончила со Средним царством. Уроки истории надо учитывать! Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя, — назидательно добавил он.