— Да, найти этот остров в таком водном лабиринте мудрено, — заметил Моряк, выбравшись на сухой, поросший сочной травой остров. — А куда ж вы те сосны дели? Пожгли? — завидев посредине острова пепелище, спросил он. — Так нет, на пепелище уже березки растут, не меньше как пятилетние.

— То правда, тому пожарищу лет семь. А березки взошли на другой год после пала, — ответил бакенщик и кивком головы указал в конец острова, где между ольховыми кустами желтели штабеля дров, по-хозяйски прикрытые сеном.

— В начале войны делать было нечего, так хлопцы мои распустили те сосны на доски да и дровишек запасли. Может, кому тут и пригодятся. Вон люди бегут в лес от тех живодеров да ютятся потом в куренях. А мы из готовых плах можем в один день сбудовать какое-никакое жилье.

Сергея и его двух товарищей больше всего заинтересовало пепелище, поросшее березками. Бакенщик это понял и сказал, что здесь был большой деревянный дом.

— Еще после войны с Японией забрался сюда солдат Тодор с женой, — подходя к березнячку, рассказывал Чимарко. — Ему грозила каторга. Он и сбежал от ясного папа. Да так тут и обосновался. Появился у него дом и семья. Так и жил бы. Да те сосны выдали.

Как-то во время зимней охоты пан спросил у своих егерей: «А что за деревья посреди болот? Я там никогда не бывал». «Туда ваш конь не пройдет: болота незамерзающие», — ответили ясновельможному. «Становитесь на лыжи, а меня на санях везите!» — топнул пан.

Так и пробрался волчий бес на тайный хутор Тодора. Пробрался и узнал в Тодоре того самого солдата, что заковал покойного графа в кандалы, уготованные ему самому. Ага, так было. То и дед мой Иван подтверждал.

Провинился как-то Тодор перед паном, и тот велел заковать его в кандалы. Отковал кузнец кандалы для Тодора, принес пану и положил на стол. Полюбовался пан на добрую работу. Ну, говорит, завтра и загремит мой враг на каторгу в этих кандалах. А ночью Тодор забрался в горницу через окно и самого ясного пана заковал в те железяки…

Так перед самым приходом Советов и нашли папы Тодора. Дом спалили, самого — в картуз-березу. То была у нас тюрьма для тех, кто против богатых. А семью выслали куда-то…

Вот и мы, как началась война, облюбовали это место про случай, если от тех гитлеряк тикать придется. Под пожарищем оказался глубокий погреб. Крепко сбил Тодор дубовый сруб, вода не проходит. Там и устроили мы свой схрон. Даже запас еды поддерживаем про всякий случай.

С этими словами бакенщик вошел в густой березнячок. Деревца были ему по плечо. Отвернул две сбитые вместе обугленные половицы. Показалась дубовая крышка погреба.

— Вы тут постойте, а я спущусь, — сказал Егор Степанович и, приподняв тяжелую крышку, влез в подземелье.

Тотчас внизу блеснул красный огонек фонаря.

Сергей заглянул в тайник. По крепко сбитой лестнице бакенщик поднимал наверх что-то тяжелое.

— Держите! — крикнул он снизу и подал цинковый ящик.

Сергей так и вздрогнул от радости — это был ящик с толом.

— Тут их всего восемь, — глухо донеслось из подземелья.

— Степаныч! Давай пока половину.

— Такое богатство! — воскликнул Соколов.

— Есть еще и гранаты, — пробубнил, как из бочки, старик. — Сыны говорят — против танков они.

— Много их у вас? — нагнувшись в люк, спросил Сергей.

— Четыре.

— Давайте все сразу.

Патронов Сергей пока не стал брать. Самым дорогим сейчас была взрывчатка.

Возвращаясь с острова, партизаны чувствовали себя сильными, уверенными, хотя перегруженную лодку в каждый миг могло захлестнуть водой и потопить.

Убедившись, что бакенщик не обманул, партизаны тут же назначили встречу с его сыновьями, работающими в речной полиции. На следующее утро, в воскресенье, Кирилл и Арсентий прибыли в гости к отцу, как всегда на моторной лодке.

На случай, если за братьями немцы следят, партизаны заранее места встречи не назначали. А когда возле хутора остановилась моторка, подали бакенщику условный сигнал.

Наскоро переодевшись в домашнее, сыновья отправились на весельной лодке туда, куда указал отец. Из Припяти поднялись по одному из притоков, а там их встретил партизан и повел по лесу.

Кирилл и Арсентий были уверены, что их приведут в лагерь большого партизанского отряда, о котором после обстрела бронекатера ходили в городе легенды. Казалось даже, немцы сами раздували слух о том, что Припять до самого Днепра оседлана партизанами и всякое судоходство прекращено. Но партизан, встретивший полицаев, привел их на лесную полянку, где на поверженной бурей березе сидели Моряк и Соколов.

— Сергей! Товарищ Прохоров! — узнав бывшего механика бронекатера, обрадовался Арсентий и смело подошел к Моряку. — Кирюха, помнишь, этот товарищ обучил меня игре на баяне.

— Толковым был: с ходу все понял! — заметил партизанский командир. — Хорошо бы и теперь нам так же быстро понять друг друга, — и он рукой пригласил сесть на поваленное дерево.

— Все зависит от вас: как научите, так и будем играть, — отвечал Арсентий.

Говорил пока только он, видимо, по праву старшего в семье.

— Пока что и без науки вы действовали очень хорошо, — сказал командир. — За такой склад боеприпасов Советская власть простит вам очень много грехов…

— Товарищ командир, грехом нашим была только полицейская форма, — заметил Арсентий. — Но и ее мы напялили не по доброй воле.

— Да это нам понятно, — хмуро проговорил Моряк.

— Вы не о том думаете, товарищ командир, — смело возразил Арсентий. — На это дело нас уговорил товарищ Воронов Константин Андреевич.

— Константин Андреевич? Где он? Разве он тогда…

— Из-под бомбежки его вытащил Кирюха и привез на хутор, — рассказывал Арсентий. — За недельку он пришел в себя…

— Это начальник порта, — пояснил Моряк Соколову, — и член бюро обкома партии.

— Ну а пока он выздоравливал, у нас тут целый штаб образовался. К нему приходили какие-то вооруженные люди в гражданском, шептались, — продолжал Арсентий. — А когда он встал на ноги, сразу ушел в лес. Перед уходом мы сказали ему, что загнали в нашу протоку катер, а что дальше делать, не знаем. Вот тогда он и посоветовал нам идти в речную полицию, чтобы быть хозяевами на реке. А катер велел замаскировать в камыше.

— Где же теперь Воронов? — спросил Моряк.

— Не видел я его с тех пор. Знаю только, что слава о его отряде «Буревестник» разносится повсюду. По-моему, они действуют где-то за Барановичами.

— Ну что ж, раз с Вороновым у вас получилось, то получится и с нами, — заключил Моряк. — Что вы сами могли бы сделать в помощь Советской Армии при освобождении вашего родного города?

— Взрывчатку мы прятали не зря, — сказал Арсентий. — Хотели пустить ее в дело… Да все не удавалось… Сами не умеем с ней обращаться, а другому как доверишь в шкуре полицая?

И он стал излагать план подрыва одновременно двух-трех бронекатеров и казармы на берегу реки, в которой размещены немецкие военные моряки. План был сложный. И самым невероятным была доставка взрывчатки к месту действия.

Выслушав его, Моряк спросил:

— Водолазный костюм достанете?

— Хоть два! — с готовностью ответил Кирилл.

— Ну, тогда завтра привезете их и начертите план порта с обозначением, что где расположено.

Покончив с этим вопросом, Моряк раскрыл перед братьями карту набережной, нарисованную по Колиным данным. Арсентий удивился точности карты. Но Кирилл сказал, что самого главного на ней нет. И, нарисовав карандашом крестик между дотом и парком, добавил, что на втором этаже особняка, в котором останавливаются приезжие офицеры, стоит зенитный пулемет.

— Этого я не знал, — сознался Арсентий.

— Да и я-то случайно увидел, — продолжал Кирилл. — Во дворе этого особняка минометный расчет живет во флигельке. Но что там еще в том флигеле и в сарае, не знаю.

— И на том огромное вам спасибо, товарищи, — сказал Моряк.

— Вам спасибо, товарищ командир, что доверяете нам, — дрогнувшим голосом ответил Арсентий.