Товарищи правильно поняли его намерение. Командир звена Кузнецов со своим ведомым

Николаевым перестроились в левый пеленг, а Нестор Демидов со своим звеном еще

набрал высоту и поотстал. Отлично. Евсевьев пошел на сближение.

Восьмерка «фиатов» начала разворот в сторону «москитас». Четырьмя самолетами И-16

атаковали их и ушли вверх — для второй атаки. Звено Демидова атаковало вторую группу

вражеских истребителей, не давая им наброситься на Евсевьева и отвлекая от основной

задачи — прикрывать «юнкерсы».

В тот же момент эскадрилья «чатос» под командованием Моркильяса обрушилась на

бомбардировщики...

Садились на аэродром по одному. Евсевьев был доволен... Нет, не то слово: счастлив. Он

даже не слышал, как механик мрачно отсчитывает что-то. Очнулся на слове: «Сорок

восемь».

— Что — «сорок восемь»?

— Пробоин у тебя, Иван Иваныч, в самолете — сорок восемь...

Комэск огляделся, пересчитал самолеты.

— Где Николаев?

Последний И-16 с трудом дотянул до аэродрома. Выйти из машины летчик не сумел. К

нему побежали, вытащили.

— Живой! — разнесся голос.

Василия Николаева, тяжело раненого, пришлось отправлять в госпиталь. Самолет

осиротел.

Вечером к Евсевьеву явился Рафаэль Магринья.

— Камарада Увсевьев! — заговорил он.

Иван поднял голову:

— Что тебе, Рафаэль?

Помогая себе жестами, Рафаэль начал объяснять: давно мечтает летать на И-16, очень

давно!

«Моска» привлекал многих испанских летчиков. Более скоростной, современный самолет.

— Но ведь придется переучиваться, Рафаэль. На это нужно время.

— Я быстро научусь! — обещал Рафаэль. — Только возьмите. В бою здорово повредили

мотор моего «чато», а ремонт — дело долгое... Запчастей не хватает. У вас нет летчика, у

меня нет самолета. Возьмите, камарада!

Евсевьев согласился.

Как он объяснялся с Рафаэлем — для него оставалось загадкой. Но, в общем, слова часто

оказывались не нужны. А когда без слов было не обойтись, обращались к переводчику.

Рафаэль Магринья стал у Ивана Евсевьева ведомым. Он был невероятно смешлив и как-то

на удивление добр.

Тем же вечером русские летчики отправились к морю — окунуться.

Погода по-прежнему стояла солнечная. Чудесная стояла погода.

— Юг, товарищи! — многозначительно говорил лейтенант Кузнецов, большой любитель

окунуться. — Практически — здравница.

— Море какое-то неприветливое, — усомнился Иван Евсевьев.

— Да ладно тебе, Иван! — высказался Зайцев. — Воды испугался?

Под прищуренным взглядом Магриньи, который был сыном рыбака и воды эти знал куда

лучше, чем его русские товарищи, советские летчики «поскидывали портки» и с гиканьем

устремились в неприветливые волны Бискайского залива. С гораздо более громкими

воплями бежали они обратно!

— Вот тебе и солнечная Испания! Да тут моржом надо быть, чтобы купаться!

Магринья хохотал так, что у него слезы на глазах выступили.

18 августа 1937 года

По тревоге Евсевьев поднял все шесть машин, которыми располагал: сообщили о

приближении большой группы вражеских самолетов.

Принятый в то время боевой порядок — «клин», звеньями из трех самолетов, — по

мнению Евсевьева, стеснял маневр. В Испании на Северном фронте летчики

предпочитали полеты парами.

Вылетели — Евсевьев, Демидов и Кузнецов со своими ведомыми, набрали свыше двух

тысяч метров — и увидели, что враг уже миновал линию фронта. Очевидно, фашисты

направлялись бомбить Сантандер и аэродром.

Тремя парами, последовательно, республиканцы нанесли удар по первой группе

бомбардировщиков. Повторно атаковать уже не удалось — на «чатос» шли истребители.

— Нельзя допустить бомбардировщиков к городу! — приказал Евсевьев. — Слышите,

товарищи?

И сам атаковал ведущее звено «юнкерсов»...

Выйдя из атаки, он оглянулся в поисках ведомого. Где Рафаэль?

Некогда искать. На И-16 шел необычный самолет-моноплан. Прежде таких в испанском

небе замечено не было — «мессершмитт-109». Франкистский летчик не видел И-16, но

Евсевьев не колебался и пошел на сближение.

Вот теперь «мессер» его заметил. Перевернулся, стремясь уйти. Евсевьев повторил маневр

и поймал врага на прицел. Очередь, вторая... Фашист начал падать.

— Вот так-то, — с удовлетворением произнес Иван и снова набрал высоту.

Нестор Демидов с ведомым... Сергей Кузнецов с ведомым...

— Возвращаемся, товарищи.

Последний самолет. Евсевьев осмотрел поле. Рафаэля нет.

— Товарищи, Рафаэля не видели?

Никто не видел.

Евсевьев отправился в штаб, схватился за телефон. Может, Магринья сел на другом

аэродроме? Нигде не видели. Пропал испанский летчик...

Утром Иван вылетел на поиски. На малой высоте осматривал местность, раз за разом

облетая окрестности, но нигде не встречал никаких следов. Вот ущелье, рассекающее

долину. Рафаэль, где же ты?

На малой скорости Евсевьев повел самолет над ущельем и вдруг уперся в высокий

каменный тупик. Развернуться негде. Одна надежда — подняться и пройти над скалой.

А легко сказать — подняться, если скорость у самолета невелика. Вытянет ли мотор под

большим углом набора высоты? Как же медленно он идет вверх, как быстро приближается

скала!..

Весь мокрый, вздрагивая от волнения, Иван поднялся наконец над ущельем.

И увидел самолет.

Это был разбитый И-16. Рядом с самолетом лежало тело погибшего летчика.

Только после этого Иван поверил в гибель своего ведомого. И до конца жизни уже

никогда не забывал его.

Так и слышал его голос, когда он осматривал пробоины на своем самолете и ругался на

смеси языков:

«А, порка мадонна! Сто черти в зубы Франко! Столько бы дырка в его толстый баррига!»

Вскоре стала ясна цель массированного налета вражеских самолетов на аэродром

Альберисия. Там приземлилась эскадрилья «москас», прибывшая с Центрального фронта.

С пополнением республиканская авиация насчитывала теперь восемнадцать самолетов.

Конец августа 1937 года, аэродром Корреньо, недалеко от Хихона

Из восемнадцати самолетов осталось двенадцать. Остальные на ремонте.

— Эх, товарищ командир! — сказал Кузнецов. — А помните наш маленький аэродром

Экис? Неудобный, конечно, но зато какой надежный! Хорошо нас укрывал от фашистов.

Тут поневоле его добрым словом помянешь.

Еще три самолета вышли из строя. Невеселый получился вечер. Один летчик погиб.

Нужно ждать прибытия техсостава.

— «Мессеры» эти, — продолжал Кузнецов. — До чего же машина неприятная. А помните,

товарищ командир, как вы первый «мессер» сбили?

Это был день, когда погиб Магринья. Лучше бы Кузнецов не напоминал.

Вылет за вылетом, а вражеское кольцо все туже стягивается вокруг Хихона — последнего

оплота республиканской армии на севере. Корреньо — теперь единственный аэродром.

Все ближе артиллерийская канонада. Скоро и на этом аэродроме начнут рваться

фашистские снаряды.

— Что ты не ешь, Иван? — спросил Кузнецов.

— В горло кусок не лезет, — признался Евсевьев.

— Товарищ командир, к телефону! — доложил дежурный.

Говорил советник командующего авиацией Северного фронта.

— Утром вам, Демидову и Кузнецову быть готовыми к убытию с Северного фронта. За

вами придет транспортный самолет. Я лечу с вами.

— Значит, конец Северному фронту? — вырвалось у Ивана.

— Товарищ Евсевьев!.. — начал было советник, но Евсевьев не выдержал:

— А как же они?