Георгиевич Лавров.

Погрузили десять двадцатипятифунтовых осколочных бомб. На борту имелись два

пулемета и два ящика стрел — тяжелых заостренных болтов, которые разбрасывали над

расположением врага.

Лавров сразу поднял «Муромца» на три тысячи метров.

Это было необходимо — ужас немцев перед летающей махиной притупился, и их батареи

бойко обстреливали русские воздушные корабли.

Мотористы наблюдали за полетом «Муромца».

— Что-то не то, — вдруг сказал унтер-офицер Кузнецов.

И правда — происходило «что-то не то»: неожиданно «Муромец» стал пикировать,

перешел в штопор... Моторы гудели невероятно, звук казался запредельным.

И тут от корабля стали отваливаться куски... Махина рассыпалась прямо в воздухе.

Все бросились к падающему самолету.

Катастрофу видели и из местечка, оттуда примчались люди, подъехала машина с

фельдшером. Врачам пришлось пробиваться сквозь толпу...

Солдаты и врачи разбрасывали обломки, надеясь найти хоть кого-то живым.

— Кузнецов, разгони толпу, мешают! — прошептал Никольской на ухо унтеру.

Бравый Кузнецов гаркнул:

— А ну, разойдись! Бонбы! Щас рванет!..

Люди бросились наутек...

— Где фотограф?

По правилам Эскадры, фотографировали абсолютно все события, происходившие с

большими воздушными кораблями.

Пришел фотограф, снял обломки самолета и трупы: поручика Витковского около

изуродованного штурвала, лейтенанта Шокальского, старшего лейтенанта Лаврова...

Живых не было.

Вечером на стол полковнику Горшкову лег отчет.

Предполагали причиной катастрофы недостаточную опытность поручика Витковского:

очевидно, он вел корабль и на вираже допустил скольжение — растерялся, не выключил

моторов, и корабль вошел в штопор...

— Как же, «недостаточная опытность», — сказал сам себе Михаил Никольской. — Легко

на покойника валить. Там же находился Лавров. Он бы спас ситуацию, если бы мог. Это

был лучший летчик из всех. Саботаж, вот что это было.

Июнь 1917 года, Винница

— Ваше благородие, письмо!

Михаил Никольской распечатал конверт, пробежал глазами написанное, смял, отбросил.

Все то же самое. На фронтах — развал: братание с немцами, после чего мешок за спину —

и домой, «в родную деревню». Как в таких условиях сражаться?

Эскадра продолжала выполнять приказы командования, но сейчас становилось очевидно

— пользы в этом нет никакой.

Австрийцы приближались к старой государственной границе. Требовалось немедленно

вывозить имущество Эскадры.

— Часть придется сжечь, — вслух произнес Никольской.

Он сжал кулак. Жечь самолеты!.. Вот уж не думал, что до такого дойдет.

На центральной базе Эскадры в Виннице создан был комитет. Рассматривались «текущие

моменты».

В основном дебатировали вопрос о продолжении войны. То и дело можно было слышать

голоса: «Пора перестать проливать кровь рабочих и крестьян в интересах

капиталистических держав!»

Несколько дней назад прошли выборы начальников и командиров.

Полковник Горшков не удержался от выступления:

— Вы, конечно, понимаете абсурдность происходящего? По самому характеру

деятельности командиры кораблей не могут быть не избранными! За штурвалом сидит

летчик. Никто другой не в состоянии поднять корабль в воздух, хотя бы его и избрали

большинством голосов...

Так и произошло. «Большинством голосов» выбрали прежних командиров. Никольской

едва удерживался от смеха:

— Так хочется спросить, о чем думали те, кто голосовал против?

Через несколько дней комитет предложил господам офицерам снять погоны.

Согласились и на это. Поручик Павлов протестовал было, но его быстро уговорили — по-

хорошему.

«Эксцессы в Эскадре не нужны, — шепнул ему Никольской. — Не валяйте дурака,

снимите».

Август 1917 года, Москва

— Товарищи! — доносился голос докладчика. — Наконец мы собрались на наш Первый

Всероссийский авиационный съезд! Съезд свободных авиаторов, товарищи! Мы должны

организовать нашу особую Коллегию, куда войдут делегаты от разных авиационных

частей. Предлагаю взять за ориентир программу партии большевиков!

Пока шли дебаты — чью сторону занять, большевиков или Временного правительства, —

на Эскадру в Виннице быстро надвигался неприятель. Офицеров «уволили» в отставку и

отправили в Петроград.

Склады в Виннице запылали, теперь уже открыто подожженные своими.

А Коллегия в Москве все заседала и спорила... Приближалась осень.

Осень революционного семнадцатого года.

22 марта 1918 года, Петроград

Военлет Панкратьев — бывший подполковник, бывший помощник начальника Эскадры,

— категорически не желал становиться «бывшим».

Новые власти плохо понимали, о чем говорит этот человек — с откровенно офицерской

выправкой, которая выдавала его, несмотря на снятые погоны.

— Какая еще сухопутная «эскадра»? Воздушная эскадра? За дураков нас держишь, ваше

благородие? Корабли по воздуху летают?..

— Это большие самолеты, товарищи, — объяснял Панкратьев. — Поймите же наконец, я

хочу организовать ячейку «Муромцев» с включением этих самолетов в восстав Рабоче-

Крестьянской Красной Гвардии!

— А кто на них летать-то будет? — щурились на Панкратьева. — Ты, что ли?

— Я и мои товарищи, военлеты. Найду и соберу людей, бывших в Эскадре, сформируем

экипажи для двух-трех самолетов...

— Ладно, пиши докладную записку.

Панкратьев написал подробную записку в Коллегию Авиации и Воздухоплавания.

Там к проекту отнеслись благосклонно и передали в Совнарком.

22 марта 1918 года явился декрет, утверждающий организацию Северной Группы

Воздушных Кораблей в составе трех боевых единиц.

Панкратьев, окрыленный — в прямом и в переносном смысле, — бросился искать людей.

Бывший лейтенант, а ныне товарищ Никольской обрадовался возможности вернуться к

«Муромцам»: в свое время он поддерживал идею войны до победного конца и был

отправлен большевиками в отставку. Маялся без средств и без занятия.

— Возьмите на себя материальную часть, Михаил Николаевич, — попросил его

Панкратьев.

— Взять-то я возьму, — засмеялся Никольской, — да кто же мне даст?

— Обратитесь на Русско-Балтийский завод. Я вам бумагу напишу. У меня печать есть.

На заводе Никольской обнаружил семь недостроенных кораблей и, потрясая бумагой,

потребовал закончить работу.

— Заказ от Совнаркома! — заключил Никольской. — Матерьял для строительства будет.

Совнарком обещал, значит, всѐ будет.

6 октября 1918 года, Липецк

Новая Эскадра прибыла в Липецк. Отсюда предстояло действовать против

белогвардейской группы Мамонтова.

Погода портилась, но два «Муромца» поднялись в воздух.

И тут корабль Алехновича — одного из самых старых и опытных военлетов — на высоте

ста метров начал снижение. Облачность была низкой, и «Муромец» держался в воздухе

почти полчаса, не решаясь сесть.

Внезапно Алехнович отдал штурвал вниз. Моторы работали на полном газу, и при таких

условиях Алехнович начал сажать корабль.

Ударившись о снег лыжами-шасси, «Муромец» подскочил вверх, свалился на правое

крыло, перевернулся на левое и превратился в груду обломков.

Вытащили раненых военлета Романова и моториста Иванова. Алехнович был мертв —

обломками винта ему пробило грудь.

Положение складывалось тяжелое — некому летать, некому руководить.

Затем прибыли новые военлеты и с ними новое начальство — красный военлет товарищ

Ремезюк.

Товарищ Ремезюк обладал неиссякаемым запасом энергии и чрезвычайно малым опытом

общения с самолетами.

— Говорите ваши беды, а мы их разрешим! — обычно начинал он свой разговор.