Кругом смеялись и одобрительно хлопали его по спине.
Новый летчик-истребитель действительно не отличался скромностью. С другой стороны, не отличался он и робостью. Казалось, ему чужд инстинкт самосохранения: он бросался в бой неистово, как дикий зверь, и не испытывал ни малейшего страха перед врагом.
2 ноября 1916 года он был сбит и с тяжелой раной бедра опять угодил в госпиталь.
— Лёрцер, — жаловался Герман своему другу, когда тот заглянул к нему с визитом, — забери ты меня, черт побери, отсюда. Не могу больше. Скучно!
— Заберу, — обещал Лёрцер.
И с начала 1917 года Геринг летал в его эскадрилье... пока сам не стал командиром.
8 июля 1918 года, Западный фронт
— Капитан Геринг! — Голос адъютанта полка звучал торжественно. — Сейчас, когда вы стали нашим командиром, позвольте вручить вам нашу культовую полковую трость. Ее вырезал из терновника искусный мастер родом из Баварии и в свое время подарил Манфреду фон Рихтгофену. Сейчас она переходит к вам как к командиру JG I — Jagtgeschwader «Манфред Рихтгофен»!
...Пройдут годы, и эта трость превратится в маршальский жезл. Но ни о чем подобном не ведает молодой капитан Герман Геринг, когда высоко поднимает этот символ воинской славы и власти.
17 июля 1918 года, Западный фронт
Геринг был мрачен.
Он только что вернулся после очередного боевого вылета и был крайне неудовлетворен произошедшим. Такое случалось уже не в первый раз.
Опять линию фронта пересекли французские двухместные «Кудроны» — двухмоторные тяжелые самолеты.
Как обычно, они прорывались вперед плотным строем и с малой высоты производили свои налеты. Двухмоторные бронированные аэропланы практически «не замечали» летчиков Геринга.
Да уж, есть, от чего прийти в ярость! Герман лично атаковал один из «Кудронов» и попусту расстрелял весь боезапас: француз преспокойно летел себе дальше.
Сбивать такие самолеты — дело зенитчиков. И незачем подставлять под пули истребителей, чьи пулеметы, как выяснилось, бессильны.
Геринг взял лист бумаги и принялся писать рапорт начальству — командующему авиацией генералу фон Хёппнеру.
«Моих летчиков заставляют делать пять вылетов в день. Такие перегрузки не под силу выдержать ни людям, ни машинам. И, кстати, о технике: я уже докладывал о том, что до сих пор отсутствует нормальная телефонная связь между эскадрильями...»
Но была у Геринга и другая проблема, о которой он как командир не мог не задумываться.
В самом начале войны еще не существовало никаких тактических приемов воздушного боя. Учились на ходу — точнее, «на лету», на ошибках, преимущественно на чужих (потому что те, кто совершал ошибки сам, как правило, погибал)...
Сейчас все изменилось. Уже имеется значительный опыт. А пилоты по-прежнему настроены лишь на одно — «свободную охоту».
Увлечены лишь тем, чтобы нарисовать на фюзеляже побольше звездочек. «Прямо как в оперном театре — капризные примадонны и серенькие мышки-статисты», — с раздражением думал Геринг.
Всем и каждому должно быть ясно: примадонна в полку только одна — сам командир. Только он принимает решение: кому атаковать, когда атаковать и каким способом.
«Павлинов следует ощипать прежде, чем они потеряют свои перья», — решил Геринг.
18 июля 1918 года, Западный фронт, район леса Бандри
Ранним утром восемнадцатого июля вылет был необычным.
Всех, кто считал себя «звездой», командир оставил в резерве.
— Но как же так?.. — прозвучал чей-то недовольный голос.
Не оборачиваясь, Геринг поднял руку:
— Молчать! — рявкнул он. — ...Трибунал!.. Полетите, когда я дам сигнал!
Невнятная угроза трибунала подействовала.
В воздух поднялась первая группа и направилась в сторону леса Бандри.
Самолеты противника — SPAD — приближались.
Геринг с ведомыми вступил с ними в бой.
И когда сражение уже шло, подал сигнал «павлинам» и ввел их в бой.
Ему хотелось показать, что взаимодействие в воздушном бою приводит к желаемым результатам скорее и вернее, чем «творческое самовыражение» одиночек.
И Геринг не ошибся.
Во время боя неожиданно на англичан сзади напали германские самолеты, которые до сих пор оставались на земле.
Сражение закончилось быстро: несколько английских истребителей остались догорать на земле. Остальные улетели.
Геринг, довольный, нарисовал очередную звездочку на своем фюзеляже.
Никто и никогда не отнимет у германского летчика его славы. Один за всех и все за одного. И этот один — он, Герман Геринг.
И никто не мог тогда предположить, что этот бравый летчик спустя много лет закончит свою жизнь в тюрьме Международного трибунала, приняв яд...
© А. Мартьянов. 14.02. 2013.
52. Западный ветер
30 октября 1916 года, Западный фронт, расположение Jasta-2, район Соммы
После гибели горячо любимого всеми Освальда Бельке, отца истребительных стаффелей, признанного аса — победителя в сорока поединках! — осиротевшее подразделение, Jasta-2, возглавил обер-лейтенант Стефан Кирмайер.
У Кирмайера уже имелся неплохой счет: еще летая на моноплане Фоккера, он сумел сбить трех англичан. Теперь же у него был биплан «Альбатрос» DII. И Кирмайер, ни слова не говоря, закрепил знак командира — черно-белую ленту между стойками бипланной коробки.
Такая же была на самолете Бельке.
Jasta-2 продолжила свою боевую работу, которая с каждым днем становилась все труднее — оружие противников постоянно совершенствовалось.
9 ноября 1916 года, Западный фронт, расположение Jasta-2, район Соммы, аэродром Лагникурт
— Британцы!
На взлет пошли два самолета: барона Манфреда фон Рихтгофена и его младшего друга, Ганса Иммельмана, которому исполнилось восемнадцать лет.
«Альбатросы» приблизились к линии фронта. Им навстречу шла настоящая армада британских бомбардировщиков.
Англичане летели с какой-то ошеломительной наглой самоуверенностью. Их крылья заполонили небо, их моторы ревели, в брюхе они несли бомбы.
Рихтгофен налетел на ту машину, которая шла сзади, и принялся стрелять из пулемета «Шпандау».
Первыми же выстрелами он сумел поразить английского пулеметчика. Пилот пошел на посадку. «Альбатрос» погнался за ним и сделал еще несколько выстрелов. Британец приземлился недалеко от немецкого аэродрома.
— То-то же! — потер руки Рихтгофен. — Восьмой.
Он снова поднял свой «Альбатрос», чтобы посмотреть — как дела у юного Иммельмана.
Ганс не терял времени даром: он успел сбить второго англичанина.
Манфред сделал ему знак, и оба «Альбатроса» спустились на аэродром, чтобы лучше рассмотреть свои «трофеи».
Пришлось оставить самолеты и пешком бежать через поле — приземлиться ближе к месту крушения англичан не получилось. Стояла непривычная для поздней осени жара — а может быть, оба молодых человека разгорячились после боя. Манфред бросил китель в самолете и расстегнул рубаху.
Иммельман тоже избавился от «лишней» амуниции. На поле после недавнего дождя стояли лужи, и сапоги тонули в грязи.
Забрызганные жидкой глиной, в расстегнутой одежде, оба аса выглядели сущими бродягами, когда они добрались до своих потенциальных пленников — сбитых англичан.
Однако они опоздали. Рядом с британцами уже стояли какие-то германские офицеры — блестяще одетые, в начищенных сапогах, безупречно причесанные.
Пилоты приветствовали их, поднеся руки к растрепанным волосам.
— Что произошло? — обратился фон Рихтгофен к одному из офицеров.
— Мне кажется, господа, вы имеете какое-то отношение к этим упавшим британцам, — был ответ. — И лучше нашего знаете подробности дела.
— Увы, — развел руками Манфред. — Когда находишься в гуще сражения, плохо отдаешь себе отчет в том, как выглядит вся картина в целом. Да и к тому же всегда интересно, что видно с земли.