Вскоре нападавший корабль рухнул в море, охваченный пламенем.

ГЛАВА 2

Грегсон направил искалеченный корабль на посадочную площадку в Новой Априлии, к югу от Рима. Существовавший ранее в окрестностях аэропорт превратился в открытый кратер, где даже два года спустя после катастрофы продолжали работать группы по обеззараживанию.

Благодаря противоракетной обороне в ящерной войне девяносто пятого года уцелела большая часть населенных пунктов мира. И использование ухищрений, вроде так называемой «уборки», позволяло в значительной мере удовлетворить потребности в земле. Но обломки ужасного опустошения стали теперь географическими постоянными.

Грегсон направлял корабль к месту стоянки, когда динамик кабины ожил. Диспетчерская вышка Комитета безопасности извещала их о необходимости использования в Риме подземного транспорта, так как полеты над городом на короткие расстояния были запрещены.

— Наверное, это из-за катастрофы на прошлой неделе на виа-дель-Корсо, — предположил Велфорд. — Погибло пятьдесят человек. Наверное, решили, что пилот был «одержимым».

Чуть позже говорливый шофер-итальянец вез их по карабкающейся вверх дороге. Внизу, с обеих сторон, словно размытые пятна мелькали древние погребальные памятники Аппиевой дороги. И Грегсон прикинул, что Антонио доставит их в центр за то время, за которое римский центурион смог бы пройти каких-то двести локтей.

Сидя на краю сиденья и отклоняясь в сторону при резких поворотах, Грегсон запротестовал:

— Мы никуда не спешим!

— Извините, синьор! Зато Антонио спешит! — водитель улыбнулся во весь рот. — Нет ничего хорошего находиться на автостраде, когда на ней «одержимые». Вчера их было трое.

Он поднял руку, чтобы показать число, а другой рукой чудом отвернул машину от вылетевшего на встречную полосу автомобиля и сумел выровнять машину прежде, чем она врезалась в решетку ограждения.

— Здорово мы увернулись, ага? — сказал водитель, хихикая.

— Да, — неуверенно согласился Велфорд. — Увернулись, увернулись. Похоже, что Рим в девяносто пятом испытал сильное влияние прошлого.

На повороте весь город предстал как на картинке. Метрополия, известная своими античными развалинами, явно не обзавелась современными зданиями.

— Пожалуй, да, синьор, — меланхолично согласился водитель. — На нас свалились три штуки: «бум-бум-бум!» Но было немного времени, чтобы эвакуировать людей. Сейчас у нас забота одна: обеспечить их работой, одеждой и пищей.

— Все должно устроиться, — заверил Грегсон. — Комитет безопасности все поставит на ноги.

— У-у-у, Комитет безопасности, — проворчал Антонио. Неожиданно что-то прервало его размышления. Он наклонился вперед и стал на что-то показывать. — Вон там! Видите? Что я говорил?

Прежде чем они приблизились к разбитому ограждению, Грегсон уже услышал завывания сирены подкожной инъекции итальянской модели. По всей видимости, прежде чем потерять самоконтроль, новый «одержимый» сделал себе укол. Еще хорошо, что машина группы поиска уже находилась в пути.

Центральный Институт изоляции располагался в центре Рима. Это было внушительное здание со стеклянными стенами, построенное лет двадцать спустя после катастрофы девяносто пятого года. Оно одиноко возвышалось над округой и как бы защищало руины форума Траяна, сохранившиеся в веках. В его архитектуре выделялся величественный пилястр, который напоминал о дакской войне.

Антонио затормозил в квартале от здания, разогнав очередь возле пункта распределения еды.

— Приехали! — закричал он. — Вы выйдете здесь. Прямо перед нами «одержимые». Я дальше не поеду.

На улице перед Институтом наблюдался какой-то переполох. Жестикулирующая раздраженная толпа привлекала к себе, словно магнит, группы спешащих римлян, многие из которых были в оборванной одежде.

Велфорд начал спорить с водителем, но тот был неумолим: «Нет! Я дальше не поеду!» Распахнув дверь, он заставил пассажиров выйти.

С любопытством, но все же ускоряя шаг, Грегсон пробирался сквозь толпу. На фоне возмущенных голосов резко выделялись крики агонизирующего «одержимого».

— А почему никто не зовет группу поиска? — спросил Велфорд. — Институт ведь рядом, на другой стороне улицы?

«Одержимого» положили в открытую повозку. Его тело было напряжено, глаза обращены в небо. С каждым его криком и конвульсией тела толпа взрывалась, выражая таким образом боязнь заразиться. И только женщина, размахивающая ножом, да какой-то старик с вилами удерживали толпу на расстоянии.

Велфорд двинулся к повозке, на ходу вытаскивая из футляра на поясе комплект для инъекций. Женщина, увидев сверкающую иглу, нетерпеливо подтолкнула его к несчастному.

По иронии судьбы рев сирены при инъекции вызвал панику. Толпа потащила за собой Грегсона.

Бессильный что-либо сделать, он попытался выбраться. Проникающий во все поры звук сирены прекратился так же неожиданно, как и возник. Толпа начала рассеиваться. Осталась только плачущая возле убитого мужа женщина.

Именно так все было в Риме, в октябре 1997 года, четырнадцать лет спустя после первого зарегистрированного случая, затем в Занзибаре, два года спустя на подводной лодке в Арктике с русским моряком, единственной задачей которого было держать руку на ядерной кнопке.

Поднимаясь вместе с Велфордом в прозрачной кабине лифта Центрального Института изоляции, Грегсон скользил глазами по обелиску императора Траяна, пока не увидел на вершине колонны изваянные в бронзе благородные черты античного императора.

В кабинете администрации на пятнадцатом этаже смуглая секретарша попросила их подождать у окна обозрения и принялась разыскивать директора Комитета безопасности.

Внизу простиралась виа деи Фори Империале, зажатая множеством небоскребов. Справа, на развалинах римского Форума, большая часть зданий была современной. А в конце улицы во всем великолепии античной красоты высился Колизей. Он словно бросал вызов любой попытке его реконструкции, как, впрочем, и все другие памятники античности в городе.

Наморщив лоб, Грегсон вспомнил, что за падением Римской империи последовало тяжелое тысячелетие средневековья.

Голос секретарши вернул его к действительности.

— Господин Рэдклифф ожидает вас в лаборатории 271-Б.

При входе в лабораторию на них пахнуло едкими удушливыми парами формальдегида. Это была большая комната, уставленная различным химическим оборудованием. На табуретах из нержавеющей стали сидели лаборанты. За ближайшим столом лысый мужчина невысокого роста, в грязном фартуке, проводил вскрытие человеческого черепа.

— Вы и есть Грегсон и Велфорд? — спросил он, не поднимая головы. — Рэдклифф сейчас придет. А меня зовут Мак-Клеллан. Я — исследователь. — Скальпелем он сделал надрез мозговой оболочки и обнажил мозг. — Мы работаем с мозгом, — рассеянно улыбаясь, сказал он. — Именно этот орган, по словам «одержимых», «пылает». Но я не вижу здесь даже намека на повреждения клеток. — Он повернулся к Велфорду. — Если серьезно, вам не кажется, что эта «острая боль» имеет главным образом психическую природу?

— Неужели? — с иронией спросил англичанин.

— Разумеется, любая боль, в определенном смысле, имеет психическую природу. Ваша рука, сама по себе, не может ощутить боль. Ее ощущает только мозг. Но сам мозг не испытывает агонии в связи со сломанным пальцем. Он лишь фиксирует боль.

Грегсон смотрел в окно на Колизей, опасаясь, что эта дискуссия об «одержимых» закончится так же, как и та, которая велась на корабле.

Мак-Клеллан зевнул.

— Ну да ладно. Достаточно бесполезных разговоров. Я считаю, что нам никогда не удастся открыть причину «одержимости». Что привело в Рим агентов Комитета безопасности?

— Уэлдон Рэдклифф, — с вызовом ответил Грегсон. — И у меня есть ощущение, что вы знаете почему.

— Увы, знаю. Это что-то похожее на проблему невозможности передвижения горы к Магомету. Поскольку нет другого решения, «гора» находится здесь, внизу. — Он притронулся к какому-то кувшину, содержимое которого было закрыто пластиковой крышкой. — По крайней мере часть ее. А как дела с «одержимыми» в США?