Однако моряк спросил, кто он, этот Митька Хряк.

— Полицай, — ответил Коля. — Он сперва был простым вором. В тюрьме сидел. А при фашистах вернулся в село и стал к сестре приставать. Она очень красивая. Самая красивая во всей округе. А у него нос на боку и всегда сизый, как черникой вымазанный, глаза выпученные, как у жабы, и жадные. А главное — вор и пьяница. Вера, конечно, на него ноль внимания. Он понял, что ее не уговоришь, и к фашистам на службу подался. Натянул полицейскую форму, винтовку через плечо и прямо к нам в дом. «Ну а теперь пойдешь за меня? Видишь, какой я стал!» — остановился посреди комнаты, сапогами поскрипывает, пальцами пощелкивает.

«Каким был, таким и остался!» — ответила Вера и даже отвернулась.

«Ну, погоди! — как змей, прошипел Митька. — Ты у меня попляшешь! В ногах будешь валяться!»

И началось. Сперва забрали у нас корову. Потом поросюка. А этой весной прислали повестку Вере ехать в Германию на работу, а мне зачем-то тоже явиться в комендатуру. Мы с Верой собрали свое барахло и ушли из села. Целых два месяца прятались по хуторам. Да Митька нас и там выследил. Вот мы и убежали сюда, в глушину. Вера два раза ходила в село менять одежку на хлеб да крупу. За два, три дня справлялась. А на этот раз пошла, и вот уже десятый день нету.

— Да-а, — печально протянул тот, что во флотском. — Как тебя зовут? Коля? Ну а меня так и кличут в отряде: Сергей Моряк. А это — Саша Реутов. Мы должны продолжать свое дело, но как же ты тут останешься один…

— Подожду еще дня три и пойду искать! — решительно заявил Коля.

— А еда у тебя есть?

— Рыба, — нахмурился Коля, потому что эта еда ему уже в глотку не лезла. — Сплел из лозы заставку и перегораживаю протоку. Тут рыба хорошо идет. — И вдруг оживился: — Хотите, я вам дам щуку? Сегодня поймал. Огромная!

— Ты оставь про щуку, — хитро прищурившись, сказал Реутов и снял с плеча вещмешок. — Скажи лучше, сколько ты дней без хлеба?

Коля потупился. Сказать правду, начнут отдавать все, что у них есть. А им самим-то где взять? Вон сколько брели по безлюдному болоту. Да и впереди, вдоль Припяти, ни сел, ни хуторов.

Пока он раздумывал, партизан достал из вещмешка окраец черного, в сухарь превратившегося хлеба и подал ему.

— А себе? — робко спросил Коля, двумя руками ухватив краюху.

— В отряде кое-что еще есть. Размочи и ешь, мы еще дадим, если пойдем мимо.

— Да, по-моему, его надо взять с собой, — сказал Моряк. — Что он тут один, ведь пропадет.

— Нет! — решительно возразил Коля, засунув краюху за пазуху. — Пойду искать Веру.

— Вон ты какой! — качнул головой Моряк. — Верность и у нас, у партизан, в большом почете. — И, немного помолчав, спросил: — А ты правда знаешь тропу к Припяти?

— И к Припяти и к сараю знаю, — подтвердил Коля.

— Это еще что за сарай? — насторожился Моряк.

— На болоте сарай стоит. При польских панах была там и хата, жили пастухи. А когда пришли Советы, учитель сказал, что там люди дичают, и ту хату перевезли в село. Мы с Верой хотели зимовать в сарае. Уже собирались обмазывать да печку ладить.

— Саша, тогда ты иди к нашим. Скажи, что нашли проводника. А мы тут пока уху приготовим.

— Слушаюсь, товарищ командир! — козырнул Саша и ушел.

— Так вы командир партизанского отряда? — удивленно спросил Коля.

— Показывай свою щуку, — сказал вместо ответа Моряк. — Она как, сантиметров на двадцать?

— Да вы что? Стал бы я называть ее щукой, если б такая коротель попалась! — с обидой сказал Коля и повел партизана туда, где оставил свой улов.

Ногой опрокинул корзину, и оттуда выскользнула в траву толстая, как полено, длинная рыбина.

Пока Моряк любовался щукой да мелкой рыбешкой, которой было половина корзины, Коля исчез.

— Коля! — окликнул его партизан. — Коля! Николай!

Оглядевшись, Моряк не заметил ничего похожего на жилище, где мог бы укрыться подросток, и уже подумал было, что тот сбежал, как вдруг из-под поваленной на поляне березы выскочил его юный друг с луковицей и щепоткой соли.

— Откуда ты? — изумился Моряк.

— Там у меня курень, — Коля рукой показал под крону обрушенной березы.

— Это сестра додумалась так замаскироваться?

— Да нет, — снисходительно улыбнулся подросток. — Вера хотела растянуть брезентину между двумя ольшинами. А я, как увидел целый стожок из листьев березы, сразу понял, что лучшей маскировки не придумаешь!

— Ну и ну! — покачал головой Моряк. — Главное, что за два месяца ты и тропки не протоптал. Все как надо, по-партизански ходишь — следа не оставляешь.

— Я еще и по-пластунски умею. Только стрелять не научился, — и Коля с надеждой посмотрел на автомат партизана.

Солнце упало в лес и догорало огромным ярым костром. И казалось, на земле два костра. Один — этот большой, жгуче-красный в темно-синем лесу. А другой — на маленькой полянке среди кустов ольхи — голубоватый, с оранжевыми язычками пламени, бойко бегающими по черному ведру. От этого костерка вкусно пахнет ухой. У огонька сидят двое и думают каждый о своем. Моряк мысленно поторапливает где-то там бредущих товарищей, чтобы засветло выбрались из болота. А подросток ловит каждый шорох в кустарнике — не идет ли сестра. Ведь если Вера вернется, когда у костра соберется целый отряд, она и близко не подойдет, испугается. Ночью она не поймет, что это свои…

— Ты о чем задумался? — тихо спросил Моряк.

Коля внимательно посмотрел на гладко выбритое лицо командира и сказал не то, что думал:

— В селе была немецкая листовка. На ней партизаны нарисованы голые, как дикари, борода до коленей, грудь волосатая, ноги лохматые. Сидят у костра, мосолыги обгладывают. Да только повесили на стенке школы эту картинку, а партизаны тут как тут. Кавалерийский отряд. Все чистенькие, как на параде. И ни одной бороды. Полиция в лес удрала. А девчата целый день плясали да песни пели с партизанами. Вы вот тоже, хоть и по болоту пять дней пробирались, а не обросли. Бритые, подтянутые, только обувка грязная. Так по трясине без этого не пройдешь.

— Знаем ту листовку и мы, — ответил Моряк, — и на зло врагу ведем себя так, чтобы люди видели, как забрехались фашисты. — Вдруг он поднял руку, прося тишины.

Коля прислушался и понял, что идет большая группа людей. Он пальцами причесал свои лохматые волосы, встал и заправил рубашку в штаны, подтянул ремень. Не хотелось выглядеть растрепой перед партизанами.

— Садись, они еще далеко, — сказал Моряк.

Коля снова сел. Он и сам знал, что на болоте слышно далеко, что отряду еще с полчаса ходьбы. Но уж очень ему не терпелось угостить партизан ухой.

— Может, подложить в костер, чтоб им было светлей? — суетился он.

— Посиди. Больших костров мы ночью в этой местности не должны устраивать… — заметил Моряк. — Ни с земли, ни с речки, ни с воздуха враг не должен нас видеть.

— Так и для Веры лучше. Ближе подойдет, — решил Коля.

Костер угасал, под черным ведром тлели угольки, среди которых изредка взлетали синеватые струйки.

Наконец на поляне показался отряд человек в десять. Послышался голос Саши Реутова:

— Моряк, ты тут?

— Конечно.

— А Найденыш?

— Это он про меня? — спросил Коля.

Поняв обиду Коли, Моряк ответил другу:

— Чего обзываешься? Николай для отряда ведро ухи приготовил, а ты!..

— Прошу прощения, — повинился Реутов, подходя с группой партизан, одетых кто во что, но в тельняшках.

— Ух ты! Все в тельняшках! — вырвалось у Коли.

Партизаны устало попадали в траву вокруг костра. Реутов подсел к командиру и попросил Колю подбросить в костер хворосту, чтобы видеть друг друга. Коля положил несколько березовых хворостинок в огонь. Вспыхнуло яркое пламя и осветило усталые лица партизан.

— Мастер! Умеешь держать костер по-нашему! — отметил командир, снимая с себя амуницию.

Подложив под локоть свернутую валиком кожанку, он прилег.