— Не ради людей! — возразил он, проведя рукой по своим волосам. — А разве ты не обидишься, если я оставлю тебя сразу после свадьбы?

— Я? — Она посмотрела на него, и ему показалось, что сейчас он утонет в глубине её чёрных глаз. — Мы исполнили желание дедушки. Речь идёт о нём, а не о нас. Только он связывает нас.

Адам вскочил со стула.

— Маргита, что ты говоришь? Ведь мы только что дали обет!

Она тоже выпрямилась.

— О, обет верности я сдержу. И ничего не потребую взамен. Можешь не опасаться, что я тебе буду мешать. Извини, я тебя оставлю, но ненадолго: мы ещё должны поговорить о наших делах.

Когда девушка вернулась, Адам Орловский всё ещё стоял на том же месте, где она его оставила, мрачный и задумчивый. Чего он, собственно, хотел? Раньше он боялся оков, а теперь, когда она ему так спокойно сказала, что совершившееся было лишь официальной церемонией, которая их не сближала и не могла сблизить, он был обижен до глубины души. Воспитание у него было довольно поверхностное, хотя дед привил ему определённые моральные принципы, которые, как считал сам Адам, сохранили его от падения до сего дня. Однако он был старше и имел на брак более зрелые взгляды, чем она. Он знал, что подобные отношения между ними не могут продолжаться долгое время. Её отношение к создавшемуся положению его не удивляло, ведь ей не было и восемнадцати, и она не знала жизни. Но он был оскорблён тем, каким образом она давала ему понять, что он ей не нужен так же, как она ему.

Лишь только он успел решить, что делу необходимо придать другой оборот, как она вернулась, уже без венка и фаты, села у камина, поставив свои маленькие, обутые в белые туфли ножки на низенький стульчик, и предложила ему кресло напротив.

— Я бы хотела знать, в чём могу заменить тебя у дедушки.

— Я тебя не понимаю. Кроме как на каникулах я у него не был и всегда занимался своими научными делами. — Адам стоял, прислонившись к камину и скрестив руки на груди. — Я слышал, что сразу по прибытии ты взяла на себя роль хозяйки Орлова, — добавил он с лёгким поклоном.

— Я приехала, чтобы помочь дедушке, — возразила Маргита. — И сделаю всё, чтобы он чувствовал себя хорошо; я буду жить для него.

— Удивительно, что ты говоришь мне это всего через несколько часов после венчания, — заметил он насмешливо.

Она даже не посмотрела на него, лицо её похолодело.

— Удивительно? Благодаря твоей откровенности, между нами ещё до свадьбы всё было определено, и мы знали, что ты будешь жить для своей науки, а я — для дедушки. Ты ведь сам этого хотел.

— О да, — ответил он, гордо выпрямляясь. — Я благодарен, что ты предоставляешь мне такую свободу, ибо я думал, что, вступая в брачный союз, мы свяжем друг друга.

— Право, не знаю, чем я могла бы тебя связать, — ответила Маргита серьёзно, убирая волосы со лба.

При этом она была столь прелестна, что Адам готов был забыть о своей гордости. Однако он ответил:

— Что меня касается, то я это знаю ещё менее.

— Ну и прекрасно! Ты завтра же уходишь вместе со своими друзьями — тебя им, наверное, уже сейчас не хватает, — а я остаюсь с дедушкой, — дав ему вежливо понять, что хочет остаться одна.

Он простился и ушёл, но не к своим друзьям.

«Какая она странная, — думал он в своей комнате. — Может, было бы лучше мне не уезжать сразу после свадьбы и не оставлять её здесь одну. Или хотя бы отложить путешествие до тех пор, пока мы привыкли бы к новым условиям? Ах, как жаль, что я уже не могу отказаться от своих слов! Что подумают дедушка и профессор, если я вдруг передумаю? Экспедиция продлится не более двух месяцев, и я вернусь. Книгу можно и дома написать. А потом, когда-нибудь, отправлюсь в более длительное путешествие».

Так размышлял пан Адам. А Маргита? Девушка, стоя на коленях возле своего кресла, в котором она только что сидела, горько плакала… Ни единым словом он не извинился за обиду, нанесённую в письме. Как они могли пойти друг другу навстречу? Нет, никогда! Этого он от неё не дождётся! Никогда она не простит ему обиды. А он даже не знает или не хочет знать о том, как он оскорбил её. Он смотрел на жизнь рядом с ней как на необходимость, с которой придётся примириться. Это она ему постарается облегчить. Они могут жить рядом, но друг для друга — никогда!

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Утро. Торжественный завтрак прошёл. Гости небольшими группами расположились в большой библиотеке пана Орловского. Недалеко от двери в столовую, оживлённо беседуя, стояла одна такая группа.

Вы знаете, — сказал пастор Г., добродушный толстяк, — аптека опять открыта!

— Что вы говорите! Наверное, молодому Коримскому стало лучше.

— А вот идёт наш доктор Раушер… Скажите, пан доктор, Николаю Коримскому лучше?

— Да, господа. А почему вы спрашиваете?

— Потому что пан Коримский снова открыл аптеку.

— Так он же не сам работает — у него теперь есть провизор.

— Вот как? Это другое дело, — сказал адвокат Краус. — Да и странно было бы, если бы он сам работал теперь.

— Это почему же? — любопытствовал молодой профессор П.

— Разве вы не знаете, что случилось с молодым Коримским?

— Я ничего не слышал.

— Произошёл несчастный случай: он отравился при составлении лекарства.

— Тише, господа, не будем здесь об этом говорить! — предостерёг всех доктор.

— Почему же?

— Да как бы там ни было, а Николай Коримский — родной брат молодой пани Орловской, и она об этом несчастном случае ничего не знает.

— Что вы говорите! Скажите нам только — он поправится?

— О да, но не так скоро.

Господа отошли от двери, продолжая беседу. Если бы кто-нибудь из них обернулся, он бы увидел, как чья-то маленькая рука отпустила занавес, который она крепко сжимала во время разговора гостей. И если бы они не ушли, то, наверное, услышали бы вырвавшийся из её груди стон.

— Мой единственный брат отравился, а я и не знала!..

После обеда, к большому удивлению слуг, со своими друзьями уехал и пан Адам, но без своей молодой жены. Она проводила его вместе со старым паном только до железнодорожной станции.

— У господ свои странности, — шептались слуги. — Такую красивую молодую женщину оставить после свадьбы одну и отправиться скитаться по свету! Наш брат так бы не поступил!

Во время уборки дома молодая хозяйка уже сама распоряжалась, а старый пан отправился осмотреть свои владения.

К вечеру Маргита, одетая в шубу и шапку, вышла из дома, сказав слугам, что хочет пойти прогуляться и чтобы ей навстречу к кладбищу выслали сани, когда вернётся хозяин. То, что она захотела пойти прогуляться в такую хорошую погоду, а не сидеть дома, никого не удивило. Однако, что бы они сказали, если бы увидели, что она направилась не к кладбищу, а в сторону города, и как она лёгкими шагами переходила улицы, пока не остановилась напротив ярко освещённой аптеки на Замковой улице?

До этого места дошла Маргита Коримская, но дальше идти у неё не было сил. Дома она скрывала боль свою, твёрдо решив: «Я должна увидеть брата!». Теперь она была у цели и всё же так далеко от неё. Ведь она брата совсем не знала. Может быть, он никогда и не думал о ней? Ведь он не был одинок. Там, за теми занавешенными окнами, жил и страдал её родной отец, которого она тоже не знала. Отец, который, якобы, был виновен в том, что она сирота, и которого она всё равно любила. Если бы сейчас она вошла и представилась ему, то напомнила бы ему прошлое и его вину. А ему и так тяжело — ведь у него нет никого, кроме сына. Но если дело так обстояло, зачем мать тогда связала свою жизнь с другим человеком? Может быть, отец принял бы её теперь, будь она свободной, и она могла бы помочь ему ухаживать за больным братом… Но между ними — глубокая пропасть…

Молодая женщина, не в силах больше думать и обессилев, прислонилась к стене. Вдруг она вздрогнула: кто-то открыл дверь аптеки. В освещённом дверном проёме стоял высокий мужчина с бледным лицом.

— Я скоро вернусь, — сказал он, — скажите это моему сыну, когда он проснётся.