— К сожалению, я не могу ничем быть вам полезен — ответил с облегчением Леон — я долго не видел никого из них и не имею понятия об их планах, адресах и именах, под которыми они живут. Мои давние знания не имеют для вас никакой цены.

— Я не собираюсь обременять интеллигентного человека, как вы, столь грязной работой; для таких дел у нас достаточно людей иного сорта — сказал Директор — но, будучи их другом в течении многих лет, вы должны знать, что для каждого из них является самым сокровенным, наиболее желанной мечтой или недопустимой потерей. Если вы будете любезны изложить это на бумаге, то мы позаботимся, чтобы каждому из них пришлось выбирать — или это самое, или Организация. Тех, кто выберет правильно, мы не тронем — ваша судьба тому пример.

— А что будет с теми, кто выберет другое? — спросил Леон — сгорит чей-то дом с семьей, с женой и детьми, или случится что-нибудь, столь же ужасное?

— Это будет зависеть от вас: если вы не умолчите, не ошибетесь и не солжете. САМОЕ дорогое, это как раз то, что для данного человека превыше всего на свете, что он выберет наверняка, как вы — свою семью. Вы имели возможность убедиться, что мы не жаждем крови, воюя прежде всего с идеями, образом мысли — с тем, что можно назвать Традицией жизни и поведения. Здравомыслящий человек, как вы, выбирает жизнь, ну а фанатики виноваты сами.

Леон вспомнил слова Даира. Его не оставят в покое, не те, так эти; с вежливой улыбкой, но в него вцепятся мертвой хваткой, заставляя против воли играть в свою игру. Он вынужден будет предавать и предавать, пока не станет омерзителен сам себе. Его взгляд остановился на краю стола, где лежал пистолет. Надо спросить у Зеллы, куда она спрятала патроны, и незаметно взять лишь один.

— У ваш замечательный сынишка — заметил Директор, перехватив его взгляд — такой же мог бы сейчас сидеть на коленях у той женщины, не снеси она его в воспитательный дом. И дочка ему под стать. Что будет с ними, если с вами что-то случится: не секрет, что из воспитательных домов выходят или малолетние воры, или тупоумная рабочая скотина? Ваши бывшие товарищи не пощадят и вашу жену, если узнают про все!

Леон молчал, стиснув зубы и сжав кулаки. Всему живому присущ инстинкт выживания: угроза жизни обычно вызывает сопротивление, тем более яростное, чем ближе к последней черте прижат человек. Но когда этой мобилизующей и ожесточающей угрозы нет, этот же инстинкт подталкивает к согласию. Так ли уж плох был выбор жизни и тихого семейного счастья вместо вечных беспокойства, страха, борьбы неизвестно за что?

— Соглашайся, милый! — тихо сказала Зелла — ради меня и наших детей. Мы останемся вместе; с твоими товарищами это невозможно. Я хочу, чтобы у меня были дом, муж и дети; не счастье должно приноситься в жертву идеям, а идеям следует служить счастью людей! Если Организация отнимает право на простое человеческое счастье даже у своих последователей — можно ли верить их словам о благе всех людей? Многие секты, тайные общества и пророки говорили то же самое, может, и сами веря в свою непогрешимость — но кто рассудит, были ли они правы?

— Это сущая правда — подтвердил Директор — заметьте, что в отличие от Организации мы не требуем от вас положить всю жизнь без остатка борьбе с социализмом, забыв о семье, как не требуем того же и от наших сотрудников. Собственность, семья, религия, порядок — вот четыре столпа, на которых стояло и стоит любое общество, и глупо требовать от людей отрекаться от них, как это делают товарищи революционеры. Их самоотречение хорошо для фанатиков, вроде монахов-рыцарей древних Орденов — но можете ли вы представить общество, состоящее исключительно из таких людей? Если же такие фанатики-идеалисты будут лишь элитой, правящей над всеми прочими, то такая власть будет для горячо любимого ими народа намного тяжелее сегодняшней, при всех ее недостатках. И вам ли не знать, что некоторые вожди социализма открыто призывают не только к отмене собственности, но и упразднению семьи?

В кабинет вбежал Леон-младший, держа в руках свернутый лист бумаги. Он потянул отца за рукав, прося помочь сделать лодочку. Зелла наклонилась к сыну, и что-то тихо ему сказала, ласково, но настойчиво выпроваживая обратно в детскую.

— Не я, а сама реальность требует продолжения нашего сотрудничества: одиночки не выживают, затоптанные с двух сторон сразу — продолжил Директор — вам нет пути обратно, мы же предлагаем вам свою честную поддержку, без которой ваша истинная роль во всем случившемся рано или поздно станет известна Организации. И что тогда будет с вами и вашей семьей?

Леон молча кивнул. Он цеплялся, как за последнюю соломинку, что он все же не штатный агент, не числящийся в списках и не получающий денег, но Директор положил на край стола конверт.

— Не думайте, что у нас служат исключительно за деньги: такие люди стоят дешево, потому что очень ненадежны — пояснил он — но по справедливости, всякий труд должен быть оплачен: вам, вашей очаровательной супруге и милым детям надо на что-то жить. Многие уважаемые господа — ученые, инженеры, журналисты — не состоя у нас в штате, отнюдь не брезгуют за плату делать для нас чистую работу научного характера. Мы же заинтересованы в продолжении нашего плодотворного сотрудничества: между своими все должно быть честно.

Между своими… Леон взял деньги, словно переступив при этом некую грань внутри себя и зримо видя, как его затягивает в водоворот. Лишь теперь он осознал, что обратной дороги ему нет, и товарищ Второй умер окончательно и бесповоротно. Зелла тревожно взглянула ему в глаза, Директор удовлетворенно кивнул и поднялся с кресла.

— Когда закончите работу, позвоните по известному вам номеру, к вам подъедут — сказал он обыденным тоном, словно заказывая обед — советую однако не тянуть: будет подозрительно, если отсутствие товарища Даира окажется слишком долгим. Живите счастливо, искренне желаю вам всех благ; если возникнут проблемы — звоните! Честь имею!

С этими словами он вышел из комнаты. Леон взглянул на Зеллу, она же смотрела на него с надеждой и любовью. Для нее случившееся значило конец ее притворства, но Штрих физически чувствовал, как на его плечи наваливается двойной груз. Они молча стояли посреди комнаты, взявшись за руки и глядя друг на друга; внезапно дверь распахнулась, и вбежали дети.

— Вот то, ради чего стоит жить! — сказала Зелла с улыбкой — ради них мы пройдем через все, милый; эти маленькие человечки для нас дороже всех людей на свете!

Стоял яркий солнечный день, тротуары были заполнены нарядной публикой, вышедшей на прогулку. Отцы семейств, с тросточками и в котелках, неспешно шли под руку с нарядными дамами в огромных шляпах, в окружении стаек весело резвящихся детей. Черный автомобиль мирно ехал среди этой картины, возвращаясь в большой дом на бульваре Принц-Альберт.

— Они не ведают, чем оплачен их покой, как не обязаны знать, кто убирает нечистоты — думал Директор, смотря из окна машины — но кто-то должен делать и грязную работу; мы — золотари общества. Не только обыватели, но даже высокие столичные чины представляют наше дело исключительно как выследить, арестовать и повесить; но война психологическая столь же важна и нередко более эффективна. Фанатики всегда малочисленны, и опасны не столь сами, сколь толпой, идущей за ними даже к эшафоту. Но — бойся равнодушных! — если выставить их не героями, а авантюристами, самыми грязными средствами прокладывающими путь к власти, то толпа отвернется — и этих проклятых идеалистов можно будет полностью истребить, обеспечив мирному обывателю мертвую тишину и порядок. Господин Штрих не ведает, что он положил начало сразу двум операциям, губительным для подполья не меньше ареста нескольких его членов. Надо кстати дать им имена — пусть это будут "Шиповник" и "Золотая рыбка".

Леон положил на стол шесть листков бумаги, успокаивая себя тем, что он все же не мерзкий иуда, за сребреники продающий планы и адреса. Он взялся за дело тотчас же, спеша скорее стать честным гражданином, мужем и отцом; позвонив по телефону, он отдал бумаги пришедшему человеку с неприметным лицом; едва закрыв дверь, он с облегчением позвал жену, и они наконец остались в комнате одни, наказав детям не мешать. По истечении часа они оделись и вышли всем семейством на прогулку. Леон постукивал тросточкой по тротуару, Зелла придерживала край шляпы от игривого ветерка, дети то чинно шли рядом, то весело носились вокруг. Возле моста они купили мороженое. Всем было весело и хорошо, и они старались не вспоминать о происшедшем.