Дальше плыли молча. Коля нарочито высоко поднимал удочку, чтобы издали видно было, что они отправились на рыбалку.

Лодка была уже на середине реки, когда в стороне пристани раздался взрыв, от которого Коля вздрогнул и так быстро обернулся, что лодка наклонилась и зачерпнула воды. Взрыв перешел в трескучий рокот, и Броник успокоил Колю:

— Это моторка. — А внимательно присмотревшись, уже не так беспечно прошептал: — Речная полиция.

Коля невольно сжался, как тогда, когда увидел на тротуаре идущего навстречу фашиста. По середине реки прямо сюда неслась белая лодка с красной чертой по борту. Нос ее был задран так высоко, что не видно было, кто в ней сидит. Изредка показывалась только белая фуражка с высокой тульей и какой-то непонятной отсюда позолоченной эмблемой. Но Броник и по фуражке узнал, кто это, и тревожным голосом стал наставлять друга:

— Сиди спокойно. Мы оба городские. Документов у детей не спрашивают. Разматывай удочки и молчи. Я сам буду отвечать на все вопросы.

— А кто это? — побелевшими губами прошептал Коля, вполне уверенный, что моторка несется прямо на них.

— «Ястреб»! — тоже испуганно ответил Броник. — Так прозвали эту моторку за то, что носится быстрее всех. От нее не уйдешь.

— Да я не про саму лодку, а кто в ней.

— A-а, это речные полицаи. На середине — Кирилл, а у руля Арсентий Чимарко. Отец у них бакенщик. До войны был советским. А теперь кормит рыбой самого коменданта.

Большая моторная лодка ревела и надвигалась на утлую плоскодонку, словно океанский корабль на щепку. Вот-вот раздавит, утопит, уничтожит. Так казалось Коле. Но Броник продолжал спокойно грести к берегу. И когда «Ястреб» совсем приблизился, Броник ловким движением весел поставил свою лодчонку поперек огромной пенистой волны.

— Эй, голопузые! Рыбачить только до заката солнца! — раздался с «Ястреба» зычный голос, усиленный рупором.

Лодку подшвырнуло на гребень волны, закачало, заплескало. Но рев мотора уже пронесся и быстро удалялся, замирая.

— Это Кирилл. Голос как иерихонская труба, — заметил Броник.

— Дерется?

— Не. Зато, как пронесется на своем «Ястребе» да в рупор поорет, целый час потом рыба не клюет.

Причалив к берегу, ребята рассудили, что сразу пускаться Коле в лес нельзя. Кто-нибудь заподозрит Броника, что перевез партизана. Надо порыбачить, побродить по берегу и так, между прочим пройтись, в ольшаник.

Устроившись в лодке, они начали рыбачить. А тут и «Ястреб» вернулся. Он пронесся мимо юных рыболовов, не обратив на них никакого внимания. И как только волна улеглась, Броник сказал:

— Солнце садится, мне пора, а то заберут в комендатуру. А ты шпарь. Только от берега до ольшаника иди не напрямик. Сперва прогуляйся вдоль речки с удочкой, а уж потом отходи, будто на старицу. Ну, до субботы, — и он тряхнул крепко сжатым правым кулаком.

Коля не отошел еще и десятка шагов, высматривая что-то на берегу, как Броник его окликнул:

— Стой! — и сам подбежал к нему. — А что, если я оттолкну одну лодку к середине речки, пусть себе плывет. Фрицам сверху видно, что пустая, да еще такая старая, — стрелять не станут. Ну а продырявят, не велика потеря. Это ничейная лодка, хозяина повесили за расклейку листовок.

«Хоть лодка его послужит партизанам», — мелькнуло в голове Коли.

— Попробуй, я за излучиной реки подожду дотемна. Если она пройдет мимо фашистов и не прибьется к берегу, я разденусь и догоню ее.

— Ты так хорошо плаваешь? Тогда жди, только не сразу за косой, там бакенщик живет. Кирилл и Арсентий часто плавают к отцу за рыбой. Все выслуживаются перед комендантом. Ты отойди километра два и жди.

— Бакенщик на левом берегу? — уточнил Коля.

— Да.

И Коля, оставив удочку в лодке, ушел. В ольшанике оглянулся: Броник уже подплыл к причалу. Оставив свою плоскодонку, он пошел по берегу, и Коля за кустами потерял его из виду. Однако вскоре он увидел выплывающую на середину реки лодку без гребца.

Лодка была старая, но приметная, с бляшкой на носу и большой свежей заплатой на борту. Она одиноко и словно бы нерешительно уплывала от причала.

Коля мысленно поблагодарил Броника и стал быстро пробираться по ольшанику.

Солнце зашло, и над Припятью, словно поземка, тянулся туман. Коля сидел в лозняке у самого берега и внимательно смотрел на широкую, молчаливую гладь воды. Посредине реки то сходились, то расходились огромные водовороты.

Если лодка, спущенная Броником, попадет в такую коловерть, ее будет крутить на месте и она не скоро вырвется на стрежень. Да где он, тот стрежень, на Припяти? Река эта, хотя и многоводна, но ленива, тихоходна, и нет у нее быстрины — сплошные круговерти.

Уже темнеет, а лодки не видно. Да и ничего не видно на Припяти в этот поздний час. Зря только время терял.

«Еще немножко посижу да и пойду берегом до самых сараев». Но только он так подумал, как по камышам и лозам, словно сенокосилка, прошла пулеметная очередь. Коле показалось даже, что несколько пуль просвистело над его головой. Он пригнулся. И действительно увидел, как, точно пчелы, обгоняя одна другую, над ним проносились светящиеся пули. Где-то совсем недалеко строчил пулемет.

Но вот стрельба утихла. На смену ей пришел звонкий стрекот мотора. Коля затаился в кустах.

Из-за высокой песчаной косы, поросшей густым лозняком, вынеслась уже знакомая Коле моторная лодка. Полицай Кирилл Чимарко сидел с ручным пулеметом и стрелял то по одному, то по другому берегу. Коля прилип к земле ни живой ни мертвый. Знал бы такое, загодя укрылся бы за песчаным валом, который тянется вдоль всего берега. А теперь вся надежда только на авось.

Вспомнилось предупреждение Броника о том, что немцы по вечерам обстреливают из дотов противоположный берег, пристреливаются к каждому кусту, за которым мог бы кто-то прятаться.

Но Броник не говорил, что речная полиция тоже стреляет. Поэтому, когда на реке раздался стрекот мотора и тут же на стрежень выскочила лодка с пулеметом на носу, Коля решил, что это по его душу, и залез подальше в кусты. Он, казалось, целую вечность лежал, пока мчалась вниз по реке лодка и стрелял пулемет. Но стрельба вдруг прекратилась, и стрекот лодки пронесся назад. Снова на реке стало тихо.

Туман темно-синей стеной поднимался над рекой. Вскоре не стало видно даже до середины реки.

«Все пропало! — подумал Коля. — Если даже плывет лодка по реке, то наши не заметят в таком тумане».

Коля с трудом пробирался по берегу, густо поросшему лозой, которая свисала ветвями до самой воды. Потом попался заболоченный ольшаник с кочкарником и трясиной. Коля выбился из сил и в полночь уснул у обрыва.

Очнулся он от того, что кто-то лизнул щеку шершавым обжигающим языком и даже зачавкал, как дикий кабан. Вскрикнув, Коля сорвался в речку. Так с головой и ухнул в холодную воду. В страхе он сперва хватался за скользкий торфянистый берег, нависавший здесь тяжелым козырьком, потом немного пришел в себя и поплыл вдоль берега, пытаясь разглядеть место, где можно выбраться из воды. Одежда на нем сразу отяжелела и потянула ко дну. Он захлебывался и хотел было крикнуть, позвать на помощь. Но сознание того, что здесь никто не поможет, подхлестнуло его, и он сильнее замахал руками и ногами. Наконец ухватился за ветку, свисавшую до самой воды. Взялся обеими руками и держится, а вылезти не смеет: вдруг там напротив стоит тот, кто лизнул ему щеку. Присмотревшись в темноте, освещаемой только звездами, заметил, что дальше по течению такие ветки свисают сплошными космами. Он стал перехватываться от одной к другой и, когда берег понизился вылез из воды. Стоя на месте, прислушался, присмотрелся.

На берегу поблизости не было ничего такого, что могло напугать. И только теперь он понял, что дует сильный порывистый ветер, пронизанный мелким, как песок, дождем. Сел на переплетенные ветки лозы, чтобы отдышаться. Вдруг по лицу его жгуче хлестнуло чем-то шершавым и мокрым. Шарахнулся было опять к воде. Но, ухватившись за лозину, догадался: хлестнуло его мокрой от дождя веткой, подхваченной и брошенной сильным порывом ветра. Так, видно, было и в первом случае. Но тогда он спросонья не понял, что это такое, и принял ветку за язык живого существа, облизывающего свою жертву.