не понимаем.

На самом деле на аэродроме их не слышали. Переводчик вместе с командованием ждал,

пока летчики появятся в эфире.

— Я тебе по-французски говорю, — сказал Альбер.

— А я тебе отвечу: пока держимся в воздухе — будем прикрывать.

— Неосторожно воюешь, Ив, — ответил на это Альбер. Но ни малейшей попытки выйти

из боя не сделал.

Они сопровождали бомбардировщиков, сколько могли.

Горючее было почти на нуле.

— Садимся, пока не упали! — крикнул Альбер. — Все, Ив, хватит, садимся!

Майэ направил самолет на поле. До аэродрома оставалось еще несколько десятков

километров. Но территория была уже «наша».

«Як-1» не подвел. С полностью выработанными бензобаками французские летчики

посадили самолеты в чистом поле.

Был вечер, после бомбежки вдруг стало очень тихо.

— А ты заметил, что здесь никогда не бывает по-настоящему тепло? — обратился Майэ к

своему товарищу. — Вроде бы, весна, лето, но по вечерам все равно откуда-то из-под

земли тянет ледяной стужей...

Середина мая 1943 года

— Захаров здесь! — Известие мгновенно облетело весь аэродром.

— Ну что, — обратился генерал к майору Тюляну, подошедшему к нему с рапортом. —

Время выполнить обещанное. Хотите полетать на моей «Стрелке»?

Тюлян просиял так откровенно и по-детски, что Захаров в ответ не выдержал —

засмеялся.

— Товарищ подполковник Голубов поступает в ваше распоряжение, — сказал Захаров. —

Объяснит и покажет. Потом расскажете товарищам, как вам понравился самолет.

Через полчаса после этого разговора Тюлян уже был в воздухе. Самолет «Ла-5» в его

руках демонстрировал чудеса: резко набрал высоту и на двух тысячах метрах сделал

поворот и понесся вниз.

В последний миг, когда уже казалось, что машина сейчас врежется в землю, последовало

выравнивание, и истребитель со страшным ревом пронесся над взлетно-посадочной

полосой.

— Ого, — сказал подполковник Голубов, а стоявшие рядом «нормандцы» дружно

расхохотались.

Под конец Тюлян прошел над аэродромом «на спине» — в перевернутом полете. Все, сел.

Кругом стояли молча. Наконец из кабины показался летчик. Никогда еще «нормандцы» не

видели, чтобы майор так светился. Неприкрытый, чистый восторг сиял в его глазах.

Французские летчики окружили его.

— Как? — слышалось со всех сторон. — Ну что? Лучше или хуже?

Тюлян ответил не сразу. Обдумывал ответ. Он понимал, что в какой-то мере перестарался,

и сейчас неосторожное слово может вызвать целый шквал эмоций.

— Сами видели, — сказал он наконец, — самолет что надо. Но «Як» тоже хорош. Мы на

«Яках» уже летаем. «Як» справляется с «Фокке-Вульфом», и мы в этом уже убедились.

— Ну так лучше или хуже? — повторяли вокруг.

— «Як» проще, — сказал Тюлян. — Пополнение освоит его быстрее. Остаемся на «Яках».

Исправлять хорошее — только портить.

Он переглянулся с генералом Захаровым. Тот кивнул.

— Ну вот, попробовали и сделали, так сказать, руководящие выводы, — проговорил он.

— Я тоже считаю, что пересаживаться сейчас на другие самолеты не стоит. Предстоит

крупная операция по ликвидации большого скопления вражеских самолетов на брянском

и спас-деменском аэродромах. Будем летать глубоко в тыл, бомбить. Я слышал, кое-кто

уже побывал в переделке и сумел дотянуть на «Яке» до нашей территории. Чего еще

нужно?..

© А. Мартьянов. 12.07. 2012.

07. Летчик номер восемь

Лейтенант Ларош с интересом рассматривал тарелку борща.

Стряпуха Гарпина весело наблюдала за ним из окошка раздачи.

— Что, не видал такого, сынок? — с густым украинским выговором вопросила она. Голос

у нее был могучий, грудной. Такой, что запросто долетит и до середины Днепра, и еще

дальше.

— О, мамо Гарпина, да тут у нас настоящий борщ! — Бодрый Вася принял тарелку, куда

повариха от души плюхнула сметаны, и уселся рядом с Ларошем.

Француз комически приподнял бровь.

— Есть такие славянские слова, шер ами, которые европейскому человеку физически не

выговорить, — заметил он, не без зависти наблюдая за тем, как Вася уминает борщ.

— Выговаривать не обязательно, ты лучше сам борщ попробуй! — ответил Вася между

ложками.

— Борч, — скорбно выговорил Ларош. — Звучит как самоубийство. Террибль!

Вася так и подавился от смеха.

Ларош сказал со вздохом:

— О да, вот гримас де ля фортуна. Ты можешь быть каким угодно распрекрасным

летчиком, но если не можешь выговорить слово «борч», над тобой будут смеяться

русские.

— Клянусь не смеяться! — отозвался Вася, предательски покрасневший.

— И как это урожденные французы служили в русской авиации? — продолжал Ларош. —

Может, потому, что были высокого происхождения и не употребляли в пищу этот самый

борч?

— «Борч», друг мой Ларош, в России употребляют все, — произнес Вася. — Равно как и

щи.

При звуке еще одного ужасного славянского слова Франсуа Ларош закатил глаза. Но он и

сам уже был готов захихикать.

— А что ты там говорил про французов в русской авиации? — осведомился Вася,

вымазывая тарелку коркой хлеба.

Франсуа Ларош ответил:

— В данный момент я имел в виду графа Ламберта. Вчера в газете попалось. — Он вынул

из кармана смятый листок газеты «Наше время» за 1909 год.

— Где взял? — Вася с интересом принял из его рук измятый листок, разгладил.

— Лежало в сундучке. И фото сохранилось. А имени фотографа нет...

— Зато есть имя авиатора, что намного важнее! — обрадовался Вася изымая у Лароша

старинную газету. — « Бывший русский офицер граф де Ламбер на своем аэроплане

совершает полет над Парижем. Он прилетел из Живизи, с аэродрома, в Париж, два раза

обогнул вокруг Эйфелевой башни и улетел обратно в Живизи. В общей сложности он

пролетел около пятидесяти верст». Ха, вот это рекорд!

— На самом деле — да, — подтвердил Ларош. — Вполне шарман рекорд. Только не

дальности полета, а высоты. Триста метров! До этого рекорд высоты принадлежал

Орвиллу Райту и составлял 172 метра. Рекорд де Ламберта был официально зафиксирован

и является первым рекордом мира, установленным российским пилотом.

— Погоди, он Ламберт или Ламбер? — уточнил Вася.

— И так, и так пишут, — сказал Ларош. — Сам знаешь, эти «т» в конце французских

фамилий не читаются. Иногда.

— И он еще на наш «борщ» жалуется, — заметил Вася. — Ладно, а чего это французский

граф — русский офицер?

— Ламберты служили в России еще с восемнадцатого века, — ответил Ларош. И снова

разгладил старый листок. — Шарль де Ламберт родился на Мадейре. Потом учился в

Париже. Его отец был русским подданным — как и прочие его предки.

— Да бог с ними, с предками, — нетерпеливо оборвал Вася и на некоторое время

предался компоту. — Про летчика рассказывай.

— Молодой граф имел модное увлечение — воздухоплавание, — продолжал Ларош. —

Скажи, мон ами, сметану из борча надо отдельно есть или сначала размешать?

— Как хочешь. Я размешиваю, а потом еще сверху отдельно кладу, — охотно

проконсультировал Вася.

Ларош рассеянно повозил ложкой в тарелке и вдруг засмеялся пришедшей ему мысли.

— Нет, ты только представь себе, Ламберт изобрел смешную штуку. Додумался

поднимать корпус судна над поверхностью воды с помощью подводных крыльев. Патент

зарегистрировал в 1891 году сначала во Франции, а потом и в Северо-Американских