Черчилль страшился перспективы вступления в войну Британской империи в целом. Хотя его собственное страстное желание поднять восточно-африканские силы так никогда и не было осуществлено, он интерпретировал вклад разбросанных территорий, находящихся под властью Короны, как свидетельство ценности и жизнеспособности имперской системы. Он хвалил советническую роль генерала Смэтса, бывшего командира буров в Южноафриканской войне, как иллюстрацию способности воспринимать и перерабатывать опыт предыдущих конфликтов. Он знал, что после войны «доминионы» получат преждевременную возможность добиваться выяснения своего конституционного статуса. Хотя он никогда не приветствовал какие бы то ни было действия, направленные на подрыв внутренних связей, которые, как он полагал, могли существовать в Империи, едва ли могло показаться, что внутри существующей структуры, охраняющей сущность взаимоотношений, дружелюбно уступят большую автономию.

Он не предвидел какого бы то ни было всеохватного вызова Британской империи со стороны подвластных народов, будь то в Западной Африке, Вест-Индиях или Малайе, чтобы назвать только три разных региона. Опыт, приобретенный им до 1914 года, не показывал, что распространение самоуправления на подобные области либо необходимо, либо желательно будь то для правителя или для подчиненного. Он был настолько уверен в британском превосходстве, что только иногда ощущал какую-то необходимость поместить его на мнимую «расовую» основу. Но даже в этом случае он знал — ход общественного мнения принимал направления против того вида империализма, который существовал до 1914 года. Колонии, отбитые у Германии и былой оттоманской Турции, не были непосредственно аннексированы странами-победительницами. Им было «предписано» управлять этими колониями под эгидой новой Лиги Наций и, где дело касалось более «продвинутых» территорий, подготовить их к самоуправлению. Черчилль, естественно, верил в разумность решения, поскольку делать противоположное было политически небезопасно. Было неясным, как будет развиваться эта новая организация, но ее очевидная ответственность в колониальной сфере была признаком меняющего отношения к колониализму.

Смущало и то, что в 1917 году государственный министр по делам Индии, Эдвин Монтегю, передал в правительство законопроект, направленный на расширение участия индийцев в управлении Индией. Гам должно было быть «ответственное правительство… как составная часть Британской империи». Эти изменения, насколько бы ограниченны они ни были, в 1919 году были введены. Черчилль в весьма сильных выражениях выступал от имени правительства во время яростных дебатов в Палате Общин, последовавших вслед за наказанием генерала Дайера за «Амритсарскую резню» в Индии в 1919 году — когда войска стреляли в толпу, — но он был достаточно встревожен, когда на тех же дебатах Монтегю осуждал «господство одной расы над другой». Сам Черчилль не разделял его взглядов, но он полагал, что правящая раса обязана вести себя сдержанно и употреблять свою власть, насколько это возможно, в интересах управляемых. Эти взгляды брали начало из его впечатлений об Азии и Африке. Он знал, что в мире были отсталые расы, не обладавшие способностью к самоуправлению. Было бы безответственно и абсурдно предполагать, что им удастся успешно привить демократические институты.

Поэтому в Колониальное министерство он пришел без извинений. Он знал, что на своем посту не несет непосредственной ответственности за Индию, но хорошо представлял, какое влияние на будущее полуострова окажет все, что будет решено. В феврале 1922 года он говорил Совету Министров, что его позиция твердо противостоит преобладающему мнению, будто в Индии Британия сражается в арьергардных боях и что ее господство обречено. В его духе была заложена готовность лишь собираться с силами, столкнувшись с возникшим испытанием.

Перекрывание его прежних и новых обязанностей было значительным. В пользу экономии снова ощущалось мощное давление. Предполагалось, что порядку в империи будет сильно способствовать применение воздушных сил. Черчилль и в самом деле признавал, что «первой обязанностью Королевских ВВС было — стать на гарнизонную службу Британской империи», и он продолжал быть министром авиации еще несколько месяцев после того, как покинул военное министерство. Месопотамию (Ирак), недавно предписанную Британии, можно было без особых расходов контролировать этими средствами. Надо было также обеспечить уступчивость местных властителей как в Ираке, так и в Трансиордании (которая отделялась от Палестины). О территориях на Среднем Востоке, находящихся под британским управлением, по-разному заботились Колониальное министерство, МИД и Министерство по делам Индии. Черчилль видел, что решение проблемы перекрывающихся юрисдикций лежит в создании Департамента по Среднему Востоку, который будет иметь дело со всеми территориями, работая под управлением министра по делам колоний.

Новый министр не мог противиться побуждению совершить поездку на Средний Восток и созвал большую конференцию в Каире, чтобы обсудить проблемы региона с официальными лицами, привлеченными к их решению. Прием, который он встретил у части египетской общественности, напомнил, что попытки урегулировать статус этой страны до сих нор не увенчались успехом. Однако Черчилль был более заинтересован поездкой в Иерусалим, где он старался точно объяснить интересующимся партиям, что собирается делать Британия в Палестине. Его речи рисовали будущее в процветании при сотрудничестве евреев и арабов. Принципы декларации Бальфура 1917 года, которая обещала евреям «национальный дом» в Палестине, не могли быть отклонены, но он был уверен, что пришествие сионизма принесет с собой процветание, удовлетворенность и прогресс и для арабского населения страны. В этих мнениях лишь немногое вызывало возражения. Чего и в самом деле не хватало — понимания ограниченности возможностей британского правительства управлять процессом, вызванным его собственной политикой. Тем не менее, с британской точки зрения, отшлифовка Черчиллем границ и юрисдикций могла расцениваться как удача[44].

Другой большой проблемой, которая не исчезла со сменой поста, была Ирландии, но отношение его к этой проблеме изменилось. К концу весны 1921 года начались переговоры, необходимость явно назрела. Самой главной фигурой в переговорах был Ллойд Джордж, но когда «Статьи согласия на договор» предоставили новому Самоуправляемому Государству Ирландия статус доминиона, взять на себя ответственность за передачу власти в Ирландии выпало Черчиллю. Это было нелегкой задачей в атмосфере продолжающихся подозрений, террора и грозящей гражданской войны. Обезглавить твердокаменную критику тори относительно исхода дела в Ирландии также выпало Черчиллю.

Именно сочетание недовольства тори, вытекающего из ирландской проблемы, и неудачного руководства Ллойд Джорджа в ходе «Чанакского кризиса» в 1922 году ускорило падение правительства. Премьер-министр последовательно поддерживал греческую сторону в Малой Азии с 1918 года. Хотя Черчилль знал о политике Британии в отношении мусульман, она ему никогда не нравилась. Тем не менее в августе 1922 года, когда турецкие силы достигли расположения войск союзников в нейтральной зоне, захватывающей Константинополь, предварительно нанеся поражение греческим войскам, Черчилль поддержал приказ премьер-министра туркам остановиться. Страна снова оказалась перед лицом войны. После встречи членов парламента от консервативной партии в Карлтон-клубе 19 октября 1922 года министры-консерваторы подали в отставку. Ллойд Джордж не мог больше быть премьер-министром. В то время как политические партии дробились и будущее выглядело туманным, для страны настало время вынести свой вердикт. Выглядело это так, словно существовало стремление к возвращению «нормальной жизни» и к подведению черты под войной-в-мире, которая продолжалась с 1914 года.

Глава 4

ВНИЗ И НАЗАД?

(1922–1939)

Поражение Черчилля в Данди на ноябрьских 1922 года Всеобщих выборах обрушилось на него тяжким ударом. В первый раз за 22 года он не прошел в парламент, и выглядело это так, будто его карьера была разрушена. Операция по поводу аппендицита ослабила его, и он был в состоянии появиться в этом избирательном округе лишь к самому окончанию кампании. Его жена говорила очень ценные речи от его имени, хотя ее приводило в замешательство то, что женщины Данди плевать хотели на ее перлы. Хмельная и невоздержанная речь от его имени, произнесенная Ф. Е. Смитом, могла служить утешительным объяснением, почему поток запрещения[45] унес Черчилля к поражению. Возглавлял список его оппонент-ветеран, независимый кандидат Скримджер Е. Д. Морел, организатор Союза демократического контроля, также был избран. Количество голосов, поданных за Черчилля, было гораздо меньше, и он стоял на четвертом месте. «Шотландские избиратели», — писал из Букингемского дворца лорд Стеэмфордхем, — до некоторой степени непостижимый организм». Однако, более непостижимым было, вероятно, то, что политической базой Черчилля мог когда бы то ни было стать город, с обитателями которого он имел так мало общего. Три недели избирательной кампании в прошлом были вполне достаточны. В этих обстоятельствах он не мог быть способен испытывать благодарность. Тем не менее, даже при полном здравии, с его стороны было бы неблагоразумным снова выставлять свою кандидатуру в Данди.