Для него могло быть неблагоразумным выставлять свою кандидатуру где бы то ни было. Сейчас ему было 49 лет. Несмотря на продолжающиеся предсказания смерти, сейчас ему было больше, чем лорду Рандолфу, когда тот умер. Друзья, получившие ранения на войне, умирали молодыми. Он вступал в полосу зрелых размышлений средних лет. Тем не менее, у него было трое еще маленьких детей, которых он сдержанно любил и которые могли требовать от него большего, чем случайные неохотные выезды на пляжи восточного побережья. Своей жене, которая его так добросовестно отстаивала, он мог уделить больше времени. Недавно он купил Чартвелл, дом в Кенте. Полученное наследство на время облегчило его финансовые проблемы. Он мог продолжить занятия живописью, и еще оставалось написать мемуары.

Он даже мог до сих пор играть в поло.

Иметь привлекательные стороны могла не только личная жизнь, по крайней мере, после четырехмесячного отдыха в Средиземноморье. После Данди политическая сцена была мрачной. В национальном масштабе результат показал ошеломляющее продвижение лейбористов (142 места в парламенте по сравнению с 59 в 1928 году), которое вывело их партию вперед — 117 либералов (приблизительно поровну разделенных между последователями Асквита и Ллойд Джорджа). Консерваторы имели большинство над другими партиями в 88 голосов. Даже если допустить, что либералы сумеют предотвратить свой раскол, было сложно представить себе, что в будущем они смогут сформировать правительство. Но было и сложно поверить, что Ллойд Джордж никогда больше не вернется на должность. Хотя в настоящий момент его затмил «неизвестный» премьер-министр, Бонар Лау. Черчилль был в политике «личностью» такого же масштаба, как и Ллойд Джордж, и в какое-то время разделял с ним поношения. Совет Марго Асквит заключался в том, что он должен «лечь на дно» и ничего в политике не предпринимать, но все время писать. Живопись также была ему очень рекомендована. По прошествии времени можно будет увидеть, станет ли он, и если станет, то как, пытаться вернуться в Палату Общин.

За исключением журналистики, вся его письменная работа состояла из военных мемуаров, за которые он взялся, будучи еще членом Кабинета Министров. Полемика периода войны увлекала: каждый участник, рано или поздно, пытался представить на рассмотрение публики свою часть рассказа. В печати выступил даже сдержанный лорд Грей из Фаллодона. Однако Уинстон был впереди всех, и его усердие в этом отношении вызвало кризис, касавшийся официальной секретности и доступа к материалам. Результатом тяжких трудов стал «Мировой кризис», первый том которого вышел в свет в 1923 году. Последующие тома выходили из печати с устойчивой регулярностью. Пятый — последний — появился в 1931, в том году, в котором было также опубликовано сокращенное и исправленное однотомное издание. Эта история с публикациями утешала тем, что пред публикой имя Черчилля сохранялось как писательское, что бы с ним ни приключалось.

Злые языки намекали, что Черчилль написал пять томов о себе самом и назвал то, что получилось, «Мировым кризисом». Это название определенно внесло существенный вклад в популяризацию книги, что не могло бы сделать альтернативное название, «Великое земноводное», услужливо предложенное Джорджем Доусоном, редактором «Таймс», где книга разбивалась на отдельные части. Оно отражало философские претензии работы. Естественно, Черчилль старался выставить свои действия в благоприятном свете. В свете последних мемуаров, при доступе к документам нетрудно привлечь внимание историков к упущениям, искажениям и смещенному акцентированию событий, которые компенсировались «объективной» ценностью[46].

Тем не менее подробно останавливаться на этих недостатках значило бы не заметить важности авторского труда как заявления о национальной, международной и личной власти. Последовавшие тома содержали исчерпывающие комментарии по политике послевоенного периода. Однако первые два тома, по словам Коулинга, брали «сильную и энергичную»[47] ноту. Речь — которую диктовал Черчилль — выражала его чувство эпического спора. Противоборство двух таких массивных сил в северном море было «высшей точкой проявления военно-морской силы в мировой истории». Волнующий блеск начальных стычек, когда сам Черчилль все еще ходил в атаку, до сих пор не был заменен мрачной картиной изматывающей тяжкой работы последующих лет. Эта перспектива не просто граничила с мрачным настроением Британии 1923 года.

Ноябрьское решение Болдуина распустить парламент и назначить новые выборы на том основании, что протекционизм был единственным способом бороться с безработицей, сняло Черчилля с позиции выжидания. Он во всеуслышанье объявил, что такое действие задержит возвращение процветания и ослабит влияние Британии как агента примирения на Европейском континенте. Он выставил свою кандидатуру в Западном Лейчестере, но был побежден кандидатом-лейбористом из среднего класса, Ф. Е. Петик-Лоуренсом и лишь обошел кандидата от консерваторов с незначительным перевесом голосов. В целом либералы слегка укрепили свои позиции защитой права беспошлинной торговли, но даже в этом случае лейбористская партия держалась далеко впереди.

Консерваторы оставались самой большой из трех партий. В этих обстоятельствах, после того как Болдуину был объявлен вотум недоверия, в январе 1924 года Рамсей Мак-Дональд сформировал первое лейбористское правительство, администрацию, которая для того, чтобы выжить, должна была поддерживать либералов.

Черчилль был разочарован этим итогом, поскольку предпочел бы, чтобы правительство сформировал Асквит при поддержке партии консерваторов. Его собственная кампания в Лейчестере все больше и больше становилась скорее антилейбористской, чем антиконсерваторской. Приход лейбористского правительства был неприятным ударом. Это подтверждало его вывод о прочном слиянии международного развития и развития внутри страны. В те моменты, когда он был близок к отчаянию, он представлял себе врагов Британии, объединенных внутри и вне ее, чтобы добиться ее развала. «Британия никогда не согласится», — писал он архиепископу Туама в конце 1920 года, — «на разрушение целостности Британской империи»[48]. В своей речи он описывал Ирландию как «сердечный центр» Британской империи — но Ирландия была «утеряна». В 1922 году также и Египет был объявлен «независимым», и этот шаг, пусть он был более номинальным, чем реальным, указывал направление хода времени. И вот в Вестминстер пришел социализм. Это было одним из видов того серьезного национального несчастья, которое происходило с великими государствами только в самом начале поражения в войне, угрожало бросить тень на любую форму национального образа жизни и поколебать уверенность в будущем. Напрасно делались попытки обозначить различия между тем, как понимала социализм партия лейбористов, и как его понимали большевики. Под умеренной наружностью гуляли токи завихрения.

В разных газетах высказывались подозрения, что Уинстон нащупывал путь для возвращения в ту партию, которую он покинул — Консервативную. Помимо некоторого количества маневров на стороне консерваторов, Черчилль выдвигал свою кандидатуру как «независимый антисоциалист» на предварительных выборах в округе Вестминстерского аббатства в марте 1924 года и был лишь весьма незначительно обойден кандидатом-консерватором. Список голосов, поданных за либералов, окончательно коллапсиро-вал. Из различных источников Черчиллю советовали сохранить свое отдельное от партии положение до тех пор, пока не настанет время обсудить вопросы повторного вхождения в нее. Тем не менее, 7 мая 1924 года Черчилль направил обращение слету консерваторов в Ливерпуле, организованному Арчибальдом Сальвиджем, доминирующей фигурой тори в местном самоуправлении Мерсисайда. К сентябрю, проведя лето в переглядываниях и подмигиваниях с иерархией тори, он направил обращение слету консерваторов в Эдинбурге на предмет социалистической угрозы и был зарегистрирован в избирательном округе Эппинга, где ему предстояло вступить в борьбу на следующих Всеобщих выборах в качестве «конституционалиста» (с поддержкой консерваторов).